|
Набор стихов и рассказов о войне "Живая память"
|
|
| webmanya | Дата: Понедельник, 28 Мар 2011, 08:28 | Сообщение # 1 |
 Руководитель издательского отдела
Группа: Администраторы
Сообщений: 5614
Награды: 109
Репутация: 181
Статус:  | Уважаемые авторы, для составления тематического коллективного сборника "Живая память" необходимы стихи и рассказы (не более 25000 знаков).
Здесь в теме оставляйте не больше 1-й подборки стихотворений. И свои данные: Фамилию, имя, город, адрес эл. почты. Повторные посты не рассматриваются. На предмет публикации редакция свяжется с вами!
Произведения должны быть только авторские! Ссылки на страницы не рассматриваются.
Авторские гонорары и бесплатные экземпляры не предусмотрены.
Проект финансируется издательством "Союз писателей"
Готова ответить на вопросы, касающиеся издания и публикаций.
mail@izdat-kniga.ru
С уважением, Мария
|
| |
| |
| safp555bet | Дата: Среда, 21 Сен 2011, 23:12 | Сообщение # 76 |
|
Группа: Удаленные
| Кашапов Эмиль, (Эмиль Лебедь),г Казань,emilmayvdvkashapov@mail.ru
За линией фронта ВОВ, 1941-1945
Эмиль Лебедь
Осталась позади отчизна,
Ведешь свой караван в чужой земле.
Здесь небо кажется тебе капризным,
Ты волю зажимаешь в кулаке..
Открылись неизведанные дали,
На вздохе,вновь, глотаешь пыль..
Куда вас приведет война , не знали,
Что будет прошлым и что скажет быль?
Но вот узрел ты вдалеке печальный дом,
Близки вдруг стали в нем черты..
А в небе зазвучал вечерний гром,
Туман спустился вниз из пустоты..
Ты подошел и громко в двери постучал,
Услышав , как хозяйка в нем проснулась..
И голос в ней знакомый прозвучал,
В побитом сердце что-то встрепенулось..
Она рукою поманила в дом,
В углу присела, видно, вас боится..
От страха задержала в себе стон,
У образа дала перекреститься...
Ты подошел и заглянул в глаза
И обнял,словно мать родную,
А по щеке сбежала вниз слеза,
Ты в ней увидел мать, еще живую..
Но ты ушел, вы долго с ней прощались..
Сведут ли вас когда-нибудь дороги?
Вы расставания на веки с ней боялись,
И ты повел свой караван в тревоге..
Прошли года, победа прогремела!
Ты поспешил к старушке милой той,
Но дом был пуст, её весна отпела,
Отправив её душу на покой...
|
| |
| |
| marmak3 | Дата: Пятница, 30 Сен 2011, 09:48 | Сообщение # 77 |
 Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 23
Награды: 5
Репутация: 0
Статус: | Зарубина Марина
Архангельск
marmak3@yandex.ru
За отвагу
Ни шагу назад, ни шагу!
Сердца превращались в сталь.
Потертая «За отвагу»
У деда была медаль.
Карелия. Переправа.
Солдаты шли налегке.
Посыпалось слева, справа,
По берегу, по реке.
Смятение, суматоха,
Хотелось закрыть глаза.
А надо идти сквозь грохот,
Плоты в темноте вязать.
И вот из десятков бравых
Мальчишек – мужчин – ребят
Осталась их горсть, и права
Не стало глядеть назад.
Отчаянно шли по броду.
И разуму вопреки
Благодарили воду
Холодной, седой реки.
Дороже любых медалей
И подвигов боевых
Им берега те стали,
Оставившие в живых.
Сыну о прадеде
Расскажу про твоего прадедушку. Звали его Антонов Анатолий Васильевич. Он воевал. Бабушка Оля в День Победы достает пиджак с его медалями. Будешь у нее, попроси показать. Там среди прочих золотистых с яркими ленточками есть одна темная, лента у нее серая с синими краями.
Дедушка, мне-то он дедушка, тогда только начинал службу. Его направили на Карельский фронт. Была переправа через реку. Не знаю, удалось ее перейти или нет, дедушка рассказывал о другом. Их было много, ехали к месту на нескольких машинах. Переправа обычно бывает ночью. Если глубина позволяет, люди идут вброд, воды - когда по пояс, когда по горло, как повезет. Технику, пушки и остальное, везут на плотах. Видимо, так и тут было. Когда стали переправляться, началась стрельба с другого берега. Творилось невероятное. Дедушка один из немногих, кто тогда остался жив. Война... Вот тогда его и наградили. Эта медаль только с виду простая. А название у нее гордое "За отвагу".
После Карелии он служил на других фронтах. Был шофером. Славилась в то время боевая машина «Катюша». Дедушка водил именно такую. Полагаю, не каждый заслуживал этой чести. Потом он ездил и на других машинах. На западе России есть город Калининград, в то время он назывался Кенигсберг. Ехал он однажды по городу, вез офицера, в кузове сидели солдаты. И вдруг где-то совсем рядом раздался взрыв. Кто-то погиб, кого-то ранило осколками. Было это 6 мая 1945 года. А 9 мая была ПОБЕДА. Очнулся дедушка не сразу, уже в госпитале. Ранение было тяжелое. Вот так кончилась его война.
А потом была другая жизнь: жена, дом, дети. Я помню его очень хорошо. Он был добрым, открытым, веселым. Много шутил. Любил смотреть футбол. Всех внучат возил по нашим детским делам на машине. Мы часто ездили в лес за грибами. Чудесное было время! А еще дедушка водил автобус, большой оранжевый автобус. Иногда он приезжал на обед, ставил его перед домом и разрешал зайти внутрь, поползать везде. Но самой большой гордостью для меня, маленькой девочки, был День Победы, потому что дедушка надевал все свои медали. Так было здорово держать его за руку! И все люди в этот день были рады и счастливы. Тогда многие, кто видел и помнил настоящую ПОБЕДУ, были живы. Теперь их мало осталось, ветеранов войны. Возраст. Если увидишь кого-то из них в праздничный майский день, не стесняйся подойти и поздравить. Это герои, которые спасли мир.
Сообщение отредактировал marmak3 - Понедельник, 09 Апр 2012, 13:23 |
| |
| |
| azaliyaazaliya | Дата: Четверг, 06 Окт 2011, 21:55 | Сообщение # 78 |
|
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 15
Награды: 4
Репутация: 1
Статус: | Надежда Тулай
Московская обл, azaliyaazaliya@yandex.ru
***
Всё помнит мама (хоть была ребёнком) –
Бомбёжку эшелонов под Москвой,
Сестёр вдруг крик – пронзительный и тонкий,
С "крестами" самолёта страшный вой.
Бежали все подальше от теплушек,
Спасаясь, зарываясь в мёрзлом сене,
Чтоб «смерти» вой пронзительный не слушать,
У Господа моля себе спасенье.
Как мать их всех прикрыть собой пыталась,-
Всех семерых в стог спрятать удалось,
Восьмой, – грудной, в руках её метался,
Руками голыми «хватался» за мороз.
А самолёт со свастикой спускался
Так низко – что почти над головами,
Расстреливая всех - кто жив остался,
Всех, кто искал спасенья за стогами.
И мать, дрожа, - молила и молила
Святую Богородицу о чуде –
Чтоб защитила их, спасла, прикрыла:
«Пусть только дети все живыми будут!» …
Семья большая выжила, спаслась –
Бомбёжки пережив все, голод, беды,
Окрепла, понемногу разрослась,
Семья моя родная – С Днём Победы!
***
Пережившие войну, дети переживших
Чтят и помнят соц страну, славят победивших.
И почтение окажут очевидцам всем – их внуки, … -
Памятью война всех свяжет – не забыты тех лет муки.
Всем поклон вам – воевавшим, всем поклон вам – пережившим,
Похоронки получавшим, крошкой хлеба дорожившим,
Кто для фронта, для победы сутками в войну трудился,
Голод испытал, все беды, не сдавался, не смирился.
Ставящим врагу заслон, на фронтах всё испытавшим –
Низкий вам земной поклон, и особенный – всем павшим.
***
Поздравьте тех, кто воевал,
Трудом кто фронту помогал,
С войны солдата дома ждал,
Окопы рыл и голодал.
Поздравьте тех, кто пережил
Войну – до наших дней дожил,
Всех, кто отстаивал Страну –
Нам не дано забыть войну.
Всё передайте внукам вашим,
Потом расскажут те – своим,
Храните вечно Славу павшим –
Обязаны мы жизнью им.
***
Он не помнит, как «прошит» осколком, -
Кровью истекал в бою,в Афгане,
Что в «Бурденко» операций столько
Выдержать пришлось ему … и – маме.
Он не верит, что ему за «сорок»,
Память его там, в послевоенном, -
Говорит он с другом, с тем, кто дорог,
Все воспоминания нетленны.
Мама знает, что он ждёт кого-то,-
Спорит сын всё с теми, кого нет, -
Что друзей уж нет двадцать три года –
От него хранит она секрет.
***
Надежда Тулай.
|
| |
| |
| Liolina | Дата: Четверг, 06 Окт 2011, 21:56 | Сообщение # 79 |
|
Группа: Удаленные
| Марина Бахтина, Москва
m-bahtina@yandex.ru
Девочкам из 1941
Вы были юными, когда
Пришла на Родину беда.
Еще вчера кружили вальс,
А нынче - покидают вас.
Нельзя любить, рожать детей
Пятнадцать сотен страшных дней.
Но если о любви забыть,
Как может Будущее быть?
И в исстрадавшихся сердцах,
Отринув боль, тоску и страх,
Как безысходности в ответ,
Из темноты рождался свет.
Войне и смерти вопреки
Зажглись надежды огоньки.
Смогли Судьбу вы изменить,
И не порвалась жизни нить…
Вам – наша память и поклон.
Вас вспоминая, за столом
Не чокаясь, сегодня пьют…
Вам - шестьдесят шестой салют!
09.05.2011
Сообщение отредактировал Liolina - Четверг, 06 Окт 2011, 21:57 |
| |
| |
| libra_boom64 | Дата: Воскресенье, 09 Окт 2011, 23:36 | Сообщение # 80 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 129
Награды: 13
Репутация: 12
Статус: | Повоенные строки
Повоенные строки, где крик с поездными гудками,
Пули слов не уходят в немую пучину безверья,
Тут нет места восторгам и наскоро сломанным перьям,
Боль потерь в каменеющем горле немыми комками.
Удрученные станции мрачно стучат поездами
Эшелоны заполнены серою пушечной массой,
Я - бумажная девочка, в такт сообщению ТАССа,
Резонирую сердцем колёсам: «На запад… на запад…»
Где-то там, в параллельной дали, или в памяти генной
Голосили надрывно, но без напускного злословья,
Перелетные птицы, летевшие прочь от гнездовья,
И от жизни, которая вдруг оказалась военной.
Ну, а люди, устав протирать воспалённые веки,
Устремились туда, где судилось им время и место.
Не в обжитые хаты, пропахшие мёдом и тестом,
А в огонь фронтовой, выжигающий юность навеки,
Где словесная вычурность затхлостью дальнего тыла
Била в ноздри, по швам, по рубцам, по сердцам и по ранам,
Где осталась любовь на экранах киношных романов,
Где и верность, и смерть одинаково были постылы…
Где-то там, на краю, в недалеком четвертом пространстве
Пара пристальных глаз сталью целит в мишени сознанья,
Взгляд чернобыльца, жертв терроризма, калеки-афганца,
Жизнь тревожат мою, и, подобно надгробному глянцу,
Суета застывает на фоне войны осязанья…
:) Слушаю сердцем
|
| |
| |
| Dimapuchkov | Дата: Пятница, 14 Окт 2011, 06:04 | Сообщение # 81 |
|
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 9
Награды: 2
Репутация: 0
Статус: | О войне Добавлено (14.10.2011, 06:04)
---------------------------------------------
Братишкам.
Военная тема братишкам посвещается, тем кто воевал.
Мда, я тогда еще как раз тусил, и братишки приходили с фронта, кто как, В Питере иногда задерживались то проездом то и здешние. Вот такую тему вспомнил, стихи конечно серьезные, война глупая была, как и любая вообще, то же что в наме, и в ираке. Ну да ладно, мимо не прошел. Посвящается пацанам. Это экспромт
Пузырь на латках,
Латы шить,
Злись - колись,
Отгремела война,
Война,
И ему довелось служить.
Покалечив жизнь.
Там кричат пора
Пора,
И бегут в перед
В перед,
Отступать нельзя,
Война,
Там война идет.
Так браток пришёл,
расстелил,
Закрутил косяк,
Говорил,
ревел
Что он был,
Был,
Молодой сопли тер босяк,
Босяк,
Копоть на руках
Прах,
Мера на осях в ход,
Завернув дымил впопыхах,
Пыхах,
Из газеточки Беламор.
Ты тяни,
тяни под прицел,
Собирая цветы
Цветы,
На гетаре на гране пел,
Пел,
Окуная в траву бинты,
Бинты.
И пришол как гость
Гость,
Сквозь войну шагав,
в рост,
Рос!
И как в горле кость,
Когда понял вдруг
и подрос.
Там братки
Братва,
В штабелях!
Он кричал рыдал
Ковыляв,
Припадал к земле,
Земле,
И налить просил,
Вспоминав ребят,
Кого сам любил,
Любил,
Да пришли не все
Не все.
Стяги
"пустяки"
Там он землю жрал у магил,
Он еще кричал,
Не с руки,
Ты бы мне браток
В слезы боль долил,
Долил,
утолил.
Он рядил себя в сапоги,
Закатав рукав причитал,
Он на площади
Говорил,
И на отмаш бил с горяча,
С пьяну на траве,
Траве,
Сохнет кровь,
Объяснял он мне,
Мне,
про любовь,
Вспоминал как шел по постам,
пескам,
Он и сам тогда
Был пацан.
Жиган.
Там пришли не все,
Скошен взвод,
На погнах стынет звездой,
Задавал вопросы народ,
Он, в отчаяние,
я герой!
Да не знал за что воевать,
И за что убивали их,
Он вопил забив,
Зажигай,
Зажигай,
И хлебнув из горла
Курил,
Я смотрел на него,
В тоске,
Тоске
И мне,
Стало темно
Темно,
Он меня прижимал к себе
Себе,
Ты мня не поймешь
Браток,
Вот такой как и ты пацан,
Я его тащил на себе,
Он меня братком называл,
Да вернулись увы не все,
И он снова калел как сталь,
Сталь,
Он на взводе всегда внутри,
Вот вот лопнет накал,
Спираль,
Ты меня пацан извини,
Я смотрел на него,
Смотрел,
Да за что извинять тебя?
Ты ведь столько сам натерпел,
Терпел,
Еще ходку в суму кладя.
Мне он,
много нас полегло,
Слегло,
А на маках мерцает воск,
Из снаряда гильзы свечу,
Свечу,
Запах свежий её волос,
Объяснял, что мол так и так,
Что он тоже уйдя любил,
А когда подошел назад,
Сам не понял за что служил,
Служил?
Опаленный в годах,
Глазах,
На вокзале сидел
солдат,
Там такой как и я браток,
На афганском рыдал в песок,
Говорил,
мычал
и "молил",
Побросавши оружие в ночь,
Он ведь тоже тогда любил,
Любил,
По пещерам шныряя прочь,
Прочь!
И мне слышится стон,
Стон,
И мне виделся сон,
Сон,
Я вобще уже не к чему,
На всех злившись,
Ругался он,
Он страдал,
Проклинав войну,
Он хотел забыться рыдав,
Он шептал я прошел Афган,
Было "просто убить"
Убить,
Кровоточа от старых ран,
На меня смотрел
Обнимав,
Опаленный войной пацан,
Так к чему,
к чему?
До утра,
Я рассказов слушал конву,
Столько выпитого вина,
Вина,
Он хотел позабыть войну.
Дембелям.
Из детских воспоминаний, почему-то такое пришло сегодня, вот и написал братишкам, с кем довелось тусоваться.
А у меня болит душа,
Ну как еще там говорят в народе?
За всех за тех,
в кого стреляли не спеша,
И что еще там брацы в обиходе?
У нас указ, а мы уже в грязи,
И нас опять платить попросят кровью?
Он им в ответ, себя побеги,
Сынок,
и как там дале было в обиходе,
Ну вот и всё,
и снова грянул залп!
Притихли городничи шукаясь
Чумазый парень вспомилал вокзал,
И девочку с которой попрощались,
Смущенный парень вспоминал пирон,
И девочку с которой целовались.
Ну что ты блудишь?
Дальше выводи,
От опиат осипнет глухо голос,
А нам с тобой еще на пол пути,
На пол пути, на пол пути,
Средь полос.
В тельняшках стертых,
обходить фронты.
Если на это будет веский повод.
Он говорил все будет хороше,
По телевизору кривлялись депутаты,
А он долил:
- да я уже пришёл,
А он курил,
- я убивал ребята.
Гримасой корчивши побитое лицо.
Он мне в дагон,
Я же стрелял ребята!
Таких как сам, чумазых сорванцов,
И вот уже ему кричат пора!
И город выбрился так чисто и прилично,
А он в ответ,
эх, кончится война,
надену ордена и будет всё отлично.
Он мне в ответ, вот кончится война,
И я уверен, станет всё отлично.
И будет многое у нас тогда смешно,
А он вопит,
почти до безприличия,
сейчас достану братцы ордена,
И гладко выбреюсь,
и станет всё отлично.
А я, в ответ
Ты что пацан?
глуши.
И разливают водки по стакану,
Он ухнул,
Выпил,
"Добре"
Закусил.
в грудки вцепившись буркнул окаянно,
Он затянувшись, пошатнулся
не спеши,
И плакать стал,
толь с дуру,
толи спьяну.
А он в меня вцепившись,
целовать,
И стал рыдать,
толь с дуру ,
толи спьяну
Он ордена надел что бы продать,
Смотри сынок, себе капаем яму.
Он ордена принес
Чтоб заложить
за пару ходок кровью умываясь,
Он говрил как им пришлось служить,
И как они на фронте обзывались,
Он вспоминал,
как им пришлось дружить,
И как они на фронте расставались.
И я смотрел, как он стоял рыдав,
Рассказывав о стычках батальона,
кирзовою портянкой утирав,
В прохожих метившись
бутылками крепленой.
Он вспоминал как погибали пацаны,
Укуреные дурью по окопам,
Он мучился, и называл на вы,
И по спине, хватав за плечи,
хлопал.
Он был почти седой, еще пацан,
Пропахший порохом и смрадом от окопов.
Берет поправив на затылке утихал,
И вновь слезами умывался как ребенок,
Он покачнувшись грубо зарыдал,
И начал вспоминать,
родных,
знакомых,
Он спрашивал,
- за что я убивал?
Сопливым парнем отлучившись несмышленым,
Он память свою водкой заливал,
На амулете, щупая патроны.
И что - то, ели внятное шептал,
Свистящей мыслю, будь то опаленный.
А ты плесни!
И дернем снова в лад,
С гитар срывая аплодирующих звуки,
Он говорил,
ведь ты же не солдат,
Протягивав мозолистые руки,
Он причитал, ведь ты же,
Впрочем рад,
что мы здесь встретились
Случайно на досуге.
Он мне в ответ, братишка не спеши,
Сейчас допьем, забьем, докурим,
Будем.
Шепнул в ответ, братишка не тужи,
Сейчас уйдем, забудем их,
и Будем.
А я пока шинель свою отдам,
И орденов нам хватит на похмел,
Он от души, мне выпить предлагал,
и что - то там,
как прежде между дел,
Вот счас забьем, пропьем свои одежды,
Он вспоминал десантный батальон,
И в принципе, все то что было между .
И я тебе спою, как оно было,
Укуренный, дуреющий пацан,
На фронтовую брошенный из тыла,
Такой как ты, дворовый уркаган
Dip
|
| |
| |
| Механик | Дата: Вторник, 18 Окт 2011, 18:04 | Сообщение # 82 |
 Постоянный участник
Группа: Друзья
Сообщений: 340
Награды: 28
Репутация: 19
Статус: | Тарарыв Владислав, Белгород, vladypfc@nm.ru
5 августа 1943 года был освобождён от фашистов город Белгород. Но это второе освобождение города.
Первое произошло 9 февраля 1943 года: старший лейтенант Попов Андрей Иванович действуя на танке первым ворвался в город, уничтожал огневые точки и координировал штурм по радио. Его танк подбили на центральной улице им.Ленина, но экипаж продолжал сражаться и лейтенант геройски погиб.
5 февраля 1943 года, за несколько дней до штурма в с.Михайловка (ныне черта Белгорода) в сараях камышитового завода немцы расстреляли и сожгли 1700 человек, в основном женщин, стариков и детей, оставшихся в оккупации.
На Белгородских холмах.
1.
На Белгородских, на холмах,
В февральских снеговых полях
Рокочут танки и пехота хмурит брови.
Но дан приказ им: выжидать,
Врага до срока не пугать,
Ударят разом, немец скорчится от крови.
Но вот девчоночка одна,
Босая, в рваном, голодна
К бойцам бежит, из глаз катятся слёзы.
Она им плачет и зовёт
Сейчас же ринуться в поход,
Враги казнят всех, не пустые их угрозы.
2.
Скрипит зубами командир,
Погоны давят на мундир,
Но плачет девочка, разведка подтверждает,
Вдоль улиц чёрные столбы
А в парках выкопаны рвы:
На страшный суд народ живой ещё сгоняют.
Он командир, отдал приказ,
Ударить в Белгород сейчас
И танки славное рычанье затянули.
Идёт вперёд железный строй,
Его цель — город за горой,
За Меловой горой враги. И вражьи стаи.
3.
Зашевелилась немчура,
Когда услышала: Ура!
Бросая ружья из окопов побежала.
Пехота давит, больно бьёт,
Кто без оружья, в плен берёт,
Она сидеть в окопах, ждать устала.
Ворвались в город и пошли,
Бегут, спасаются враги!
Они о жителях в застенках позабыли.
А командир на танке в бой,
И девочку везёт с собой,
Чтоб показала, где людей на смерть согнали.
4.
Но пушка бьёт и командир,
На землю девочку ссадил,
Железный конь прикроет по проспекту.
Но в танк снаряд тут угодил,
Сломал мотор, зажёг бензин,
И командир скорее выскочил на землю.
Под перекрёстным, под огнём,
Мундир со звёздами на нём
Горит, но жарко вдвое от сраженья!
Он взял гранату и метнул
И тут-же словно потонул:
Присел к стене, передохнуть от напряженья.
5.
И город взяли. И вокруг.
И вдоль ударили дорог,
Врагов погнали, те бежали словно зайцы.
От ненавистных, от сетей
Скорей избавили людей
Живых. Не дали супостатам издеваться.
А командир сидел и спал,
Он воевать теперь устал,
Не разбудить, лишь запорашивает ветер.
Он долг земле своей отдал,
Свою он Родину спасал
И сохранил живых на этом белом свете.
Бабушкина война.
После прошедшего праздника Дня Победы, сын Ваня пяти лет, сказал мне, что у его товарища, Максима, дедушка во время войны «был маленький, но всё видел». Тогда я рассказал Ване, что его бабушка Нина тоже «была во время войны маленькой и всё видела».
Ко времени первой оккупации Белгорода и окрестностей немцами для прадедушки Вани, Ивана Кузьмича, солдатская война закончилась. В первых же боях его ранили. С большущей дырой в ноге дедушка вернулся на родной хутор, Гонки.
Хутор за время советской власти разросся с востока на запад до размеров небольшого села с одной улицей дворов в 30 мазаных хат крытых соломой. Вроде и не хутор уже, но без церкви и не село. А какие при советской власти церкви? Но школа была. На восточной окраине выстроили колхозом. Детей в семьях много, как без школы то?
Посередине, в овраге, колодец с высоким журавлём. К колодцу спускались по глиняной дорожке вдоль орехового леса от старого-престарого дуба с куском рельсы и битой. С западной части хутор оканчивался на вершине холма, заросшего со всех сторон лесом. Там и стояла хата Ивана Кузьмича.
К тому времени призвали уже всех мужчин и он остался за председателя колхоза. Колхозы тогда были небольшие. Что село, то колхоз.
Но вскоре фронт докатился и до Гонков. Севернее, далеко за огородами, у помещичьего Старого пруда с толстыми ивами наши солдаты выкопали окопы, поставили пулемёты и ждали немцев. В гражданскую поместье с конехозяйством сгорело, но пруды и ивы сохранились. Дедушка часто ходил в окопы, возил солдатам картошку, молоко, яблоки, баранов. Тогда все баранов держали на шерсть. Часто и офицеры «из окопа» приходили к деду в гости, чтобы выпить с ним и поесть домашнего.
Потом фронт подошёл ближе и прабабушка, Наталья Тимофеевна, со старшими детьми ушла в эвакуацию. А бабушка Нина, в то время шести лет, осталась с бабушкой Олей, бабушкой бабушки Нины. Бабушка Нина в то время была самая младшая в семье, да ещё и заболела. Вот её и не взяли.
Бабушка Оля осталась следить за домом и хозяйством. В эвакуацию разрешили взять только одну корову. Бараны остались в сарае, куры — в курятнике. Накошенное сено. Огород опять же. Да тёти Паши огород, да ещё один — родственников. Шутка ли, три саженных огорода?
Когда пришли немцы, то сильно бомбили окопы с нашими. Командиры приняли решение отступить от Гонков. Пришёл Иван Кузьмич домой и сказал бабушке Оле:
- Мама, я ухожу с нашими.
Взял, что под руку попалось, и ушёл.
Передовые немецкие отряды злые и грязные. О них говорили, что всех мальчишек, кого видят — убивают. Братика двоюродного бабушки Нины, Павлика, чтобы защитить от немцев вырядили в девичье платье. А волосы не стригли — косы заплели. Так и ходил Павлик всё время, пока немцы стояли. И никто его не выдал.
Вломились немцы во двор — и ну бить в двери. Бабушка Оля вышла во двор. К тому времени солдаты уже всех кур украли. А офицер немецкий ей говорит:
- Отпирай сарай!
Сарай в обычное время запирали на деревянный клинышек. А тут, от греха — заперла его бабушка Оля на навесной железный замок. Она храбрая, не боялась. Не открывает сарай. Говорит:
- Ключа нет.
Офицер немецкий достаёт пистолет и машет им у лица быбы Оли:
- Давай ключ, а то убью.
Бабушка Оля всё-равно не испугалась. А вот маленькая бабушка Нина заплакала от крика, вцепилась в юбку бабушки Оли, стоит, плачет. Но фашиста не разжалобить детскими слезами. Ударил немец бабушку Олю пистолетом и солдатам приказал ломать двери.
В то время двор охраняла собака Серко, большущий рыжий пёс. Рычал он и лаял на чужих громко, яростно. Чуял, что враги. А уж как немец бабушку ударил, так и вовсе — рвётся с ремня, солдат укусить норовит. Те столпились у сарая, ломают. Серко улучил момент, да как цапнет одного — ногу прокусил, штанину разорвал, за ляжку вцепился.
Застрелили Серко. Сломали ворота. Ограбили. Всех баранов увели. А бабушку Олю и маленькую бабушку Нину выгнали из хаты. Хата глиной мазаная, но крепкая, беленная. Вот немцы хату и заняли.
Переселилась бабушка Оля с внучкой в окоп. Но огород не бросила. Жить-то чем?
С другой стороны села, в школе, немцы поставили полевую кухню. Согнали всех оставшихся в деревне, забрали живность со дворов и устроили колхоз — урожай убирать с полей. Всё как прежде, только колхоз чтобы кормить немецкую полевую кухню. Варили для строителей дороги Москва-Крым. Недалеко от Гонков наши военнопленные ровняли для немцев дорогу. Она и сейчас там, расширенная до четырёх полос трасса Москва-Симферополь.
Бабушка Оля к тому времени для колхоза по годам не годилась. А бабушка Нина мала ещё. Им ни в колхоз, никуда... Хоть ложись и помирай. Хорошо, огород остался. Да лес ореховый. Да в поле колхозном если поискать... Боязно в поле ходить, а куда денешься?
Бабушка Нина в то время была несмышлёная. Долго бояться немцев не могла. Да и бабушка Оля, помнившая и старый режим и гражданскую, без сметки бы не выжила. Послала как-то бабушка Оля внучку на полевую кухню. Бабушка Нина взяла котелок, пришла к школе и села напротив немцев. Сидит на кочке, с мухами играет. Поваром там служил дядька большой, мордатый, рыжий. Поглядел он на бабушку Нину, молча подошёл к ней, взял котелок и налил супу. И хлеба дал.
Стала бабушка Нина на кухню каждый день ходить. Придёт, сядет и ждёт.
Раз пришла — а немца нету. Подождала — не выходит. Поднялась и зашла на двор. А там на столе сахар лежит глудками. Целая куча!
Бабушка Нина набрала сахара целый подол — и бежать. Да не тут-то было! Немец, наверно, её из окна школы видал. Поймал, сахар отобрал, да крапивой выпорол по голой попе. Думала бабушка Нина, что пропала. Не даст больше немец ей супу! Но мордатый после экзекуции поставил её на ноги, погрозил для порядка пальцем, затем дал один кусочек сахара и отпустил.
На следующий день бабушка Нина пришла снова. С котелком. И повар, как обычно, налил ей супа.
А ещё раз бабушка Нина пришла к кухне, а там снова не нет рыжего. Она подождала и решила сесть возле печки. Возле огня тепло, а в погребе, где разрешили жить зимой бабушке Оле с внучкой, холодно и сыро. Вошла бабушка Нина за забор — а на неё нос-к-носу глядит огромный пёс. Да как прыгнет! Лапами повалил бабушку Нину на землю. Стоит над ней. Рычит. Но не лает.
Увидал это немец. Бежит! Прогнал собаку палкой, поднял бабушку Нину. Велел никогда без него не заходить во двор школы, не подходить к кухне. Потом наложил в котелок каши под крышку и отпустил домой.
Еда — главное, что запомнилось бабушке Нине во время оккупации. Всё хозяйство и все припасы немцы отобрали сразу. Повар на кухне угощал остатками еды только раз в день. И потому бабушка Оля посылала маленькую бабушку Нину в огород полоть картошку.
Бывало, полет-полет бабушка Нина огород, а огородов целых три, да так и заснёт между кустами. Какие силы в семь лет? Зовёт-зовёт бабушка Оля внучку, бегает по меже, ищет. А та спит.
Через холм, за лесом от Гонков лежало село побольше, Ерик. Туда немцы согнали оставшихся по дворам коров, устроили коровник, ферму. Женщины с Гонков и Ерика каждое утро, день и вечер ходили доить коров, что пригоняли с пастбища. Молоко сливали в большие бидоны и развозили по немецким кухням.
Один усатый немец, немолодой уже дядька, возил молоко на телеге. Бабушка Нина углядела, как он ездит, да каждый утро сядет на пригорок с большой кружкой и ждёт. Немец ехал мимо, останавливался и наливал ей молока. Никому из детей больше не наливал, только бабушке Нине черпал. Да норовил вершочка нацедить. Нравилась ему бабушка Нина. У него двое деток дома остались. Говорил немец, что кончится война — заберёт бабушку Нину с собой в Германию. Бабушка Нина боялась ехать с усатым немцем в Германию, но за молоком ходила каждый день.
Случалось, что усатый немец угощал её конфетами. А на Рождество сложил вертеп из куколок, маленькую ёлочку принёс в погреб и целую коробку сладостей, посылку из дома.
В погребе жилось сыро и холодно. Бабушка Оля боялась угореть, потому что вместо печки был чугунок и весь дым оставался внутри. Откроет на ночь дверцу — сырость под ноги так и лезет. От того болели. Питались одной картошкой. И ту сготовить негде. Пойдут в лес, да в золе и пекут. А коли задождит, так сырую случаем и грызли. Голодно было. Да и немцы часто недобро поглядывали на старушку с внучкой. Гоняли бабушку Нину как сидорову козу: то воды принеси, то двор почисти. Пинали ногами. Но и бабушка Нина платила им тем-же. То проберётся в хату и гвоздей в сапоги насыплет, то ниппель на велосипеде спустит. Немцу ехать — он хвать велосипед — а тот на ободах! Ох и ругается немец! Поймает бабушку Нину и давай бить кулаком. Но усатый её защищал и жалел.
А потом немцев прогнали. Но ненадолго.
И на всём хуторе только возле школы и под нашим рос сад. За каждое дерево платили налог деньгами. В мирное время, бывало, Иван Кузьмич собирал детей и ранним утром на волах отправлялся в Белгород на рынок. Везли мёд, яблоки, яйца, кур, вели баранов. Богатый двор у Ивана Кузьмича, работящий. Дед до войны бригадиром работал в колхозе. На хорошем счету.
Вернувшись, немцы выкопали в саду окоп и поставили пушку. Вторую пушку поставили у школы. Сады росли только там и под нашим. Кроны широкие. С высоты пушек нашим лётчикам не видно.
Когда немцев погнали окончательно, они побросали всё, погрузились в телеги и уехали.
Следом вошли наши. Постреляли немного за селом — а потом бегут в шинелях с длинными ружьями: красные, жарко им. В кадушке возле дома вода стояла, скотину поить, зелёная уже. А солдаты черпают из неё касками, во фляжки льют — и дальше бежать. На Белгород.
Много мёртвых вокруг потом нашли. И наших и немецких. Женщины наших собрали и похоронили в братскую могилу, а немцев тоже закопали где-то.
Собирали по полям и лугам оружие, мины не разорвавшиеся. Много этого везде лежало. Приехали сапёры. Разряжали, да тут и бросали. Головку скрутят и ищут дальше — дороги и поля был приказ очистить. Бабушка Нина с женщинами тоже собирала железо в кучи. Его потом увезли. А мальчишки в лесу отыскивали патроны и снаряды. Сапёры туда и не заглядывали. Бывало, кинут мальчики мину в костёр — да спрячутся. А та как бабахнет! Весело! Но случалось и неудачно. Павлушке обожгло лицо и оторвало два пальца.
На Гонках стали теперь наши, немцами трассу достраивать. А солдаты за тем присматривали. Были среди солдат и женщины. Бабушка Нина подружилась с ними. Ходила вместе в лес за ягодами. Да как-то и заблудилась. Шла-шла, к Ерику уже пришла. А того из леса по темну не видать — да так и заснула под деревом.
Женщины вернулись — а бабушки Нины нет. Целую роту подняли на прочёсывание. Нашли. Привели к бабушке Оле зарёванную. Бабушка Оля поругала — но если б то в первый раз...
А потом пришёл из эвакуации Иван Кузьмич, папа бабушки Нины. А вскоре вернулась и мама, Наталья Тимофеевна со старшим братом Толей и сестрой Шурой. Школу в селе сожгли при последнем наступлении, потому детей отправили учиться через поля на Ерик. Но это уже другая история.
Такую войну видела бабушка Нина. Про это и рассказала своим внукам после Дня Победы.
(2011)
"Бабушкина война" будет опубликована в журнале "Страна Озарения" №49 из-за моей нетерпеливости. Оставляю текст тут, на усмотрение редакции.
Тарарыв Владислав. Белгород, Авторская библиотека, Гавань, "Восторг души. Весна 2012", "VI Поэтический конкурс 'Союзники'", журнал "Самиздат"
Дружественные ссылки: журнал Авторский стиль
Сообщение отредактировал Механик - Вторник, 10 Апр 2012, 13:19 |
| |
| |
| 9vlad379 | Дата: Понедельник, 24 Окт 2011, 11:45 | Сообщение # 83 |
|
Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 36
Награды: 3
Репутация: 4
Статус: | Владимир Вальков. г. Москва. vlad.rimskiy@mail.ru
Блокада
Когда нельзя не победить
И главным словом станет надо,
Тогда лишь сможем мы судить
О силе духа Ленинграда.
Под грохот, дым, тревоги вой
Всё измерялось русской мерой
И если ты ещё живой,
В глаза живые смотришь с верой.
Враги сильны, но тот сильнее,
Чья воля подавляет страх,
Душою в муках цепенея,
Творили люди пришлым крах.
Те всё огню кругом предали,
От смертоносного железа
И города паденья ждали,
К большой земле пути отрезав.
А он сдаваться не спешил,
Надежда сны его ласкала
И только варваров страшил
Своим немыслимым оскалом.
Когда нельзя не победить
И главным словом станет надо,
Тогда лишь сможем мы судить
О силе духа Ленинграда.
***
Война
Ах война, всё бессмысленно- мглистое,
Кто объять из поверженных мог
Там, где небо пока ещё чистое
Затаил их спасение бог.
Русь к судьбе равнодушная птица,
Что летит без оглядки назад.
К молчаливым её границам
По Европе катился ад.
В мире скованном чувства завьюжили
Жжёт сердца абсолютное зло.
Отнимите у них оружие,
Сатанисткой их спеси назло.
И ворвавшись к нам, сгинули орды,
Здесь пришлось не дрова им колоть.
Каждый зверь ощутил своей мордою
Силу духа, что зрима, как плоть.
***
Светом истины
Тёмной птицей распласталась
Ночь, тревогу волоча,
Кружит быль, что в нас осталась,
Светом истины свеча.
Там мерцающей окалиной
Время жжёт сердца живые,
Где вставая по развалинам,
Русь спаслась в сороковые.
И какой-то просветлённый
За окошком лунный свет,
Словно с чувств неутолённых
Тех, кого сегодня нет.
Всё одно весна иль осень,
Видя дом свой за собой,
Воин, чтоб врага отбросить
Шёл и шёл упрямо в бой.
Отшумят молебен ивы
В этой жизни обо всех,
Кто мечтал душой красивой
Вместо плача слышать смех.
Тёмной птицей распласталась
Ночь, тревогу волоча,
Кружит быль, что в нас осталась,
Светом истины свеча.
Сорок первый
Шли из селений и глуши таёжной,
Решив себя за Русь не пожалеть
И стать врагу той силой невозможной,
Что никому нельзя преодолеть.
В сердцах своих надежду пеленая,
Забыв про быт привычный и уют,
Лишь твой услышал клич, страна родная,
На битву за Москву поднялся люд.
Железная катилась к ней лавина,
Что целый мир не смог остановить,
А нашу мощь убавил вполовину
Правитель наш, чего душой кривить.
Но пули обрывали всюду тропы,
И жизнь тому, кто дьяволом ведом,
Им огрызались залпами окопы,
И отвечал на выстрел каждый дом.
Ведь в городах и по глуши таёжной,
Решив себя за Русь не пожалеть,
Народ и стал той силой невозможной,
Что никому нельзя преодолеть.
***
Все деяния богом взвесятся...
Все деяния богом взвесятся,
С этим звёзды горят, как свечи,
Я иду под лампадой месяца,
Что печалью наполнил вечер.
Он плывёт старой болью кликая,
Тишину обрушавшие даты
Там, где поле теперь с повиликою
Встали насмерть за Русь солдаты.
Непрерывно из всех орудий
По окопам их немцы били,
А за ними Москва и люди
Те, которых они любили.
Стынет кровь среди воя и стужи,
Но сознание шепчет судьбой,-
Ты сегодня героем нужен
Запредельное зло пред тобой.
Голубым этот мир сбереги,
Пускай тьмы захлебнётся атака
И отступят, как тени враги,
Сотворившие души из мрака.
Все деяния богом взвесятся,
С этим звёзды горят, как свечи,
Клича тех под лампадой месяца,
Кто жизнь подвигом очеловечил.
***
Сообщение отредактировал 9vlad379 - Суббота, 26 Май 2012, 08:05 |
| |
| |
| maja31 | Дата: Понедельник, 24 Окт 2011, 19:09 | Сообщение # 84 |
 Постоянный участник
Группа: Друзья
Сообщений: 291
Награды: 17
Репутация: 13
Статус: |
Сообщение отредактировал maja31 - Пятница, 06 Янв 2012, 19:05 |
| |
| |
| OhotNIK | Дата: Пятница, 28 Окт 2011, 18:13 | Сообщение # 85 |
|
Группа: Удаленные
| Сроки не указаны - окончен прием, или он перманентный? Также нет уточнения, о какой именно войне речь. У меня есть и о гражданской, и об англо-бурской.
Алексей Ерошин, Новосибирск.
vostrelok@yandex.ru
Синий чулок
Чулок? Я их у ней не видел сроду.
Вот выдумали глупую остроту!
В придачу – синий! Эдакие шутки!
Мороз был в эту зиму просто жуткий.
Какой чулок? Вокруг одни руины.
Вокруг – снаряды, бомбы, пули, мины.
А тут – она, девчонка-канарейка,
Не по размеру ватник-телогрейка.
И сапоги таскала – сорок третий,
Поменьше не успели присмотреть ей.
И как она их, бедная, носила?
Откуда в ней была такая сила?
Неясно, чем душа держалась в теле,
Одни глазищи серые блестели.
Сама – как спичка, косы – как из пакли,
Насквозь горелым порохом пропахли.
Худая шея. Тоненькие руки.
А на прикладе – сорок три зарубки.
Солдат девчонка положила с роту,
Да только счету не вела им сроду:
Считала от фельдфебеля и выше…
Ну, нам-то ладно, мы к смертям привыкши.
Ну, нам-то ладно, с сердцем огрубелым,
А ей бы – на свиданье, в платье белом…
Зачем, зачем, скажите бога ради,
Она осталась в этом Сталинграде?
Ну, я-то ладно, нас, таких, до чёрта
Лежит без опознанья и учёта.
Так было надо, я и не в обиде.
А вот чулок я у неё
Не видел…
Трансвааль
Пав жертвой воинского долга,
Сражённый в грудь куском свинца,
Он падал
Долго,
Долго,
Долго,
Ему казалось -
Без конца.
Из тех,
Что в этот бой шагнули,
Почти никто не вышел цел:
Мундир шотландский
Бурской пуле -
Пустяк.
И буры
Били
В цель.
В огне войны
Гудел, как улей,
Трансвааль.
И с каждым криком "пли!",
И с каждой
Выпущенной
Пулей
Ряды
Кровавых тел
Росли.
Кружили грифы.
Ждали падаль.
Ревел от ран
Английский лев.
А он
Всё падал,
Падал,
Падал,
На девять грамм
Потяжелев.
Не дожил.
Не дошёл.
Не выжил.
Умолк,
Не доиграв
Мотив.
В его волынке
Воздух
Вышел.
Последний выдох испустив,
Одною пулей с ней пробитый,
Он падал,
Падал
С ней
Вдвоём,
Ещё живой,
Уже убитый,
Живя
В падении
Своём…
И стайки душ
Над вельдтом ржавым
Кружили, словно журавли,
Немым укором
Всем державам,
Делящим
Пядь
Чужой
Земли…
Чёрно-белое кино
Водя смычком по голым нервам,
В окопе ныли комары.
Рванув "ТТ" из кобуры,
Старшой шагнул за бруствер первым.
Ах, как же было неохота
Навстречу смерти… В двадцать лет…
Но ротный поднял пистолет
И заорал: "Подъём, пехота!
Вперёд! За Родину! Ура-а!"
И отступила боль и жалость,
И льдистым комом что-то сжалось
Вдруг у четвертого ребра.
Примкнув гранёные штыки,
Ощерясь яро-криворото,
Лавиной покатилась рота
Со смертью наперегонки.
Земля избитая сыра,
На сапогах, наверно, тонны.
Разрывы, хрипы, крики, стоны.
"Вперёд! За Родину! Ура-а!"
Свистит свинец у головы.
Протяжно завывает мина.
Разрыв. Разрыв. И снова - мимо.
Огонь. Воронки. Лывы. Рвы.
"Вперёд! За Родину! Ура-а!"
Скрежещут танковые траки.
И жаждет каждый мускул драки,
И ярость хлещет из нутра.
"Вперёд! За Родину! Ура-а!"
В штыки, братва! Вот это дело!
Железо с хрустом входит в тело.
Вот-вот прогнётся немчура…
И вдруг внезапный выкрик:
"Снято!
Спасибо всем. Гасите свет.
Массовке можно в туалет.
Курите полчаса, ребята".
Уткнув разбитый нос в платок,
Сказал статист, игравший фрица:
"Эк, надо было умудриться!
Ну ты и вжился в роль, браток…"
El Alamein
Полдень.
Волны трупной вони.
Кружат грифы в небе белом.
Ствол винтовки жжёт ладони.
Si vis pacem,
Para bellum.
Наклонись пониже, падре:
Здесь у Томми
Снайпер меткий.
В этом жизненном театре
Мы с тобой –
Марионетки.
В этом жизненном театре
Темп сюжетных линий –
Presto.
Отпусти грехи мне, падре:
Видишь,
Новым нету места.
Видишь, в поле
Тело Томми,
В смертной маске вечной муки?
Томми ждут в родимом доме,
Он лежит,
Раскинув руки.
Я ведь был его моложе,
А теперь
Я стану старше,
Если только
Завтра тоже
Не замру
В посмертном шарже…
Вот черта,
А дальше – к чёрту.
По спине бегут мурашки…
Не пора ль
Платить по счёту
За имперские замашки?
Собрались над Римом тучи.
Пересматривая сводки,
Надувает щёки дуче,
Липкий ком
Катает в глотке.
Время тянется
Тягуче.
Сердце страх
Сжимает
Люто.
Ave, duce,
Ave, duce,
Morituri te salutant!
А тебе
За нами следом,
Арестантом,
Не героем,
Под сиреневым рассветом
Ждать расстрела
Перед строем.
Вгонят
В грудь
Свинец
Горячий,
Покуражатся над телом…
Дуче, дуче,
Как иначе?
Si vis pacem,
Para
Bellum.
Смерти вкус подобен хине,
Да не слаще отступленье.
Падре,
Отпусти грехи мне,
Да наступит
Искупленье…
Видишь,
Чуть заметный глазу,
В небе,
Словно школьным
Мелом,
Самолетик пишет фразу
«Si vis pacem,
Para
Bellum»…
Последний полет Экзюпери
Душа не сжалась ли в тоске,
Не дрогнул мускул на лице ли,
Когда "Bf" упал в пике,
Держа противника в прицеле?
Как беззащитно,
По-ребячьи,
Открылась "Лайтнинга" спина.
Прими в нее привет горячий,
Камрад.
На то она - война.
Летать -
Обычная работа.
Сбивать врага -
Солдатский долг.
Отставить игры в Донкихота:
В бою пилот пилоту -
Волк.
Ас Рипперт Хорст,
Не свят, не грешен,
Простой статист земли людей,
Крестами доблести увешан,
Не филантроп и не злодей,
Умильно-набожен на мессе,
В делах любви не новичок -
Ас Рипперт Хорст
Направил "мессер",
С гашетки сбросил колпачок;
Сверкнул огнем из-под капота,
Врага вспоров струей свинца:
"Камрад,
Работа есть работа.
Прости, не разглядел лица
В упавшем в море
Метеоре…"
Но только,
Что за чудеса,
Пилот отнюдь не падал в море -
Он
Поднимался
В небеса.
И вдруг - звенящий голосок:
"Ты нарисуешь мне барашка?"
И кровь ударила в висок,
И скрипнул на зубах песок,
И стало холодно
И тяжко.
И был июль,
И стал январь,
И сердце ахнуло,
Как молот.
Ас Рипперт Хорст открыл фонарь,
Глотая
Леденящий холод.
Свистел в лицо
Соленый ветер
И влагу вышибал из глаз -
Мы тоже, видимо,
В ответе
За тех,
Что приручили нас.
Эпистолярный романс
Двадцатый год.
Восьмое ноября.
Прокуренный блиндаж вблизи Сиваша.
Рассветный сумрак.
Тяжесть патронташа.
Промозглый холод.
Красная заря.
"Bonjour à vous, мой ангел Nathalie,
Я жив-здоров, чего и вам желаю.
Всё той же нежной страстью к вам пылая,
Скучаю и томлюсь от вас вдали.
Мне часто вспоминается, мой друг,
Четырнадцатый год, начало лета,
Нескучный сад, оркестр, море света,
И запах миндаля от ваших рук.
Mon dieu, как это было всё давно!
Да было ли, мой друг, всё это с нами?
Сейчас те встречи кажутся мне снами,
Фрагментами забытого кино.
Теперь, увы, другие времена.
Всё изменило смысл и значенье.
Страна в огне.
В сердцах ожесточенье.
Земля в крови.
Будь проклята война!
Я тоже изменился.
Стал взрослей.
Озлобился.
Курю.
Охрип.
Нестрижен.
Как хорошо, что вы сейчас в Париже.
По крайней мере, там сейчас теплей.
Там Лувр.
Елисейские поля.
Там жители доверчивы и глупы.
Там ветер не раскачивает трупы
На чёрных обгоревших тополях.
Спешу.
Усталость водкою глушу.
Война и водка чувства притупляют…
Простите, mon amie, опять стреляют.
Adieu, mon ange, я после допишу".
Порт Севастополя.
Спустя четыре дня.
Глухая тишь больничного покоя.
"Pardon, пишу я левою рукою,
А правая пробита у меня.
Всё кончено, mon ange.
Конец войне.
Сижу в тепле.
Стреляю папироски.
С тех пор, как мы оставили Литовский,
Ни у кого иллюзий больше нет.
Сколь часто мне в окопах по ночам
Ваш светлый лик являла Мнемозина!
А нынче снятся только муэдзины.
Я чётко слышу, как они кричат.
К чему бы это? Верно, не к добру.
А впрочем, всё давно решили в ставке.
Наш лазарет готовится к отправке.
Мы отбываем завтра поутру.
Вернёмся ль мы когда-нибудь сюда?
Я в этот миф уже давно не верю.
И надо ли оплакивать потерю
Той Родины, что стала нам чужда?
Мы ничего не в силах воскресить.
Здесь всё иное: люди, речь, культура.
России нет.
Лишь аббревиатура.
La saleté, стыжусь произносить.
Я сам теперь, мне кажется, фантом.
Бесплотный дух, усаженный в коляску…
Прости, mon ange: зовут на перевязку.
Я постараюсь дописать потом".
Простой конверт,
Еxtrêmement plissé.
Под сургучом следы кровотеченья.
Затёртый адрес.
Место назначенья:
La France.
Paris.
La rue Monmartre, 7.
Приписка:
"Я вас должен огорчить.
Mademoiselle, не нужно слать ответа.
Письма ваш адресат на свете этом
Теперь уже не сможет получить.
Его нашли мы с пулей в голове.
Oui, mademoiselle, типичный случай.
Поручик был с утра мрачнее тучи,
Потом побрился, вынул револьвер…
Здесь очень многих этот ждёт исход…
Судьба, mademoiselle.
Стезя солдата".
Константинополь.
Чёрный штемпель.
Дата.
Двадцатое число.
Двадцатый год.
Демарш
Не знаю,
Врут, иль правду говорят,
Но вот уже который год подряд
По Таллиннской брусчатке
К Нарве,
К Нарве
Идет ночами
Боевой отряд.
Чеканным шагом,
По четыре в ряд,
Идут,
Пылят,
Окурками сорят,
И звезды
На истрепанных пилотках
Рубиновыми искрами горят.
В петлицах тускло блещут кубари,
Заржавленные насмерть винтари,
Качаясь за сутулыми плечами,
Царапают штыками
Флаг зари.
Полсотни лет
Бойцы рубеж держали;
В окопе ли,
В руинах блиндажа ли
За Родину полегшие в бою –
Лежали
Не внесенными в скрижали,
Но не жалели,
Что не возмужали,
Не жали хлеб,
Детишек не рожали,
А яростный оскал
В зубах зажав,
Атаку
За атакой
Отражали.
И вот теперь,
При нынешнем режиме,
Они нежданно сделались
Чужими.
Режимы,
Как им славно ни служи,
Перелицовкой правды
Одержимы.
Навыворот историю кроя,
От мертвецов
Не слышат возражений,
И павшие
С полей былых сражений
В родные
Возвращаются
Края.
Сообщение отредактировал OhotNIK - Пятница, 28 Окт 2011, 18:21 |
| |
| |
| mokkuli | Дата: Воскресенье, 30 Окт 2011, 12:23 | Сообщение # 86 |
|
Группа: Удаленные
| О ВОЙНЕ
Страна ещё тогда спала –
Когда ворвалась к нам война!
Напали немцы на страну…
Все оказались мы в аду!
И было страшно нам тогда
– Горели сёла, города …
И гибли люди в той войне –
Враг шёл по выжженной земле!
Нас брали в плен и жгли в печах,
Мы шли на дот – забыв про страх!
Солдаты падали, вставали…
И шли мы в бой – не за медали!
Там за спиной у нас страна,
То наша Родина – была!
Для сердца милая земля,
Где были жёны и семья...
Да, было трудно, в той войне –
Кто не сгорел тогда в огне…
Героем, вышли из войны –
Но до конца не все дошли!
А после мы плечом к плечу,
Когда окончили войну
Страну подняли из руин –
И подвиг был на всех один!
Теперь мы чтим с тобой те дни,
И тех героев, что легли,
В боях за нас и за ребят,
Чтоб был на площади парад!
|
| |
| |
| marmak3 | Дата: Понедельник, 31 Окт 2011, 13:16 | Сообщение # 87 |
|
Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 23
Награды: 5
Репутация: 0
Статус: | Марина Зарубина, Архангельск
Это стихотворение норвежского автора написано в 1936 году. Его ритм, глубина и точность подобранных слов поразили меня. Арнульф Оверленд предвидел страшную трагедию Европы. Работая с произведением, я попыталась передать мысли человека иного времени и пространства средствами родного языка. Искренне надеюсь, что неизбежный отпечаток собственной натуры не исказит смысла и позволит читателю услышать именно автора.
ТЫ ДОЛЖЕН ПРОСНУТЬСЯ
Арнульф Оверленд, 1936 г.
Я очнулся однажды от странного сна:
Чей-то голос далекий раздался во тьме,
Будто из-под земли доносились слова.
Я поднялся: О чем ты взываешь ко мне?
Ты должен проснуться! Ты должен проснуться!
Не думай, что это всего лишь твой сон.
Я вчера осужден.
Они возвели эшафот во дворе.
Повесят меня ровно в пять, на заре.
Здесь тюрьма до краев полна.
По казармам лишь тюрьмы, тюрьмы.
В каменном холоде лежим и ждем мы.
Дыра, где лежим и гнием, темна!
Лежим и не знаем, что нас ожидает,
Кто следующим повешенным станет.
Здесь стоны и крики – но разве поможет?
Неужели никто нас спасти не может?
Никто не узнает.
Никто не увидит, что с нами станет.
То не беда:
Никто не поверит, что здесь так всегда!
Ты думаешь, это ошибка, обман,
Творить столько зла не способны люди.
Должно быть, и честных немало там?
Брат, ты наивен недолго будешь!
Отдашь свою жизнь, если нужно - сказали.
Напрасно, напрасно свои мы отдали!
Мир позабыл все и предал нас.
Ты должен проснуться сегодня, сейчас!
Оставь суету, не ходи по делам,
Не думай, где выгода, здесь или там!
Скот, пашни, уверенность в завтрашнем дне -
Того, что имеешь, довольно вполне!
Под крышей уютного дома не смей
Жалеть нас, не чувствуя скорби своей!
Пусть беды сегодня коснулись других,
Нельзя делать вид, что не знаешь о них!
Я кричу, от отчаянья голос срывая:
Ты не можешь пройти, горя не замечая!
Нет им прощенья: они дело знают!
Огонь зла и ненависти раздувают!
Убийства их тешат, им стоны приятны!
Они хотят сжечь этот мир безвозвратно,
Чтоб мы утонули в крови и слезах!
Не можешь поверить? Все именно так!
Ты знаешь, солдатами школьники стали,
По улицам с песней замаршировали,
Под ложь материнских напутствий страну
Хотят защищать и пойдут на войну!
Ты чувствуешь подлость народных сказаний
О подвигах смелых, о чести и славе:
Стать бравым героем ребенок мечтает,
Размахивать саблей, нести свое знамя!
Он выйдет под пули, под огненный град,
Повиснет на проволоке, в спутанной массе,
Сгниет во имя арийской расы!
Это именно то, чего люди хотят!
Я не понимал. И теперь уже поздно.
Приговор справедлив. И вина серьезна:
Я верил в развитие, я верил в мир,
В работу, в единство, любовью жил!
Кто сгинуть не хочет подобно другим
Попробовать должен на плахе, один!
Я кричу в темноту – ты услышать должен!
Сделать сейчас лишь одно возможно:
Борись за свободу! Все ближе их топот!
Спасай детей! Горит Европа!
Я почувствовал холод, накинул одежды.
Звездное небо сияло, как прежде.
Только полоска зари на востоке
Предвещала беду, как тот голос далекий:
Из-за края земли новый день наступал,
Алым цветом пожара и крови пылал,
Была поступь тревоги настолько тверда -
Сами звезды казались кусочками льда!
Я подумал: Сегодня свершается что-то.
Наше время прошло - Горит Европа!
Перевод: Марина Зарубина
Сообщение отредактировал marmak3 - Понедельник, 26 Дек 2011, 21:23 |
| |
| |
| Rusanov64 | Дата: Вторник, 01 Ноя 2011, 23:03 | Сообщение # 88 |
 Постоянный участник
Группа: Друзья
Сообщений: 493
Награды: 21
Репутация: 24
Статус: | Александр Русанов. Санкт-Петербург. Rusanov-64@mail.ru
Памяти всех кто прошёл Афган посвящается.
Рассказ описывает реальные события. Вымысел минимален.
Здравствуй, Любимая
Кольцо легко выскочило из отверстия и, разжимая пальцы, я услышал отчётливый щелчок бойка по капсюлю. Жить осталось ровно три секунды. Я нутром чувствовал, как горит замедлитель осколочной гранаты, и огонь приближается к боевому заряду.
Ну что же, я прожил короткую, но нелёгкую жизнь. Осталось три секунды и мои мучения закончатся, а заодно я заберу с собой всех этих ублюдков. Они не имеют права жить.
Память вернула меня в май 1983 года. Не очень много я прожил после этого, всего год и месяц.
Меня призывали в армию в марте, но дали отсрочку, как студенту. Учёба особых усилий не требовала и давалась легко. Ещё на первом курсе я познакомился с девушкой. Она была моя ровесница и училась на параллельном потоке. Мы начали встречаться и очень быстро присохли друг к другу накрепко. Я перевёлся на другую специальность, и мы оказались в одной группе. Находясь рядом, мы всегда держались за руки. Даже на лекциях и практических занятиях её левая рука была в моей правой. Так как я левша, писать это не мешало.
Но жизнь жестока и не справедлива. Мы встречались уже полтора года, и дело шло к свадьбе. НО……. Машина Жигули с пьяным водителем поставила крест на моём счастье. Мы были вместе и держались за руки, когда переходили дорогу к институту. Удар был сильным, но его, в основном, приняла на себя моя любимая. Меня просто отбросило обратно на пешеходную дорожку. Пришёл в сознание я уже в больнице. Открыв глаза я увидел её маму, склонившуюся надо мной. Она молчала, но по её глазам я всё прочитал. В них была великая скорбь по дочери, жалость ко мне, немой упрёк, что я не защитил свою любовь и отсутствие смысла жизни. Эти глаза стоят передо мной и сейчас. Через три секунды я вновь посмотрю в них и попрошу прощения. Она скончалась в этот же день. Её сердце не смогло выдержать потери. Как я ей завидовал. Было всего одно желание, прекратить своё ненужное существование, что бы унять душевную боль. Решение пришло внезапно. Я уйду, но моя смерть может помочь кому-нибудь выжить.
Выйдя из больницы я пошёл в военкомат и попросил забрать меня в армию, в команду Афганистана. Мне пошли на встречу. Затем учебка и три месяца боевых действий. Смерти я не боялся, а наоборот её искал. Старики сначала пытались вразумить меня, но потом поняли, что это бесполезно. Когда начинался бой, я вставал в полный рост и первый шёл в атаку. Но ни одна пуля меня не задевала. Один раз я перекидывал автомат с правого плеча на левое, за ремень. Прямо передо мной он ударился об воздух, как обо что-то твёрдое. Старики сказали: «Это был твой ангел хранитель. Потому тебя, дурака, и пули не берут».
Моё везение закончилось два месяца назад. Снаряд взорвался совсем рядом, и очнулся я уже в плену. Нас было девять человек, мы были связаны и лежали в каком-то сарае. Всем было от 18 до 20 лет.
К вечеру в сарай зашёл мужчина с автоматом, снял с нас верёвки и поставил котелок с какой-то бурдой. Неделю нам приносили еду один раз в день и ставили её у двери. На восьмой день в сарай зашли пять человек, из них один был с камерой. Нас построили и начали снимать. Выбрав самого молодого, выдернули его из строя и поставили на колени. Никогда не забуду мольбу в его словах: «Дяденьки, вы же хорошие, вы же не будете меня убивать».
Сверкнул нож и парень захлебнулся своей кровью, хлынувшей из горла.
Меня выдернули вторым. Попытка поставить меня на колени стоила одному боевику выбитого зуба. Руки были связаны за спиной, но я умудрился попасть ему головой. Боевики заржали, а меня начали бить. Очнулся я опять в сарае, но нас осталось пятеро. Мне рассказали, что ещё троих зарезали также, пока в камере не кончился заряд батарейки. Очень много времени ушло на съёмку моего избиения. Я принял благодарность от товарищей по несчастью за спасённую жизнь. Знали бы они тогда, что ждёт их дальше.
Через неделю сарай открыли, нас вывели на улицу и посадили в машину. Куда нас привезли, я не знаю, но когда мы вышли из машины вокруг были только камни и редкая трава. Один из боевиков сказал на ломаном русском: «Всё ребята, мы вас отпускаем, но сначала обезопасим себя. Мы должны быть уверены, что вы не будете больше воевать против нас. После этих слов он сказал что-то по-своему и все боевики заржали».
Одного из нас опять выдернули из строя и заломили руки. Оставшихся четверых привязали к машине. Описывать, ЧТО с ним делали, я не буду. У этих ублюдков такая казнь называется «КРАСНЫЙ ТЮЛЬПАН». На животе надрезается кожа по кругу и поднимается вверх, затем она завязывается над головой и человека отпускают. Смерть наступает от удушья.
После первой казни я обратился к боевику, знавшему русский язык:
─ Тебе нужна смерть всех, или достаточно посмотреть, как умирает настоящий Русский солдат?
─ А что ты можешь предложить? – сказал он ухмыляясь.
─ Я могу предложить только одно. Если я не издам ни одного звука, что бы вы со мной не делали, вы отпустите остальных целыми и невредимыми. Думаю вам интереснее посмотреть смерть достойного, нежели издеваться над слабыми духом.
─ Ты ошибаешься, гяур, – заржал он ─ сегодня твои товарищи умрут, а тебя мы оставим на сладкое.
Казнь повторилась ещё три раза. Мои уши уже давно ничего не слышали. Я оглох от криков, но стоял с гордо поднятой головой.
Хоронить ребят никто не собирался, их просто бросили и забыли про них, а меня привезли обратно в сарай. Тут я и провёл последние полтора месяца. Мне иногда давали пить и через день ставили тарелку бурды. Я поклялся, что при любой возможности заберу с собой хоть одного из них. И вот сегодня такой случай представился. Я счастлив. Меня, как они считали, обессиленного, привели в какой-то дом. Там собралось больше двадцати этих нелюдей. Видимо посчитав, что сил у меня уже нет, руки мне не связали. Это и дало мне возможность быстро сдёрнуть гранату с пояса моего охранника. Какое счастье видеть сейчас их лица. Страх в глазах.
ЭТО ВАМ РАСПЛАТА ГНИДЫ. ТРИ, ДВА, ОДИН.
Здравствуй, моя любимая.
22 июня 2011г.
С Добром и Уважением, Русанов.
|
| |
| |
| arlekin | Дата: Среда, 02 Ноя 2011, 13:22 | Сообщение # 89 |
 Постоянный участник
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 342
Награды: 13
Репутация: 22
Статус: | Шишков Владимир, г. Заполярный Мурманской обл. SH.CORP@mail.ru
ЧЁРНЫЙ ХРЕБЕТ
Посвящается морским пехотинцам, штурмовавших фашистский укрепрайон на
Муста-Тунтури (чёрная безлесая гора - финск.) в октябре 1944 года в Петсамо-Киркенесской операции.
Кружился в буре злой металл,
Где всё тонуло.
Снег до земли не долетал -
Сбивали пули.
Никто из роты не роптал
В рывке по тундре
К вершине чёрного хребта:
- Вперёд! Полундра!..
Как от разбитого стекла -
В крови ладони.
Штурмуют ватные тела
Крутые склоны.
Кто не боится умереть -
В числе убитых.
В живых осталось только треть
На острых плитах.
Смертельно раненый матрос,
Ещё мальчишка,
Мне в громе ада произнёс:
- Вперёд, братишка...
Вперёд, глотая комья слёз,
По мокрым скалам
К окопам из бетона полз
С кривым оскалом.
И сквозь колючку... Цель близка,
И мне - отрада
На расстоянии броска
Ручной гранаты!
Глаза неистово горят
В глазницах влажных.
И не сгодились егеря
Для рукопашной.
Но зычно кашлял миномёт
Из капонира.
Сталь по граниту проскользнёт -
В бушлатах дыры.
Прижался к камню серый мох -
Он знает средство.
А я прижаться так не смог
С осколком в сердце...
Трепещет знамя над грядой -
Святая веха!
Она поставлена простой
Рукой морпеха.
Шишков Владимир
|
| |
| |
| grimnir | Дата: Четверг, 03 Ноя 2011, 15:37 | Сообщение # 90 |
 Постоянный участник
Группа: Друзья
Сообщений: 142
Награды: 10
Репутация: 4
Статус: | Рагнарёк.
Закручивает спирали
Гриф над покинутым полем.
Здесь бились - и умирали,
Выросшие в неволе.
У каждого на знаменах
"С нами Господь" написано.
Правдой набив патроны,
Взрывчаткой приправив истины.
Ждали - и не дождались,
Обещанного Армагеддона,
Отлично справились сами -
На зависть и Аваддону*.
Где легионы ангелов?
Демонов где отряды?
Нас примирило саваном -
Общей для всех награды.
Гриф обнимает крыльями,
Оставленную планету.
Что небесами пыльными
Снова идет к рассвету.
Алексей С. Железнов - Гримнир Татхагата
|
| |
| |
| dmitrij-sujkanen | Дата: Четверг, 03 Ноя 2011, 17:07 | Сообщение # 91 |
|
Группа: Удаленные
| Суйканен Дмитрий, г. Новокузнецк, dmitrij-sujkanen@yandex.ru
Баллада о русском солдате
По бескрайним просторам российских полей
Шёл солдат, размышляя о жизни своей:
Много ль сделал за жизнь свою он, или нет,
Избавляя народ от лишений и бед?
Как мучительно долго тянулась война –
Пятый год нет солдату покоя и сна…
Немцы чёрной ордой на отчизну пошли –
Много русских селений фашисты пожгли.
Но пришёл час возмездья и русский народ
На священную битву с арийцем идёт.
Грозный враг был отброшен с советской земли,
И знамена победные мир принесли.
Вот уж русский солдат по Берлину идёт,
До Рейхстага гвардейское знамя несёт.
Это гордое знамя с великой звездой
Прославляет отчизну могучей страной!
По бескрайним просторам российских полей
Шёл солдат, размышляя о доле своей.
Был солдат тот героем великой войны –
Имена тех героев мы помнить должны!
Ведь в живых он остался из многих, из тех,
Кто смертями своими пророчил успех!
И ничто не забыто, никто не забыт –
Потому залп салюта в России гремит!
_________________________________
Звёзды погон
За окном полоска неба,
Звёздной пыли решето,
Те края, в которых не был
Из живых, из нас, никто…
Приглядитесь в звёзды эти
И отвесьте им поклон,
Средь светил на этом свете
Звёзды есть и от погон.
Нет хозяев тех регалий –
Поистёрты в пух и прах
На полях былых баталий,
Спят теперь в иных мирах.
Нет хозяев, но в помине
Вечно подвиг их живой,
Не взорвётся честь на мине,
Не утонет под водой!
Слава эта не поблекла,
Не сокрыта под травой –
Их швырнули прямо в пекло,
Это их последний бой.
Их металлом фарширует
Власть воюющих столиц -
Вечным строем маршируют
Офицеры средь зарниц.
В золочёных их погонах
Отражён светила луч,
Маршируют батальоны –
Не утих душевный путч!
Взгляд их глаз изподнебесный
Для потомков как укор,
Чтобы были нам известны
Их судьба и приговор.
Вновь и вновь они воюют,
Разрывает плоть патрон.
Звёзды с их погон кочуют
На багровый небосклон.
______________________
Настоящий офицер
Походкой уверенной меря пространство,
Проходит он, пересекая сквер,
Верный защитник своего государства -
Российской армии офицер.
Обхвачены плечи звёздным погоном,
Под кителем - храброго воина стать,
Вся жизнь по честным гвардейским законам
И цель - гражданином Родины стать.
Он кодексы чести и мужества свято
Хранит, как молитвы спасительный глас,
Как во все времена их хранили солдаты,
Ценили их искренне, не напоказ.
Он сам для себя выбрал эту работу,
Не думая лёгким путём обойтись.
Казарма, наряды, устава заботы
Ему выдавали путёвку в жизнь.
Но, службу неся, он не был тем «дедом»,
Что первогодкам ломали хребты.
Довольствуясь скудным солдатским обедом,
Об офицерстве лелеял мечты.
И вот, офицер. Но штабов закуточки
И тихую должность мараки бумаг
Он променял на «горячие точки»,
Сражаясь за Родину, веру и флаг.
Не прячась за спины своих сослуживцев,
Он выжил. Подраненный, правда, чуток.
Сумел до наград боевых дослужиться,
С почётом вернулся в родной городок.
И вот, на заслуженный отдых шагая,
Являет собою живой он пример,
Что будет Россия наша живая,
Пока есть в России такой офицер!
_________________________________
СКОРБЬ
Расставлены в ряд фотографии в рамах
С повязанным чёрною лентой углом
И стопки с холодною водкой сто граммов
Все бородинским накрыты хлебцом.
Как же так вышло? Под Гудермесом,
Там, где орлы величавым крылом
Перерезали простор поднебесья,
Погибли бойцы в девяносто шестом.
Отряд на зачистку в село выдвигался –
Военные будни, покой на лице,
Но кто-то из местных селян проболтался,
И «духи» зажали военных в кольце.
На «бэтере» старом спешит подкрепление,
«Держаться!» – по рации слышен приказ.
Успеть бы доехать! Там в окружении
Ведёт оборону русский спецназ.
Бурлила солярка в горячих канистрах,
И градом стучался свинец по броне.
Они торопились. Но, видимо, быстро
Не всё происходит на этой войне.
Затянутся белыми нитями шрамы,
Но раны в душе не покроются мхом.
Расставлены в ряд фотографии в рамах
С повязанным чёрною лентой углом.
___________________________________
Солдатское письмо
Деревянный блиндаж. Догорала лучина,
Озаряя полуночный мрак. В тишине,
Закинув за спину винтовку, мужчина
На листочке писал письмо о войне.
О войне. О себе. О нелёгкой судьбине,
Что застала его у родимых дверей.
О лихой и суровой военной године.
А война уже длилась четыреста дней.
Все четыреста дней без детей и любимой.
Лишь одно утешенье – в заветном письме.
Днём в атаку ходил он, приказом гонимый,
Вспоминая о той предвоенной весне.
Но, как только ночные часы наступали,
Затихали бомбёжки и взрывы гранат,
Кровоточили раны мужицкой печали,
И над новым листком наклонялся солдат.
Чтобы утром осенним, когда лишь дождинки
Унылою дробью стучатся в окно,
Почтальон бы пришёл к жене по-старинке
И отдал бы ей в руки от мужа письмо.
Подбежал бы сынок, затаивши дыханье,
Прочитали бы вместе, слезу проронив,
Как отец выполнял боевые заданья.
Лишь бы не было ран, оставался бы жив!
Обещания выжить, вернуться обратно,
Чтобы снова – семья. Как тогда, до войны.
А пока что нельзя. Ведь в подвиге ратном
Сражаются с немцем России сыны.
Отстояли Москву. Что там за горизонтом?
И куда же пошлёт их десница вождя?
Неизвестно пока. Только линию фронта
Омывают косые потоки дождя.
Так писал в тишине. Истлевала лучина.
Чуть потрескивал малый её огонёк.
Пробивалась скупая слеза у мужчины.
Вдруг приказ: наступаем на вражеский полк!
И под рёв пулемёта, плевавшего пули,
Жены фотокарточку он доставал,
Какие невзгоды его бы не гнули,
Этот образ любимой своей целовал.
И прятал у сердца в своей гимнастёрке
Вместе с письмом, что не дописал.
И не надо покоя, не надо махорки –
Лишь бы пламень надежды его согревал.
_____________________________________
Спецназ.
Летела каменная крошка,
Звенело битое стекло.
Мы продвигались понемножку
Под градом пуль, несущих зло.
Нам автоматы пели песни,
Не умолкая ни на час,
Аккорды музыки небесной
Очередями били нас.
Но мы народ не из пугливых,
И оседлав штабной УАЗ,
Там, где пальба, где рвутся мины,
Туда и мчится наш спецназ!
Парнишки в серых камуфляжах
И с АКМ наперевес,
На блокпостах и горных кряжах
Встают беде наперерез.
Уж отгремело эхо боя,
Враги лежат, уткнувшись в грязь,
И вместо пули бронебойной
Строчит отчёт радиосвязь.
Пускай бои кровопролитны –
На страх не ставим мы упор.
Мы будем биться монолитно,
Пока на свете есть террор!
___________________________
|
| |
| |
| kalinkin | Дата: Пятница, 04 Ноя 2011, 14:06 | Сообщение # 92 |
|
Группа: Удаленные
| Приношу свои извинения, Издатель, но представленные здесь ранее тексты включены в план другого издания.
Сообщение отредактировал kalinkin - Четверг, 19 Апр 2012, 21:43 |
| |
| |
| П-алекс | Дата: Суббота, 05 Ноя 2011, 13:33 | Сообщение # 93 |
|
Группа: Удаленные
| Покручин Алексей, Волгоград, e-mail: stichialex@yandex.ru
Авторский сайт www.pokruchin.ru
Позвони братишка
Мы десять лет волною за волной.
За речку по и приказу уходили.
И там крестили нас войной, войной...
Тех лет бача с тобою не забыли!
Афганистан был полигон судьбы.
Кому то пуля, а кому то орден.
Со смертью были мы не раз на ты, на ты...
В боях проверив, кто для жизни годен!
Нас десять лет грузили на борты.
Кого -то раньше, а кого-то позже.
Взлетев в Союз, кричали с высоты...
Прощай Афган тебе уже не должен!
И нас порой берет тоска, тоска...
Вернуться хочется назад в тревоги.
Услышать дробь из ДШКа, из ДШКа...
Увидеть гор ребристые отроги.
И пусть там были в разные года.
Но понимаешь, были, были!
И потому мы братья навсегда!
А по Афгану души не остыли...
Кому то первым довелось войти...
А кто -то выходил под звуки марша.
Нас в каждом городе легко найти.
Пусть ты моложе, ну а я постарше...
Заветных слов не надо нам искать.
Они и так звучат как заклинанье...
На сердце клали десять лет печать!
Названья городов на языке Афгани!
Так позвони, братишка позвони...
Мне голос твой порою очень нужен.
Хоть днем, хоть ночью только позови...
У шурави нет паузы для дружбы!
Сообщение отредактировал П-алекс - Среда, 16 Ноя 2011, 18:38 |
| |
| |
| v-galat | Дата: Среда, 16 Ноя 2011, 16:16 | Сообщение # 94 |
 Постоянный участник
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 328
Награды: 10
Репутация: 24
Статус: | Берёзы. В.Галат.
И почему, берёзы, вам не спится?
Наверно в памяти - неравный бой,
суровые багряные зарницы,
и жизни миг, подаренный судьбой.
Когда бойцы бледнели от угрозы –
буравил землю бомб свистящий вой -
стояли насмерть русские берёзы,
и не было у них… судьбы иной.
Промчались войн стальные ураганы.
Шумят берёзы, грустно им порой:
война, она напомнит старой раной –
осколком под пробитою корой.
Бывают капли от дождя - как слезы,
звон колокольный слышен, как набат.
И, кажется тогда, что ждут берёзы
всех, не вернувшихся с войны солдат.
|
| |
| |
| Nazandrew | Дата: Среда, 30 Ноя 2011, 12:55 | Сообщение # 95 |
 Гость
Группа: МСТС "Озарение"
Сообщений: 10
Награды: 2
Репутация: 0
Статус: | Дать взводу уйти из засады
Мелькнет ли жизнь за миг до смерти?
Об этом думать нынче не с руки,
В горячке боя и кровавой круговерти,
В горах Афганских гибнут мужики.
С разведки выходя, попали мы в засаду,
Свинцовый душ нас кровью окатил,
Двух пацанов, преградою для ада,
Оставили, покуда взвод весь уходил.
Прикрыть и задержать лавину «духов»,
Остались мы вдвоем с Алешкой из Твери,
Вокруг жужжат свинца назойливые мухи,
И скоро нам каюк, что там не говори.
Но должен, должен взвод уйти подальше,
Братишкам выжить очень нужен шанс,
И должен вам сказать без лишней фальши,
Горды мы тем, что выбор пал на нас.
Но вот последний магазин пустеет,
И в ранах тело, но не сломлен дух,
Вкруг нас звериная толпа врагов густеет,
И луч надежды выжить окончательно потух.
Но мы статистами не станем в этой драме,
В минуту эту не подвластны мы греху,
Мы обнялись, зажав гранату крепкими руками,
«Прощай, браток», - сказали……вырвали чеку.
Майору спецназа
«Майор, брось пистолет, сейчас не время,
Для пули в лоб. Тоску ты этим не убьешь.
Майор, стакан отставь, не станет легче бремя,
Предательства и лжи, в которых ты живешь.
Вас первыми в горнила войн, смертей кидали,
Снабдив прекрасными, про Родину, словами.
Тебя и всех таких, как ты, кто: «Честь имею!»,
И за Россию вы пошли, за честь и за идею.
Вы шли, но никогда дойти вам не давали,
А сделки за спиной у вас, с врагами заключали,
И в шаге от Победы, щерясь гнусно, предавали,
А было так и на Кавказе, было и в Афгане.
И лишь когда в свои вы руки всё возьмете,
И жерла пушек на подонков развернете,
И всех предателей к ответу призовете,
Тогда опять России Быть!
………......…………………И быть в почете!
Майор, брось пистолет, отставь стакан,
Ведь знаешь сам – сейчас совсем не время…..»
………………………………………………….
Но, молча, он допил до дна, и словно старикан,
Пошаркал прочь, согбенный, ни во что не веря…..
Назаров Андрей Владимирович
г.Мытищи
nazandrew@gmail.com
http://www.stihi.ru/avtor/nazandrew
Доспехи нужны для битвы, а не для гордыни
|
| |
| |
| literator | Дата: Среда, 30 Ноя 2011, 23:10 | Сообщение # 96 |
 Зашел почитать
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 38
Награды: 4
Репутация: 2
Статус: | Павел Бойчевский, г. Ростов-на-Дону,
pavel_levap.57@mail.ru
Неизвестный солдат
Есть в степи, у станицы могила, –
Мне отец про неё говорил.
Там, в начале войны, командира
Он со сторожем старым зарыл.
Кто он был, безымянный трудяга
Небывало жестокой войны?
Ни письма не нашлось, ни бумаги
В гимнастёрке.
Лишь снимок жены…
Немцы гнали колонну по шляху.
Побежал. Выстрел в спину. И мгла…
На станицу, застывшую в страхе,
Ночь растерзанной птицей легла.
Жутко где-то брехали собаки,
Шелестели в тиши камыши…
Закопали убитого в балке,
Но могилу потом не нашли.
И лежит он с тех пор – неизвестный,
Далеко от кремлёвской стены.
Жизнь его – недопетая песня,
Песня горькая страшной войны.
Ночь перед боем
Слипаются глаза у часовых,
Блестит роса на влажных плащ-палатках.
И смотрят в ночь с позиций огневых
Уставшие за день сорокапятки.
Ни шороха,
Как будто вымер мир.
Такая тишина всегда пугает.
В распахнутой шинели командир
Задумчиво вдоль насыпи шагает.
С рассветом здесь начнётся жаркий бой,
Вот почему сейчас ему не спится.
Предчувствуя тень смерти за спиной,
Не в силах он с надеждою проститься.
Он знает, что лежать ему в земле,
Истерзанной кусками вражьей стали.
А там в тылу,
В глухом ночном Кремле,
Победу откуёт товарищ Сталин.
И будут мир народы прославлять
Под залпы орудийного салюта…
Но как чертовски страшно умирать,
Когда до смерти, может быть, минута!
В сорок первом року
Их из сёл пригнали из окрестных
На разбитый киевский вокзал.
И тягучей украинской песней
Эшелон девичий застонал.
Песня, птицей вырвавшись на волю,
Поплыла на запад в синеве.
...Равнодушно хмурые конвойные
Слушали печальное: «Рэвэ...»
Из степи шевченковской широкой
Увозили в Дойчланд песню ту.
Увозили в сорок первом року
Под колёс чугунный перестук.
Шли навстречу с танками составы
И неслось с платформ хмельное: «Рюс!»
Солдатня фашистская оравой
На Украйну ехала, на Русь.
Петлями дымы из топок висли.
Рвали их верхушки польских лип...
И крестьяне слушали на Висле,
Как рэвэ и стогнэ древний Днипр.
Десант
Сталь устала волны толочь,
Содрогнулись фрицы от крика...
Восемьсот двадцатая ночь
Отечественной
Великой...
Крымский десант.
Воет волком осколковый
дождь.
Но матросы идут, как таран, –
Нож на нож!
...Рвёт прожектор остатки
тьмы.
И
от вымерших рот
Изваяньем немым
Полосатый ужас встаёт!
И на вражеской батарее,
Что нацелила жерла на море,
Тощий «обер»,
хлебнув «Рейнвейна»,
Всё буксует на слове «фойер».
...Лес разрывов растёт стеной,
Пули кромсают почву.
А за матросской спиной
Тонет «Титаником»
ночь.
И новорождённое утро
Кровью солнца плеснуло
в глаза.
Последнее «полундра!»
Последний матрос сказал...
Напрасно бинокли по берегу
зыркали, –
Там будто базар вороной,
Усопший...
Лишь бились в волнах
бескозырки,
Как с гривами чёрными кони.
Но «обер», по лужам кровавым скользя,
Бежал, дороги не видя.
Бежал... и под ним горела земля
Древней Тавриды!
Кража
Памяти матери
За окном – осенняя ночь.
Дом почти что на курьих ножках…
Просит есть у матери дочь,
А еды – овсянки две ложки!
«Заморив червячка» до утра,
Встала дочка с зорькою ранней.
И мамаша её со двора
Снаряжает
за пропитаньем.
«Ты сходи, мой свет, к окаянным,
К тем солдатам пойди не нашим,
Снизойдут к сироте, может, каины, –
Накладут в миску рисовой каши».
И девчонка пошла, словно щит,
Чашку ту держа пред собою.
А на ветках сидели грачи,
Как цыгане, шумной гурьбою.
Им лететь уже скоро на юг.
От того, знать, и радостно птицам,
Что вот так они смогут все вдруг
В небо взмыв,
улететь от фрицев.
…Не орали девчонке «хальт!»,
Когда к немцам она притопала
В автобазу,
где весь асфальт
Занял транспорт хозяев Европы.
А у стенки накрыт был стол, –
Там фашисты недавно
трапезничали.
Дурно славен был «папа Ростов», –
Со стола вдруг все ложки исчезли!..
Прибежавший повар не знал
На кого обрушить свой псих.
Он глазами глупо вращал
И визжал: «Их ферштее нихьт!»*
Ту девчонку совесть не жгла,
Просто голод довёл до ручки…
А «трофеи» она продала
В тот же день
на ростовской толкучке.
___________________________
* Ничего не понимаю! (нем.)
Мина
В садах спели вишни и белый налив,
А мы, босоногой оравой,
По чёрствой горбушке с собой прихватив,
Бродили в полях и оврагах.
Однажды, в земле ковыряя ножом,
Приятель мой, Женька Касьянов,
Немецкую ржавую мину нашёл
В окопе под жухлым бурьяном.
Мы дружно решили, что Женьке «слабо»!..
Куда, мол, с ножом перочинным...
«Сапёр доморощенный», гордый собой,
Подкинул
И выронил мину...
И долго от взрыва звенело в ушах
Не в шутку струхнувших мальчишек.
В войну мы, как будто бы сделали шаг,
Войну каждым нервом услышав!
А после, когда откачалась земля,
Я встал, потирая коленки:
Кружился вдали чёрный рой воронья,
А белый, бесчувственный Женька
У края воронки лежал...
без ноги,
И шёпотом звал бедолага
Отца своего, что в Берлине погиб
У самых ступеней Рейхстага.
А мы... мы застыли вокруг, онемев,
С глазами в блестящих накрапах.
И с ужасом каждый на Женьку глядел,
И глох от чуть слышного «папа!»...
Немецкая мина, конечно, виной
Всему.
И я так понимаю:
Друг – тоже участник войны!
Пью вино
Я с Женькой девятого мая.
На рассвете
(Июнь 1941)
До зари она проснётся,
Глядь – в траве перепела.
Хоть ещё не видно солнца,
За рекою даль бела.
В стане – тишь. Костёр дымится.
У покоса – ни души...
И – пойдёт она умыться
К речке сонной, в камыши.
Глянет в степь не воровато,
Сбросит платье на траву...
Над водой туман, как вата,
Набухает поутру.
Чисто, росно. Пятки студит
Холодком земная твердь.
Вот – она в воде по груди,
Узел кос на голове...
Обжигает влага кожу,
Тело белое – как снег...
Вдруг послышался тревожный
Рёв моторов в тишине.
Поле. Речка. Блеск зарницы.
Гул из хмурой вышины.
Стан колхозный. Косовица.
Две минуты до войны...
Остров «Победы»
…А после победы залечим кровавые раны,
К родным пепелищам вернёмся, хоть нас там не ждут…
Без рук и без ног, как обрубки войны, ветераны
Свой крест христианский смиренно по свету несут.
Предáвшей их родине – не до калек одиноких.
Живым о живых полагается думать всегда.
Сослали несчастных на северный остров далёкий,
Где нет пароходов, не ходят куда поезда.
Они не нужны победившей стране Сталинизма!
На сытый желудок черствеет душой коммунист.
И тихо угасли, как свечки, их горькие жизни
Под крик конвоира, под ветра зловещего свист.
Им даже креста не поставила вохра лениво.
Страна возрождалась. И было стране не до них.
«Штабные герои» победу делили крикливо,
Навесив медалей, издав кучу правильных книг.
И СМИ продолжали визгливо пугать Холокостом...
А мне вспоминается старый, забытый погост.
А мне вспоминается, словно Голгофа, тот остров.
И скорбно стоит у могил ветеранов Христос.
Под Ростовом
Он подвиг не умел совершать,
В окопчик он от пули нырял.
Но тяжко было парню лежать,
Взвалив на спину небо ноября.
А где-то шли бои под Москвой,
А где-то назревал перелом.
И парень рисковал головой,
По простоте не ведая о том.
Ну где ему, окопнику, решить
Стратегию и тактику штабов?
А парню просто нужно было жить.
Но был приказ: «У немца взять Ростов!»
И он пошёл, стреляя на ходу,
По полю, будто пахарь за сохой.
И поскользнулся парень как на льду,
И под Ростовом пал в бурьян сухой.
А рота стала дальше наступать,
А роте – что до смерти одного?
А роте нужно город было взять,
И к вечеру взяла она – его…
Поле боя
За буграми станица дымится,
А на поле неубранном тишь,
А на поле навалено фрицев,
Бравших Белград, Варшаву, Париж...
Что ж, своей им земли не хватало?
Что же, тесен им был Фатерланд?..
Танк застыл чёрной грудой металла,
Рядом мёртвый лежит лейтенант.
Белобрысый, не начавший бриться,
Может, даже ещё не женат.
Но давил он, наверно, убийца,
Танком раненых наших солдат!
А у этого – крест за Варшаву.
По мундиру – какой-нибудь «фон»...
Толстый, рыжий – как будто бы ржавый.
За Москву крест рассчитывал он...
А вот этот юнец долговязый
С золотою коронкой во рту
Не одну
под каким-нибудь вязом,
Может быть, распинал красоту!
...День в историю кануть стремится,
Где-то дробь пулемёта слышна.
Серой тенью скользнула волчица
По бугру,
мертвецам не страшна.
Похоронная вышла команда.
Роют ямы при свете костров...
И чем дальше земля
Фатерланда,
Тем всё больше и больше крестов.
Шаги памяти
Троллейбусы на Энгельса стояли,
Там, где застала летом их беда.
Беды они совсем не замечали.
Стекала с крыш осенняя вода…
Скользили мимо призраками люди,
Вышагивал патруль германский в рост.
Не слышно было голоса орудий,
Лишь на вокзале вскрикнет паровоз…
Пугливо жались лужи к тротуарам,
Дрожали с кроной влажной тополя.
Безропотно и горестно страдала
Под игом немцев русская земля…
Картину эту вижу как воочью
Сквозь времени просеянного смог.
И слышу вдруг,
В поту проснувшись ночью,
Зловещий стук подкованных сапог…
Пленные
По мартовскому солнце припекло.
Торчат в руинах стебли арматуры.
Кругом кирпич и битое стекло,
И фрицевских бумаг макулатура.
Бредёт старушка, сгорбившись, с клюкой,
Мальчишки что-то в хламе битом роют.
Вот показался жиденький конвой,
И пленные прошли – в ряду по трое.
Их шаг тяжёл и взгляд косой уныл
Из-под пилоток лягушачьей масти...
Совсем недавно враг здесь проходил
С оружием, нахальный и горластый.
Он был тогда ещё непобедим –
Чудовище в стальном рогатом шлеме.
Топтал он Польшу, Украину, Крым
И вот в Ростов ворвался рыжий немец.
И, осадив машину у воды,
Он пил из Дона, каской зачерпнувши.
Белели на броне литой кресты.
И в такт глоткам кадык ходил и уши.
И, криком заглушив собачий лай,
Враги купаться в реку нашу лезли...
Чадил вверху на улице трамвай,
Лизало пламя рваное железо.
И с треском мимо мчался мотоцикл,
В коляске, немцам продавшийся – штатский
С винтовкой.
Как собака на цепи.
Готическая надпись на повязке...
В реке найдут его поганый труп
С увесистым булыжником на шее...
Ведут фашистов пойманных, ведут
Закапывать воронки и траншеи.
Им в спину смотрят бабки, осердясь,
И проклинают их уста солдаток,
И пацаны, вскарабкавшись на вяз,
Расстреливают пленных из рогаток.
Монолог власовца
Мы пришли на позиции в форме чужой,
Лишь петлицы РОА на мундирах.
Предстоит нам последний решительный бой,
Нас к победе ведут командиры.
За спиной Колыма и – как милость – штрафбат!
Отступление, плен и свобода.
Я конечно не трус!
Только как воевать
Со своим же, брат, русским народом?
Там в окопе в шинелях – свои мужики
Из Сибири, Москвы, из Ростова.
Не поднять мне на них непослушной руки,
И зазря не пролить русской крови!
Я уже не вернусь под родительский кров,
Не обнимет мать сына у хаты.
Смертный сам подписал я себе приговор!
Только всё ж я солдат – не предатель.
Я Россию не меньше чем Сталин люблю,
Но люблю я другую Россию!
Пусть мы сгинем в жестоком, неправом бою,
Мы пощады, мой брат, не просили!
Пусть сурово отцы нас на век проклянут,
И простят нас пусть матери наши!
До начала атаки – всего пять минут.
Я испил эту горькую чашу…
Павел Бойчевский
Сообщение отредактировал literator - Среда, 30 Ноя 2011, 23:11 |
| |
| |
| Галуша | Дата: Четверг, 08 Дек 2011, 18:42 | Сообщение # 97 |
|
Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 16
Награды: 3
Репутация: 0
Статус: | МОЕМУ ДЕДУ.
Будучи маленькой девочкой, я любила слушать дедушкины рассказы о войне. И первые мои познания о Великой Отечественной были не из книг и кинофильмов, а от человека, прошедшего путь солдата. Слушая его, я словно переносилась на места сражений. Я ощущала въявь даже тот смешанный запах земли и пороха, которым был пропитан воздух. От этого запаха першило в горле, слезились глаза.
Левая рука деда никогда не сгибалась в локте, что, однако, не мешало ему работать в колхозе и управляться в своём хозяйстве. Дед не отличался богатырским телосложением. Суховатый, небольшого роста, он ловко собирал вилами сено, орудуя здоровой правой рукой, а кистью левой придерживая черенок.
За обеденным столом у деда было своё место - слева у окна.
Если дедушка садился за стол с тетрадкой и счётами, я забиралась на стул напротив него и наблюдала самые интересные и непонятные для меня вещи. Моё любопытство не знало границ.
- Дедуль, ты что считаешь?
- Надои коровы. Сбавила малость...
- Дедуль, а в календаре что отмечаешь?
- Число, когда свинка опоросится.
- А ты почём знаешь?
Дед терпеливо объяснял:
- У свиньи всё связано с цифрой "три". И поросята появляются через три месяца, три недели, три дня.
Подсчёты деда всегда оказывались верными. На любые, казалось, самые немыслимые вопросы, приходившие в мою детскую голову, на которые и ответить-то сложно, он находил правильные объяснения. Благодаря деду я долгое время считала, что взрослые знают всё.
Иногда я подходила к дедушке и просила показать искалеченную левую руку. Кость локтя была перебита, кожа в том месте стянута, а на сгибе - бледный шрам от пули в виде снежинки.
Дед считал полученное ранение глупым. Но пуля - дура. После ранения дед стал инвалидом и больше не вернулся в строй.
Это случилось в 1943 году. Мой дед, тогда сержант, Тимофей Петрухин, командовал ротой.
После боя солдаты устроили в окопах перекус. Где-то неподалёку слышалась немецкая речь.
- Фрицы-то тоже покушать захотели. - С ухмылкой сказал товарищам дед. И добавил:
- Обед у всех по расписанию.
Вдруг руке стало горячо.
- Я ранен, мужики!
Солдаты захохотали - командир слыл шутником.
От резкой боли потемнело в глазах. Кровь обильно смочила рукав гимнастёрки.
Хохот бойцов прекратился. Короткое затишье было нарушено.
Деда доставили в полевой госпиталь. Молодой хирург, осмотрев сержанта, попросил инструмент. Принесли ...пилу.
Откуда сила взялась! Дед вскочил со стола, здоровой правой рукой вцепился в хирурга.
- Не дам! Мать твою!...
Отборный мат и солдатская прыть остановили намечавшуюся ампутацию.
Так в девятнадцать лет дед стал инвалидом. С годами рука высыхала, но кисть работала. И дед был этому рад.
Часто я уговаривала деда показать коробочки, что лежали в нижнем ящике шифоньера. В этих коробочках хранились ордена и медали, полученные дедушкой. Глядя на награды, память неумолимо возвращала его в военное время. Мои расспросы всегда начинались одинаково:
- Дедуль, расскажи про войну.
Он не отказывал. Сейчас я понимаю, как трудно деду было вспоминать солдатское прошлое. Как он терял людей, ставших ему близкими.
Я слушала и словно видела всё сама.
Дед говорил неторопливо, заново переживая былое.
- Был у меня близкий товарищ, с которым мы вместе делили все солдатские тяготы. Во время солдатских переходов баловал нас Ванька деликатесами собственного приготовления.
Через деревни проходим, жители стараются чем-нибудь снабдить. Кто картошечкой, кто сальцом. Ещё там чем. А другой раз и курочку дадут.
Так вот, значит, Иван-то выроет ямку в земле, курицу обернёт портянкой...
- Деда, а портянка, это что?
- Ну это вместо носков. Чтоб мозоли-то не натирать. Ты меня не перебивай, слушай! В ямку, значит, положит курицу, присыплет, костёр сверху разведёт. А в костре-то мы картошечку тем временем печём. Как затухнет костёр, достаём курицу... А курочка - вкуснотища! Солдатское, значит, удовольствие.
Мечтали мы с Иваном, какая жизнь после войны настанет хорошая.
Убили его...
- Дедуль, а как? Расскажи!
- Бой был. Бежим, стреляем на бегу. Немцев гоним. Мы атакуем. "Ура!" кричим. Оглянулся я в сторону Ивана, а он бежит без головы! Голова на земле. Язык высунут: глы-глы-глы... Осколком Ваньке голову оторвало, а он всё бежал...
Спустя годы, понимаю, что у тех людей, кто на себе испытал хотя бы частичку ужаса войны, восприятие мира иное, идеалы иные, нежели у нас, не знающих этих страданий, этого кошмара.
Когда мне было двенадцать лет, просматривая старые, пожелтевшие от времени, документы своих родных, читаю на метрике своего дяди имя "Сергей". Зачёркнуто. А сверху написано "Анатолий" и "исправленному верить".
Что же это? Моего родного дядю до двух лет звали Сергеем, а потом он вдруг стал Анатолием!
Бегу с расспросами к деду.
Дедуля раскрывает мне эту "тайну". Его друг детства в 1957 году умер от старого ранения, полученного на войне. Звали друга Анатолий.
В шестнадцать лет, беседуя с дедом, говорю ему:
- Я про всё, что ты мне рассказал, обязательно напишу!
Дед качает головой:
- Сколько всего на той войне было, слушать - жизни не хватит.
Мой дедушка умер, не дожив две недели до семидесяти семи лет.
Прости меня, мой милый дедуля! Мои дети почти ничего не знают о той войне и о той победе. И о тех людях, благодаря которым мы живём.
Живём в стране, которую вы доверили нам. В Великой и Прекрасной России.
Мой рассказ будет каплей благодарности в память о тебе, мой любимый дедушка, и о твоих однополчанах.
Вам низкий поклон. Вы - Отечества слава!
Прекрасной могучей России сыны!
Вы - щит нерушимый великой Державы!
Моей необъятной любимой страны!Добавлено (08.12.2011, 18:42)
---------------------------------------------
И ГЛАЗА ЕГО - СИНИЕ-СИНИЕ.
Как давно не была я у родных в Белоруссии! Приехав в Рогачёв на зимние каникулы,сразу завалила бабушку расспросами. А в Крещенский Сочельник упросила её поведать,как раньше гадали.И бабушка,присев у окна,стала рассказывать:
- В крещенский вечер собрались все подружки у Олькиной тётки.
Сначала черевички кидать стали. Олька шустрая была. Схватила свою туфельку да через забор.
Выбегаем все за калитку смотреть,куда носок туфельки повёрнут.
А мимо мужик какой-то проходил.Черевичку за пазуху и сунул!
А потом так случилось, что Олька за него замуж-то и пошла.
Он вдовец был, а она без родителей.
Да и жили хорошо. Его детей подняли и своих родили ещё троих.
- Бабуль,а ты как гадала? Ну скажи,куда кинула черевичку?
Бабушка улыбнулась, потрепала легонько меня по голове своей маленькой мягкой рукой.
- А я не кидала,Галка. Я в зеркале твоего деда увидала. Смотрю в зеркало. Девки позади шепчутся. И вдруг тихо стало. Не слышно даже, как свечки потрескивают.
А в зеркале дорога широкая. Деревья жёлтые. Осень,как я поняла.
И услыхала я шелест листьев.
И бегут через дорогу двое. Девка кучерявая в клетчатом пальтишке и парень в военной форме. Повернулся к девке-то и говорит: " Меня Миша зовут."
И глаза его - синие-синие!
Вот осенью того же года и свиделись. Его после Рязанского военного училища командировали в Рогачёв.
Жил на хате у матери моей подруги. А мать её портнихой была.
Пришла я платье пошить. И была я тогда, Галочка ты моя, в клетчатом пальто.
Задержалась, заболталась с подружкой.
И тёть Манин квартирант провожать меня пошёл.
Идём по дороге, ветер поднялся. И листья так сильно шелестят. Дождь собирается.
А он мне: "Ну что, побежали, чтоб дождь не промочил!"
Перебегаем дорогу. Парень улыбнулся и говорит: "Разрешите представится! Меня Миша зовут."
А глаза у него - синие-синие!
А через месяц с небольшим, в декабре тридцать девятого года, мы уже свадьбу сыграли. На следующий день уехали. Деда твоего на новое место отправили - на границу с Польшей.
Хорошо жили мы, ладно. В ноябре сорокового года Валя родилась. Нам для счастья всего хватало!
А вот летом как-то, в июне сорок первого года, не хотела его на службу отпускать, что-то внутри сжималось.
Да ещё новость у меня для Миши была. Я так ждала, когда он придёт, хотела сказать, что под сердцем ещё одного ребёнка ношу.
А тут прибегает Коля, сослуживец его. И с порога:
- Аня, собирай дочку, Михаила не пустили. Времени мало. Эшелон вот-вот уйдёт. Война, Аня, уезжать вам надо!
Я как вкопанная стояла, будто не со мной всё это было.
Посадил нас Коля в эшелон и уехал к Мише в часть. Они сделали всё, чтобы мы успели уехать.
Люди набивались в вагоны. Сидели, стояли вплотную друг к другу. И молчали все. Прошло сколько-то времени. Валечка заплакала. От голода. Напротив меня сидела полячка-молочница. На коленях -корзина с бутылями молока. Я решилась попросить:
-Пани, будьте ласковы, дайте молока, ребёнка покормить!
Молочница покрепче прижала к груди своё добро. Что мне оставалось, как не вырвать у неё бутыль из корзины?
- Дзякуйте, пани молочница!
Та лишь засопела и отвернулась.
В этом же вагоне ехал лейтенант с женой и старушкой-матерью, которая держала новорожденного внучка.
Эшелон попал под бомбёжку.
Бабушка рассказывала тихим голосом, изредка останавливаясь, тяжело вздыхая.
- Мы выбежали из эшелона. Откуда-то появилось много раненых ребят в советской военной форме. Молодой лейтенант, ехавший с нами, скомандовал:
- Все на землю!
Люди послушно падали, паники не было.
Когда немецкие самолеты давали себе передышку, мы поднимались и бежали. Подальше. В лес.
Я увидела, как при обстреле мать-старушка того самого лейтенанта легла на землю, прикрыв собой младенца. Осколки пробивали землю возле её ног, головы... А после бомбёжки оказалось, что ребёнок убит.
Старая женщина, упав на колени, причитала, что не уберегла внучка.
Бабуля говорила, смахивая слёзы. Я сидела рядышком, шмыгала носом и всхлипывала.
Бабуля продолжала:
- Разбрелись все по лесу. Я с Валюшкой на руках вышла к какой-то деревне. Стала стучать в окна домов. Люди задёргивали занавески:
- Жидовка! Уходи!
Я ж кучерявая была. И только в один дом пустили.
А скоро и немцы нагрянули. Выводили всех. А мои спасители меня выдали за свою племянницу. Соседи подтвердили. Я вправду оказалась похожа на ту племянницу.
У них пробыла я целый год. И Галку там родила. В девчатах моих эти люди души не чаяли. Своих детей-то не было. И, когда я домой засобиралась, расстроились.
Ну а в Рогачеве-то, конечно, родные помогали мне и девчатам моим выживать.
Только от Миши не было весточки. Я запросы отправляла. И ничего!
А я знала, что живой он!
И дождалась. Пришло письмо из московского госпиталя о том, что ранен мой муж, но идёт на поправку.
На попутных военных машинах добиралась я к своему Мише.
А когда свиделись, долго ревела, рассказывая Мише о нашем житье-бытье, о дочках. И о том, что глаза у дочек - синие-синие!
Галуша
|
| |
| |
| Виктор | Дата: Воскресенье, 18 Дек 2011, 04:16 | Сообщение # 98 |
|
Группа: Удаленные
| СМЕРТИ УЛЫБАЯСЬ
Земля изранена, в воронках,
Закончен только артобстрел,
А паренёк в окопе,
Пригнувшись, тихонько песню пел.
Он пел про дивный край,
Откуда позвали на войну
И где сейчас не слышен
Пулемётный лай,
И радостно встречать весну.
Тюльпаны скоро зацветут,
Пройдут дожди косые.
Весенний сев станичники начнут
И пятки просверкнут босые.
Ему бы тоже там пахать,
Да вот война:
Отец и брат убиты.
Умеет не плохо он стрелять,
А там, за бруствером, лишь враг
И власовцев отпетые бандиты.
Но вот трубач атаку затрубил
И встала в рост пехота,
А пулемёт,
Очередями вновь забил,
Там на живых
Смертельная пошла охота.
Свинцом атаку захлебнули
И кровью тоже захлебнули
По самую завязку,
Как будто землю развернули,
А сглаз забыли снять повязку.
Остатки батальона
Откатились дальше, в лес,
А парень тот лежать остался,
Земля казалось, потеряла вес
И словно пух виска касался.
Команда власовцев пошла,
Живых нещадно добивая,
А у него и кровь уже не шла,
Душа из тела прощалась улетая.
Казённое
Письмо прочтут в станице:
Погиб в бою, сражаясь,
А он лишь посмотрел
Вдогон летевшей птице
И выдернул чеку гранаты,
Смерти улыбаясь.
СМОТРЮ НА ТО Я ПОЛЕ
Закат багрянцем полыхал,
Казалось,
Там, с утра,
Сполохами полощет канонада.
Лишь звук досюда не достал,
Не выдав полного раската.
А там когда-то бой
По полной силе грохотал
И был далёкий лес – передовой,
И где-то здесь комбат,
Отца в атаку поднимал.
Слышны оттуда голоса
И просьбы раненых – добить!
Разрывами покрыта вся
Фронтовая полоса,
А тем, поднявшимся в атаку,
Так хотелось жить.
Они пошли на тот лесок,
Штыки гранёные примкнув
И каждый свой увидел
Хлебный колосок,
Хатёнку,
Родной плетень и тополя.
Пошли
И каждый это вспомнил,
В бой рванув.
Смотрю на то я поле,
И мысли бродят в голове:
А смог бы я тогда, как те,
По собственной,
Без принуждений воле,
Шагнуть
В сплошные те разрывы
И там остаться в неубранной
Косцами полове?
На тот вопрос ответа нет
И голову до поля я склоняю,
А там вдали,
Как будто бы сияний свет
И чьи-то тени,
И может быть, кого нибудь узнаю?
Тот бой затих давно,
Земля все раны залечила.
Но мне казалось между мирами
Осталось открытое окно
И та война, и мне повестку
Без всяких скидок тут вручила.
ПОДАРОК С ВОЙНЫ
Опять бомбёжка
И артобстрел, и минный вой.
А на бруствере окопа
Забытая матрёшка,
Бойцом, ушедшим в бой.
Матрёшку подарила
Маленькая дочка,
Когда их провожали на войну.
Прошло почти четыре года
И вот в письме, последнем,
Уже её рукой написанная,
Коряво строчка:
«Папа я тебя люблю!».
Бои те были под Берлином,
Их полк пошёл в прорыв,
Они там немцев
Стальным долбили клином,
Матрёшку же он просто обронил.
В бою живым остался тот боец
Лишь зацепил его немного
Расплавленный свинец.
Он туго рану забинтовал
И ту матрёшку, вернувшись,
Нашёл и вновь с собой забрал.
Домой вернулся в сорок пятом,
Матрёшку, подарок с фронта,
Подросшей дочке он вручил.
Она прошла войну с солдатом
И он её как оберег,
Как верный талисман хранил.
Виктор Артемов, Кемерово
Сообщение отредактировал Виктор - Воскресенье, 18 Дек 2011, 04:21 |
| |
| |
| Elena_Riche | Дата: Вторник, 24 Янв 2012, 02:14 | Сообщение # 99 |
 Гость
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 17
Награды: 4
Репутация: 1
Статус: | С ДНЁМ ПОБЕДЫ!!!
автор Елена Риче
Вы говорите, судьбу не гневите…
На то, как жили отцы, посмотрите.
На то, как деды по жизни шагали…
И в рабской стране, нам родиться не дали!
Пред ними, я голову низко склоняю
И внукам их, чувство любви объясняю!
Спасибо, что дали в миру нам родиться!
И в Вечности именем Вашим гордиться!
Спасибо, что жизни своей не жалея,
Боролись за правду! Свободу лелея!
Спасибо, за землю, что нам передали!
И вражеской нечисти, жить здесь не дали!
Спасибо Вам! Бабушки наши и деды!
За то – что Вы кровью добились Победы!
И глядя на Вас, пусть прошли уже годы…
Мне хочется крикнуть:
«Ура! За свободу! За память! За веру!
За мужество Ваше!
За то, что мы тоже становимся старше!»
Спасибо Вам! Бабушки наши и деды!
Спасибо Родные!!! За Вашу Победу!
Ведь правы сегодня, все те, кто украдкой
Пытаются нам рассказать о порядке…
О том, чтобы честью своей дорожили!
О том, что мы все здесь живем не чужие…
О том, что есть солнце и небо на свете.
О том, что сегодня растут у нас дети…
О том, что мы вместе – великая сила!
О том, что злословить, увы…, не красиво!
Неужто, не слышим мы все эти речи?
И греемся каждый у собственной печи!
Неужто, не можем собрать все терпенье.
И громко сказать: «Все, долой невезенье!».
Давайте заставим судьбу улыбнуться!
И души пусть наши сегодня проснуться!
Пусть радостью снова глаза засияют,
А вера в могущество наше – не тает!
Об этом, мечтали Великие деды!
А мы свято помнить
Должны их Победу!!!
Май 2009г. Елена Риче
|
| |
| |
| garfil | Дата: Четверг, 26 Янв 2012, 21:18 | Сообщение # 100 |
|
Группа: Удаленные
| Лицо войны.
Лицо жестокое войны:
Оскал дробящих душу взрывов,
Глазницы с тяжестью вины
Домов, порушенных глумливо.
Глаза всесильной злобы злей
С улыбкой смерти перед смертью.
И шрамы, шрамы по Земле
И в зной и в снежной круговерти.
Лицо холодное войны.
Морозы, въевшиеся с потом
В железо. Пальцы сведены,
Но враг и смерть за поворотом.
Сухарь последний на весь взвод;
Голодный мальчик у дороги.
За поворотом поворот
Ведут вперед. Разбиты ноги.
Как ястреб, мессер. Льет свинцом.
В степи не спрячешься украдкой...
Войны звериное лицо.
Вновь когти
в сердце
мертвой хваткой!
* * *
Расставание.
- Мы придем за тобой.
Мы вернемся к тебе на рассвете.
Далеко за спиной стонет бой,
Отходя на восток незаметно.
- Мы подмогу найдем. Будет все хорошо.
Пуля в грудь не опасна - сквозная.
Понемногу они ходили еще,
Но втроем не дойти - понимали.
- Забери мой ТТ. И, смотри, чтобы ждал.
Ты прости, помалу мы тронем.
Слабо сжала ладонь надежный металл.
Пистолет был с последним патроном.
* * *
Погорельцы.
Без нас идет тяжелый бой:
Лежим побитые в бурьяне.
В крови Петрович чуть живой,
Контужен напрочь Жакиянов.
Горит закат. Наш танк горит;
Горит бездарно, некрасиво.
Фашисту сдали мы пари,
Подставив бок нетерпеливо.
Уж командир наговорит -
Неслись вперед, как на параде!
Как результат, наш танк горит,
А он, по сути, треть бригады!
Увидев нас, комбриг рукой
Махнул и улыбнулся криво:
- Что, погорельцы, на покой?
Хоть, слава Богу, живы!
* * *
На нейтральной полосе.
Осенняя листва прикрыла раны дня
Коростой, пятнами засохшей крови.
Лежишь в воронке, белый свет кляня,
В укрытии почти на честном слове.
Гвоздит настырно вечный миномет,
Вжимая в грязь истерзанное тело.
Взлетают комья глины - недолет -
Бьют в спину, словно пули, оголтело.
И никого - кричи, стенай, зови;
Как будто ты один на этом свете.
Атака захлебнулася в крови,
В крови твоей, друзей и листьев этих...
* * *
Он дошел до Москвы.
Он мечтал. Он любил. Он был сильный.
Он с улыбкой нес силу огня,
Возомнив себя властелином
Всех народов и светлого дня.
С детства в сказки истово верил;
Верил в то, что мир весь - у ног,
Верил - все откроются двери
И он лихо шагал на восток...
Под ногой фашистская каска;
Ржой проедена насквозь. Увы,
В ней финал его радужной сказки.
Он дошел до Москвы.
* * *
На пепелище.
У калитки сгоревшего дома
Одиноко старушка стоит.
Все погибли в селе этом, кроме
Этой бабки да грустных ракит.
Доля долюшка... Жизнь опалила.
Без слезинки рыдает, молясь.
Нет и сил у нее, чтоб бессильно,
Обняв пепелище, упасть.
У калитки сгоревшего дома
Пепел вьется, чтоб на сердце лечь.
Словно памятник горький былому
Над золой почерневшая печь.
* * *
Талгат Гарипов
|
| |
| |
