| pakhnushchy | Дата: Понедельник, 28 Янв 2013, 16:30 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Друзья
Сообщений: 2154
Награды: 83
Репутация: 259
Статус:  | 
Оглавление
1. Дневники, 1-я часть (записи от начала по XL)
2. Дневники, 2-я часть (записи от XLI по LXXX)
3. Дневники, 3-я часть (записи от LХХХI)
4. Праздники 12-го года (Рождество, Сретенье, 15 февраля, Первое воскресение великого поста
(Письмо в северо-западную провинцию), Искушение верой, Великая Седмица)
5. Начало жестокой эпохи
***
Легко дыханье, но дрожат ресницы, —
наверное, любимой что-то снится.
Покоем пополу́денным хранимая,
устав от зноя, спит моя любимая.
Окно шатром накрыли лозы винные,
над ними — яркий свет, неукротимая
жара, поёт невидимая птица
в полнеба баркаролу… Половица
едва скрипит, легко стучат часы.
Под пытками назойливой осы
пробить собой и обрести свободу —
не дрогнет равнодушное стекло.
Легко и тихо. Тихо и светло.
Жасмин из банки впитывает воду.
***
Наступает ноябрь... Да где он, к чертям, наступает...
Просто тает тепло, как туман после сумерек тает,
обнося золотую одёжку со спящих берёз
мягкой тяжестью влаги, крадущей сухое шуршанье
у дорожек курортного парка — тако́е прощанье:
хоть прохладно и сыро, но всё же — без жалоб и слёз.
Ни жары, ни дождей... Но ещё журавли — не летели,
не орали надсадно: ещё их не гнали метели
ни с худых северо́в, ни из наших предгорных степей.
Жизнь — горька и сладка, как «бабайка», но... без диабета,
слава Богу... Да, правда — горчит сожаление лета
и впивается в память, как в тёртые джинсы — репей...
Где-то ходит оно, где-то шляется, ластится где-то —
шоколадная горечь тепла — недожитое лето...
Рыжая Тонька Бродская
Рыжая Тонька,
как стебель ржаной, — тонкая,
в самой маленькой гимнастёрке — тонет...
Судьба — индейка, а жизнь — копейка,
но эта маленькая еврейка —
ну что́ она — в армии, в обороне?
Вдвоём с подружкой на странном фото —
с улыбками детскими... — Ка-ка-я пе-хо-та?!
Им ещё и рожать-то — рано!
Если бы рядом не парни с каплями пота
на лицах, сказал бы: наверное, это — охота!..
Да, так и сказал бы с высоты своего дивана...
Рыжая однофамилица Иосифа-лауреата,
хрупко неправдоподобная в форме Цахаль-солдата,
ка́к у тебя получается наивно так улыбаться?
Как шутовской макияж — раскрас на прозрачной коже,
и кажется: эта девочка почти ничего не может,
почти — кроме мёртвой хватки ладошки на М-16...
Рыжая Тонька,
как стебель ржаной, — тонкая,
с русской блатной фамилией — рядовой Карака́ля.
Конечно, — пошлость: "мы — с тобой — мыслями..."
Ты, главное, вовремя выстрели, —
ты следи, чтобы выстрел твой встречным — не обокрали.
Двойные стансы к другу
Теперь тепло. В открытое окно
вливается прохлада с ближних гор.
Ждём снега. Ждём напрасно. Ждём давно
и к снегу прибираем серый двор.
Ни красок, брат, ни свежих новостей —
уныло... Устоялись тишь да гладь.
Такое для стареющих костей
и для убитых нервов — благодать.
У нас — шерстят. Проконсул сдан в тираж.
Сажают маркитанток. Всех подряд —
за взятки — чья-то прихоть... Право, — блажь,
поскольку сам проконсул, говорят,
сроднился с императором детьми.
Не может быть, чтоб всех достал закон.
Проконсула — не тронут, чёрт возьми,
ни наш сенат, ни ваш синедрион...
Наш цезарь выдал замуж дочь. Она
ещё не родила. Среди затей —
для родов выбирается страна
и время — для рождения детей.
Быть может, цезарь снова ждёт войну?
А может, зол сенат и шаток трон?
А впрочем, все похерили страну
и тихо-тихо валят в Альбион.
Мой друг, на этих дальних островах
цвет нации собрался. За гроши
скупили мир, радеют на словах
за нас с тобой, последние шиши
взимая, уезжают навсегда...
Они ещё, наверно, вспомнят нас,
когда их острова прижмёт беда,
а в кошельках — закончится запас.
Я закрываю выбродивший сок
печатями из воска диких пчёл.
Вино — оно прекрасно, если впрок,
и прок — велик... Ты знаешь, я прочёл,
что в декабре какой-то календарь
кончает счёт времён. Но у меня,
в настенном, дальше — Новый год, январь!..
Кто врёт — не знаю. Полная ...фигня...
Я думаю: успеть бы в день Суда
опустошить кувшины — все до дна,
поскольку жаль пропащего труда
и вместе с ним — хорошего вина.
Однако, если это — ложь (а вдруг?)
то дальше — голод, что ни говори!..
Ни хлеба, ни напитков... Так-то, друг,
уж лучше пусть соврут календари!..
Моя семья — при мне ещё (пока).
Повыросли, стремятся жить вдали,
шатаются в горах, где облака —
как на полотнах мастера Дали.
Они — свободны. Только мы с женой
привязаны к имуществу, к долгам,
к налогам... Жизнь проходит стороной,
но главное — проходит... Надо нам
собраться где-то (у меня, у вас —
без разницы), попробовать вино
под старый сыр, а то, неровен час —
не свидимся, ведь виделись — давно...
А как твои? Нормально? Всем — поклон.
Давайте — к нам на праздник?.. Буду ждать...
Я слышал, сын уже — центурион,
а дочь — поёт? Какая благодать...
Ну, вот и морось кончилась. В окно
пробился луч. У нас заря — легка
и вечером, и утром. Всё равно
(ты веришь?) на Кавказе облака —
ещё теплы... У вас там, говорят,
уже зима, морозы? Снег, кажись,
вальсирует? Ах, как горит заря!..
Садится солнце. Догорает жизнь...
* * *
Иерей — на посту. Разномастно старается хор.
Одинаково крестят десницами нищий и вор
Преклонённые лбы — за священником — ладно и к месту.
Пахнет хвоей и воском. И ладаном — у алтаря.
Загорелась звезда и почти отгорела заря,
Но не набожна паства, — и в маленьком храме не тесно.
Мандарины, печёная сдоба, селёдка, халва,
Грязный пол гастронома — ушли из примет Рождества,
Унося за собой бытовую героику. Чудо
Тоже стало доступнее, были бы "нал" да кредит...
С типографской иконы привычно Мария глядит
На привычного глазу Младенца... В пустыне верблюды
И Волхвы — не находят пещеру. До самой зари
В той, где ясли стояли, — толпятся земные цари...
Александр Пахнющий
Сообщение отредактировал pakhnushchy - Суббота, 23 Фев 2013, 01:31 |
| |
| |
| pakhnushchy | Дата: Вторник, 29 Янв 2013, 19:10 | Сообщение # 7 |
|
Долгожитель форума
Группа: Друзья
Сообщений: 2154
Награды: 83
Репутация: 259
Статус: | Катюшке Селюк на http://www.stihi.ru/2012/09/26/949
Булки с изюмом... Каштаны, берёзки,
Жёлуди — с глазками, листья — в альбоме...
Мама! — оставь меня на перекрёстке —
Детства — и юности... Брось! — на изломе...
Катя Селюк, "Булки с изюмом"
Жизнь прошла нерифмовано
бешено, в темпе рваном —
по листикам нелинованым,
по клавишам "циммерманна",
со звуками гайморитными
вокзальных иносказаний, —
с такими кардиоритмами,
которым — не дали названий!..
Что́ — были нам девки-бантики,
каки́е — укоры совести? —
мы, юные антиромантики,
сражались в электропоезде
за сдавленный вдох астматика,
за тамбура сжатое небо? —
добраться бы до Крещатика,
купить бы что, кроме хлеба,
на крохи, на слёзы мамины,
пока до своих не вырос!..
Эх, Родина-мать Не-Малая,
вся память — жратва навы́нос...
Все игры — делёжка подлая,
где каждый хотел — за "наших",
где редко сражались по́ двое,
и часто был нос расквашен,
где все мы старались — поровну,
пока из своих обителей —
из бедных или ворованных —
не рвали нам кайф родители,
пока не крестили пряжками,
сажая к литературе...
О, как с полосатыми ляжками
мы бегали на физкультуре,
крутили "листы" подъёмами,
сажали с угла — в девяточку,
девчонок сбивали — ё-маё, —
прогнутых в фигуру-"ласточку"!
Разглядывали картиночки,
казались друг друга распущенней —
и вместе с физи́чкой Ниночкой
читали Вэ Гэ Распутина!..
...Утром кончилось равенство
вместе с дешёвым пойлом:
кто — в вуз побежал, кто — замертво
свалился в армейскую койку,
а дальше — уже тверёзые,
шли каждый к своей невесте:
кто — в загс с Мендельсоном и розами,
кто — в цинке, под фишкой "двести".
Потом... а потом всё — в розницу,
впервые, но как-то... просто!
Из этого времени помнится:
вопросы, одни вопросы...
Нас складывали. Делили.
Нас стравливали уроды
от газа и нефти или
топили глотком свободы.
Мы — выжили — друг за другом...
Прижатый мигалкой к бровке,
я тоже ползу — по кругу —
на первой, без остановки,
без шанса свернуть направо,
но с риском смерти на встречке —
в одном потоке: шалавы,
чиновники, человечки —
так плотно, неразделимо —
покойники и живодёры —
ползут по потоку мимо
обочин — под светофоры,
спеша подловить — зелёный.
Однако однажды — красный.
Стремленье уйти из колонны —
заманчиво, но — напрасно...
Всё катит Большая Родина
который раз — мимо Малой,
Всё — пройдено, снова — пройдено,
уже остаётся — мало;
уже ль, забывая худшее,
теряясь в потоке, впредь
до самого смертного случая
останется только — жалеть
и помнить? ...Окно распахнуто,
желтеет кленовый лист.
Из радио Алю Пахмутову
поёт молодой артист.
Успеть — непременно к ужину,
покуда — день не иссяк,
а дома — а дома суженая
плюс "что-нибудь да не так".
Да будут сумерки тёплыми —
до ночи. И тьма — в оконце.
И будут мокрыми стёкла,
как только проснётся солнце,
а тягостный день — до вечера,
а снег февраля — до таянья.
До каждой до новой встречи —
не память, но — ожидание.
Насте Русских — в Южную Сибирь с Северного Кавказа на
http://soyuz-pisatelei.ru/forum/35-2429-129498-16-1347586659 или
http://www.stihi.ru/2012/09/14/1459
Я читал твоё про Рэ́бьего Дона, —
глубина, опять же, есть, ширина...
Но, однако, выползая из дома,
я не помню ни о чём — ни хрена́.
Вижу небо над Хребтом — голубое
и +20, хоть дела — к ноябрю...
Да, бухну́л — и пребываю в покое,
поелику изнутри — не горю...
Ничего не жду, не клянчу, не верю,
ну и, значит, не обманет — никто.
Потому всегда распахнуты двери,
и расстёгнуто — под выстрел — пальто.
...На Кавказе сказ про зубы Дракона —
это будто про соседа рассказ...
Я читал твоё — про Рэ́бьего Дона, —
слишком мягко, если это — про нас.
...На Высоцкого, однако, похоже:
тот же слог, гиперболичен сюжет...
...Я буха́ю, — ты бы видела ро́жу,
и — ничто, поскольку памяти — нет!
"Архетипы" — слишком у́мно и тонко,
но зато рюмашку — держит рука!
Что нам — Царство, Сила — в Правде, девчонка!..
Правды — нет, и мы — бессильны пока...
Кровь Христа — пока в песок не впиталась
(и какой, к чертям, на склонах — песок?), —
мы бухнём, чего в кувшине осталось
и закусим этот сброженный сок
не звериной плотью — телом Христовым
с местным батюшкой — он бывший боксёр.
Новый день — он будет чистым и новым
с ярким солнышком, скользящим вдоль гор.
На хребты опять ушли дочка с сыном —
это важно: провожай да встречай...
У меня цветут лимон с апельсином —
к опохмелке замечательный чай.
Вам такое не отпустит провизор,
вам такое не приснится во сне...
Я недавно разломал телевизор, —
и никто не портит праздники мне.
В общем, так: кому-то, может быть, плохо,
только мне — наоборот, ни..я:
потому — моя подохнет эпоха
на моих поминках, так как — моя!
...А пока живой и радуют дети,
пропиваю ум — плевать на умы!..
Я хочу, — и значит, солнышко — светит
и +20 — до начала зимы!
Александр Пахнющий
Сообщение отредактировал pakhnushchy - Воскресенье, 10 Фев 2013, 13:00 |
| |
| |
| pakhnushchy | Дата: Вторник, 29 Янв 2013, 22:36 | Сообщение # 10 |
|
Долгожитель форума
Группа: Друзья
Сообщений: 2154
Награды: 83
Репутация: 259
Статус: | Виталий, Любовь, на такие посты трудно отвечать без лукавства. Одно могу написать здесь точно: я чувствую офигенную благодарность за то, что меня читают. 
Дневники
Вместо предисловия
Н. Й. Сагаловському
Зоре моя вечірняя,
Зійди над горою,
Поговорим тихесенько
В неволі з тобою...
Т. Г. Шевченко, «Княжна»
За горами гори, хмарою повиті,
Засіяні горем, кровію политі...
Т. Г. Шевченко, «Кавказ»
Полети, моє серце, туди, де немає мене,
де живе моя пам'ять, аж поки життя не мине,
і куди я прийду перед тим, як закриються очі:
до мого обійстя, до ставка і струмочка Десни,
що шукає до Бугу непевну дорогу, бо в сни
вже вони не приходять мені серед темної ночі,
адже я загубився давно серед диких країн,
став чужим між своїх і не став між чужими своїм,
бо своїми очима на землю чужую дивлюся.
Лиш од сонця вечірнього вітер доносить мені
незагойданий шепіт, як милі подільські пісні
про подвір'я та пір'я, що скинули дикії гуси...
13 октября 2010 г.
I. (Ностальгия)
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
И. А. Бродский, «24 декабря 1971 года»
У меня — ни свободы, ни славы, ни денег... Но той,
над которою благословенье и нимб золотой,
мне обещаны были любовь и защита: от злого
искушения, зависти или от чар колдовства...
Потому избирателен слух, и моя голова
не забита обидой, язык — избегает дурного,
поелику бессмысленно в душу плевать vis-a-vis,
если те, кто напротив, не только достойны любви,
но и могут её принимать, даже если не рядом,
потому что по первому зову сердечной тоски
сокращается путь — до объятий, до взмаха руки,
до того, чтобы слово сказать или встретиться взглядом.
II. (Ностальгия)
На Свердловском массиве, над Бугом — всё те же дома,
те же санные горки на склоне и та же зима,
тот же запах в подъезде и так же скрипят половицы
в коридоре общаги. Но все разбрелись: кто — куда,
и за каждой окрашенной дверью — чужая беда
или радость, и, в общем, вполне равнодушные лица.
Поиск прожитой жизни... Находишь свою, но "не ту",
и ничем, кроме водки, уже не залить пустоту,
и становится жаль на пустое потраченных денег.
С высоты обретённого роста и прожитых лет
оглянуться, увидеть, что прошлого, кажется, нет —
много хуже руин и оставленных сзади ступенек...
III. (Ностальгия)
Отрываясь от старой ступени на шаг в никуда,
вспоминаю Иосифа: "Всюду едина беда, —
ветер всюду равно холодит"... Так зачем возвращаться,
если нет ничего: ни прописки живых, ни могил,
если помнит меня только старый дощатый настил
коридорного хриплого пола, и не с кем прощаться,
потому что теперь здесь живёт неизвестный никто,
а из двери выходит не мама в дешёвом пальто,
а хромой алкоголик с сегодняшней болью в глазницах...
Возвращаются к жизни, а значит, — не к месту, — к живым,
кто живёт ожиданьем, как снами, и старится с ним,
а потом ходит птицей по заокеанским страницам...
IV. (Ностальгия)
Тот, кто хочет вернуться на улицу, в город, в страну,
и кому наплевать на судилище или войну, —
ищет вовсе не город, а жизнь, из которой он вырос,
или изгнан и брошен на берег, где всё не своё...
Но меняется время, и бывшее наше жильё
нас не примет, а жёстко проводит, как тело — на вынос,
и тогда отчуждение ставших неправдою дней
деформирует память, и всё растворяется в ней,
и прошедшая жизнь отдаляется дальше могилы.
Потому среди стен и чужих, неизвестных вещей,
где уже никого: ни родных, ни забытых друзей,
сиротеет душа, всё — чужое, ну, — было и было...
05 октября 2010 г.
V. (Империя)
Этот мальчик боялся всегда и всего потому,
что его сумасшедшая мать превратила в тюрьму
то, что было квартирой и всё, что её окружало.
И благие семейства своих непутёвых детей
охраняли от этой святоши и ейных затей,
даже если она улыбалась и прятала жало.
По границам России — где трепет, где — мнимый покой:
умиляет соседей, как Матушка крепкой рукой
обнимает своих, — и любовь увлажняет глазницы,
потому что до лёгких увы не течёт кислород, —
и безмолствует сдавленный счастьем домашний народ,
кроме тех, кто, конечно, успел уползти за границу...
07 октября 2010 г.
VI. (Осень)
Занавешено небо, из мглы не роди́тся заря;
заливает слезами холодный пожар октября
непутёвая осень, огонь облетает — на землю,
как попало, под ноги, и в жёлтое красит асфальт,
и калитка грохочет щеколдой короткое "Хальт!" —
я застыну от окрика, даром, что крик не приемлю...
Эта осень, — она выдувает и губит тепло,
если это тепло не укрылось за дверь и стекло,
одинаково — здесь, у меня, и в твоих палестинах.
Потому что туман, — ненавижу смотреть из окна,
он по цвету похож на седины. Моя седина
безнадёжна, как время, и оные — непобедимы.
08 октября 2010 г.
VII. (Осень. Городской склон Машука)
Тёмно-серая туча сползает на город с горы,
поглощая рельеф и равняя дома и дворы,
грязным камнем давясь и синея в своей асфиксии,
и уже горизонт растворила небесная мразь,
и дождливая скука по вязкой земле расползлась,
по холодным подъездам, по мокрой, по зябкой России.
Как-то так обошлось, что трава, не успев пожелтеть,
покрывается листьями, коим нет силы лететь,
и которые позже покроются сверху снегами.
Как-то всё — всё равно... Не с нуля и движенье идёт,
а напротив, в глубокую осень. И взглядом — не от,
а поближе до́-мой, или к двери в светящемся храме...
11 октября 2010 г.
VIII. (Поэзия-2010)
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.
М.Ю. Лермонтов, "Из Гёте"
От метафор текущего века в наивных стихах
разрушаются мысли и слух рассыпается в прах,
забивающий уши, и взгляд ненавидит источник
и того, кто сие создавал из измученных строк, —
отсидевшего годы и место рождения ног
у наук, бесполезно кривя за столом позвоночник
и себя не читая.
...Я пробую двери на звук.
Из верзилинских окон пытаясь увидеть Машук,
наклоняюсь к стеклу... Под ногою скрипит половица,
дверь закрылась, и дрогнула шашка на старой стене, —
я жильцу передал ненарочно порученный мне
невесомый привет и поклон неизвестной девицы,
у которой растрёпанный слог, невесома рука,
и которая пишет, как слышит и дышит (пока).
13 октября 2010 г.
IХ. (Осень)
Ныне осень пуста, как в больничной палате окно
после долгих недугов. Едва пропускает оно
серый свет, и за это спасибо тому, кто над нами
ниоткуда ничем заполняет пустоты души,
и поскольку мне всё безразлично, то все — хороши,
если так же, как я, равнодушно пинают ногами
пятилистник каштана и бледное золото лип...
На намокший ботинок разбившийся стебель прилип,
то ли сбитый размахом ноги, то ли самоубийца...
За душой — ничего. В кошельке, в голове — нищета,
серый дождь, тротуар, между чёрных ветвей — пустота,
и на уровне глаз — то зонты, то затылки, то лица...
18 октября 2010 г.
Х. (Оля)
Состояние рая — в наклоне твоей головы,
в невесомой улыбке, в твоём обращеньи на "Вы"
и со смехом в конце вместо рыбьих крючков удивленья.
Этот знак препинания нами придуман, и наш
синтаксический ряд не способен постичь карандаш,
и поэтому мы разбиваем его на мгновенья,
из которых составлено время, живущее до
расставанья с лихим надеванием крыльев пальто,
до моих "убегаю", до сна, до размолвок — отчасти.
Это то состоянье, когда невозможно обнять,
чтоб не смять ненарочно, и чтоб от любви не сломать
ни тебя самоё, ни моё ощущение счастья.
18 октября 2010 г.
ХI. (Осень)
Я, пожалуй, забыл, как наутро ложится роса
на остывшее "всё", покидая свои небеса,
а потом разрушается (как паутинные сети
из намоченных нитей, которые старый паук
для меня натянул, как растяжку) — движением рук,
по-осеннему стынущих в этом холодном рассвете...
На убитой траве остаётся дорожка, темна
там, где сбита ботинком с газона воды седина, —
хорошо, хоть с чего-то слетает холодная краска...
Вот ворона — опять с высоты отпускает орех,
дети в школу идут, как из школы: смеются. Но смех —
как-то так, между матом... Они — о погоде, для связки...
21 октября 2010 г.
ХII. (Томик Бродского на верхней полке купе)
Мне до смерти твоей остаётся каких-то пять лет,
и ещё неизвестно, дожить — догоню или нет,
и ещё непонятно, как Бог разрешит эти годы.
Дело, в общем, не в том, чтобы я успевал догонять
мастерство рифмования, если успел перенять
(или проще — украсть) сочетанье стыда и свободы...
Перебранка колёс и порывы вагонных толчков
не дают дочитать. Пляшут стёкла дешёвых очков,
и глаза мои давятся "Письмами римскому другу".
На без четверти полночь рука, непослушная мне,
прижимает твой томик к дрожащей вагонной стене,
дрожь которой стремительней злого озноба испуга...
23 октября 2010 г.
ХIII. (Солнце, речка и память)
Если прежде за речку садилось Оно на покой,
то сегодня Оно поменялось местами с рекой, —
и теперь это Солнце встаёт из-за Тихого Дона.
Перебравшись змеёй по трясущимся фермам за Дон
и поднявшись к уроду вокзалу как будто с трудом,
поезд ввозит в Европу, рекой отрезая от дома.
Так бывает, — стирается память... И, Боже Ты мой, —
я забыл, как друзья возвращались из пекла домой:
из-за Речки — сюда, из Кабула, Панджшера, из Хоста...
За рекой снилась Родина, мама и мирный рассвет,
после — жёсткое братство, которого здесь уже нет, —
так делила река... Видно, с этим единством — непросто...
23 — 24 октября 2010 г.
ХIV. (* * *)
Навалилась усталость, и кисти измученных рук
возлежат на столе. Так своими ногами паук
упирается в нити, когда пребывает в покое.
Пустота — это то, где случайный блуждающий звук
не находит ответа и тычется в стенки, но стук
не рождается в ней, ибо он не способен собою
донести от себя сквозь ничто не себя самоё...
Я запутался, ибо не зрю отраженье своё
ни в никчёмном стекле, ни в себе, ни в растерянных строках,
ибо живопись в плотном тумане по сути — враньё,
как "осеннее пение птиц", потому вороньё
резко каркает, сволочь, о жизни, о долге, о сроках...
29 октября 2010 г.
ХV. (К тезису "Смерть уравняет всех")
Виртуальные споры не могут идти без конца,
но заочно знакомый едва различит мертвеца
и каприз наплевать на общенье своим неответом,
потому что из признаков жизни — наличье сторон
и предмета общенья, а также — каких-то имён
и присутствие в старой розетке источника света...
Отпевание, стоны, поминки, обман и делёж —
забываются быстро и право концов не найдёшь
от того, что оставило тлеть помертвевшее тело.
Но пока сохраняется имя, читают слова, —
помнят так об ушедшем, как будто бы здесь и жива
та душа, что, оставив слова, полетать захотела...
05 ноября 2010 г.
ХVI. (Ноябрьские праздники. Хризантемы)
Запах жжёного йода — прогорклый ореховый дым
город бодро микширует с лёгким туманом, седым
накрывая тоску и волнами — свои хризантемы
по заброшенным клумбам на улице и во дворах,
обползая предметы, как облако где-то в горах,
потому что похоже на груди и белую пену,
над которой прозрачное небо, и кажется всё
притяжением к плоти и фразой Мацуо Басё
о желании тайны, сокрытой в её очевидном
но неброском наряде. Её от её наготы
отделяют берёзовый лист и шальные цветы
с чистым запахом женщины, коей в прозрачном — не видно.
08 ноября 2010 г.
ХVII. (Ноябрь. Курортный парк)
Под конец ноября не забыть бы, что штиль и тепло —
это всё же не лето, хотя и оно не ушло,
потому что тогда не понять, чем всё это согрето
и зачем забывают на рёбра накинуть пиджак
те, кто бодро идут к водопою, и кто просто так
легко-праздной толпою торгуют глаза, у бювета
испивая из узеньких кружек целебной воды,
тратя деньги на броскую глупость цветной ерунды
и дежурный Эльбрус, споро сбитый мазком мастихина.
Лишь моя деловая походка и пот на спине
диссонируют с парком, который уснул и во сне,
как старик, греет бок, ожидая холодную зиму...
15 ноября 2010 г.
ХVIII. (О переменных величинах)
Гнусность нашей эпохи не в том, что пора перемен
разрывает давлением стенки артерий и вен,
наливает слезами глаза или давит на уши, —
нет, она — во всеядности тех, кто меняет ярмо
на клеймо и спокойно приемлет душою дерьмо,
на которое нас обрекли дураки и кликуши.
То — "не верьте", то — "верьте". Всё будет "не так" или "так".
Закопать золотой и поднять на асфальте пятак,
перекладывать руль или парус при виде причала
потому, что не здесь оказался обещанный рай... —
потеряйся, душа, где нашлась, что нашла — потеряй,
затеряйся в бездушье, чтоб всё начиналось... сначала!..
19 ноября 2010 г.
ХIХ. (К слову)
Измельчали слова. Потому что на стыке эпох
человек, как и слово его, недостаточно плох
иль хорош для того, чтоб за это поставить к барьеру,
и теперь (поели́ку ответ за слова — не в чести́)
всякора́зная мразь словесами блудливо частит,
вымывая из слова основу приятия — веру.
Нет закона для мрази и мерзости — в этом закон,
по которому честное слово идёт на поклон
к болтовне и бесчестью, поскольку потеряна мера,
за которой любые шаги — по людским головам...
И поэтому ныне слеза по хорошим словам —
это так же не в тему, как видеть на храме — Химеру.
22 ноября 2010 г.
ХХ. (Нерв)
Через розово-красное марево сомкнутых век
пробивается свет, согревая меня (имярек),
растворяя в щеке изводящую боль невралгии...
Голове тяжело и спокойно, и можно с тоской
посылать нарушающих мой ненадёжный покой, —
всех: и добрых de facto, и кто a priori — "плохие".
Невесомость тепла и моё погружение в сон
разрушают порядок вещей и звучат в унисон
с тишиной и жужжанием мухи в оконном пакете,
о которой известно, что сдохнет меж стёкол сама, —
невозможность убийства отнюдь не лишает ума,
ну, хотя б из желанья услышать её на рассвете.
24 ноября 2010 г.
ХХI. (Чёрные кошки и чёрные пантеры)
Д. А. М-ву
Б. О-ме
Жду, когда надоест верноподданно ждать. Пропивать
можно даже тревогу, чтоб на ночь не класть под кровать...
Почерневшие ветки зимующей липы приелись
беспорядочным бе́гом в окне, и бегущая тень
до утра раздражает, и крона впивается в день,
словно в детскую память причёска у Анжелы Девис,
о которой мы знали, что хочет её ФБР,
потому что из всех неподатливых Чёрных Пантер
только эта была сексапильно набита коварством,
возбуждающим плоть. Приучаясь смотреть за кордон,
мы отдали своё недобытое тяжким трудом,
словно Чёрная Кошка чужие трусы — государству...
29 ноября 2010 г.
ХХII. (Винница)
Мой любимый расхристанный город наёжился — весь,
сотней тысяч опор, пробивающих мутную взвесь
остывающей гари на фоне заката с туманом,
аллергично-пурпурного, ибо дыхания нет,
ибо легче давиться горящей смолой сигарет,
чем вдыхать перегары проспектища-токсикомана,
удлинённого в запад навылет десятками лет,
но упрямо упёртого в сумеречный фиолет
и порельсовый грохот трамваев, несущихся снова
от витрин, кабаков, от холодных заводов — туда,
где квартиры, где тапочки, коврики, ванны, вода, —
в фиолетово-красный закат и в проспект Пирогова...
12 декабря 2010 г.
ХХIII. (Рождество)
Оттого и не так, что мы ждём непонятно чего,
от того, что не тот календарь и не то Рождество,
и святой Николай прозывается внаглую Дедом,
потому что не год начинается от Рождества,
а оно с новогодья, и к Первой Звезде голова
не способна трезветь от обильной утехи обеда,
оттого, что ни чуда, ни даже обмана не ждём, —
свет Христовой звезды проливается тёмным дождём,
оставляя при помощи разных сапог на пороге
подаянную грязь попрошаек, что рвут, как с куста,
свой дежурный оброк, оставляя мне ради Христа
все печали и беды, что жизнь растолкла по дороге...
24 — 26 декабря 2010г.
ХХIV. (Короткие мысли)
...снегопад — это небо, которое падает ниц...
...между миром земным и небесным не стало границ...
...под ночным фонарём бесконечно падение света...
...это — небо забыло себя и стремится к земле...
...гравитация тает, как медленный снег на челе...
...вверх, навстречу ночным небесам устремилась планета...
...пыль на этой бутылке уже безнадёжно плотна,
в этом узком сосуде — по самую пробку вина
ароматней, чем Porto, теплее осеннего мёда...
Я его заедаю куском из разрезанных дыр
и того, что меж ними (оно называется "сыр")...
...и плевать, что у Нового года — не эта погода...
26 декабря 2010г. — 03 января 2011г.
ХХV. (Наблюдения в канун Рождества)
...Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому непонятно...
И. А. Бродский, «24 декабря 1971 года»
В Рождество — ни священных даров, ни волхвов, ни Звезды...
Муравейник на улицах: поиск мирской ерунды
и всего, что убьёт незатейливый разум и печень.
Не с того ли опять начинаются сутки и год,
что с пустышки надежды, с таких же, как прежде, забот, —
нескончаемый круг ожиданий (и ждущий — не вечен)...
Как в библейское время, как двадцать столетий назад,
бабы прячут от власти подросших в неволе ребят,
чтобы их не увёл на убойное поприще Ирод
или в южные горы — гламурный подлец Крысолов...
При отсутствии Божьих знамений и Царских Даров
эти прятки, пожалуй, — единственный признак кумира...
06 января 2011г.
ХХVI. (Наблюдения после Рождества)
Начинаются святки. Ушло во вчера Рождество,
Не случилось иронии судеб. И не колдовство,
а похмельную ересь с утра прорябил телевизор...
......................................................................................
Надо прятать на мёрзлом балконе избыток еды.
Из открытых бутылок остатки горючей воды
собираю по каплям, как старый еврейский провизор
собирает тинктуры в одну непроглядную взвесь,
обещая, что если не ныне и если не здесь,
если не исцелит, то хотя бы избавит от боли...
......................................................................................
Есть за рамками тела и разума некий предел,
за который не то, что шагнуть, — посмотреть не посмел
ни в порыве восторга, ни в простеньком "да" алкоголя...
08 января 2011 г.
ХХVII. (Крещенский сочельник)
На Крещение — снег; он кружит, он ложится, идёт,
он деревья пушит, превращает асфальт в гололёд,
а гирлянду машин — в хрупкий ряд глазированных булок,
грязноцветно промёрзших под коркой, спаявшей в одно
"Мерседес" и "Калину". И я наблюдаю в окно,
как пытается "немца" согреть замерзающий турок,
православный сосед, по-язычески жертвуя дань
железяке баварской, чтоб к ночи успеть в иордань
на каком-то пруду или прыгнуть в продрогшую речку,
не замёрзшую лишь от того, что по-горски дика...
Надоело. Покой. За огнём потянулась рука.
В яркий чайник свистит нетерпением тёплая печка...
18 января 2011 г.
ХХVIII. (Ночь с 18-го на 19-е января 2011 г.)
Глубина темноты над белилами свежих снегов
бесконечна, как Бог, и крадёт тишину у шагов,
словно запах крахмала — у детства. Шаг — тише и тише...
Ветки чертят на точечно-белом нечёткий пунктир;
поменялись местами небесный зенит и надир;
тихий снег округляет над домом горбатую крышу...
Одинокий прохожий крадётся по снегу домой,
как Тибул по канату, и взмах равновесья рукой —
не спасает его. И его междометие "опа!",—
как созвучие с тем, чем смягчает удар его плоть!
Мир — расчётлив и скучен, и ныне — над нами Господь,
нам является Бог, о котором забыла Европа:
вопреки новизне, о которой вопит календарь,
не по датам даётся, — даётся по вере, как встарь!..
19 января 2011 г.
ХХIХ. (Татьянин день)
На большом перерыве я грею о чашку ладонь,
вспоминая про дачу, гуденье в печи и огонь,
невпопад комментируя глупость дипломных проектов,
подтверждающих то, что невтонов в Руси не родят,
что посредственность может едва ли прикрыть плагиат,
что не всякий способен ничто трансформировать в нечто,
что, конечно, толпу невозможно учить, и успех
превращения в некто из многих никто — не для всех,
и на этом — поставить бы крест да налечь бы на водку!..
В этот чай надо срочно добавить лимон и коньяк...
Интересно, у этой отличницы папа — маньяк?
Родилось же!.. Достала... Давай уже, что ли, зачётку.
29 — 30 января 2011 г.
ХХХ. (В ожидании Великого поста)
Да, в России боятся войны, но не жалуют мир.
Мой сосед — травожуй, значит, я у соседа — вампир.
Я целую жену на крыльце, — и ревнует соседка,
нет, отнюдь не меня, и отнюдь не к жене, а к тому,
что по воле судьбы её плоть не нужна никому,
и, пожалуй, к тому, что её золочёная клетка
не богаче, чем наш пострадавший от времени дом,
и мздоимец ревнует, что я пробавляюсь трудом,
и учитель — к тому, что мои повзрослевшие дети
не сажают моё престарелое сердце на кол...
Мой дешёвый коньяк ненавидит в шкафу валидол,
и заката заря ненавидит зарю на рассвете...
Разве можно поверить, что жители этой страны
не ревнуют покой к разговенью гражданской войны?..
02 февраля 2011 г.
ХХХI. (Психологический практикум)
Инфантилизм (от лат. infantilis — детский)
— незрелость в развитии, сохранение в
физическом облике или поведении черт,
присущих предшествующим возрастным этапам.
Wikipedia®
Возлюбите себя, а затем возлюбите и тех,
кто попал под кулак ваш, кто — вам для слезы и утех,
возлюбите себя, — Он сказал... Нет, — просил: возлюбите!..
Примеряя, как китель на плечи, живую судьбу,
понимаю: её галуны бесполезны в гробу
и тому, кто лежит в нём, и тем, кто тусуется в свите.
Обвинения в непонимании тонкой души
бесполезны. Однако они, как всегда, хороши,
чтобы как-то прикрыть неприкаянность личного эго
и свою бесполезность, свою неспособность любить.
Очень хочется жить? Но пока получается — быть?
Это — как бессловесному ждать отражённое эхо.
Вот Христос: возлюбил, но непонятым был, говорят...
Если был бы непонят Спаситель, — не был бы распят!..
03 февраля 2011 г.
ХХХII. (Сложносочинённые предложенияв поэзии, упражнение в синтаксисе и фонетике)
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
покориться судьбе. Или нет, — примириться с судьбой,
превращая в константу течение дней и пространство,
на которых не ставила меток на память печаль,
потому что — всегда под рукой, потому что — не жаль,
потому что бездумно сюда возвращался из странствий
притяжением дома, движением времени по
завершённым маршрутам (как поезд, идущий в депо
после долгих скитаний по стыкам откатанной стали).
Если в точке явления воли не дрогнет рука, —
бытие вырождается в память, поскольку хрупка
на разрыв в этой точке циклоида счастья-печали.
Уезжать навсегда — это значит: проститься с собой,
умереть в оставляемом. И продолжаться — с судьбой.
04 февраля 2011 г.
ХХХIII. (Зеркало)
Обсуждая чужие стихи, возвращаюсь к своим —
перечесть, посмотреть, так ли тоже беспомощно им
в инвалидной коляске моей непоставленной речи,
как и тем, для которых я зол, беспристрастен и строг,
или всё же меня наградил равновесием Бог?..
Так солдат, угощая пришедших зарядом картечи,
слепо верует в то, что избегнет осколка в бою,
верит в избранность Богом, причём непременно — в свою,
потому что пока ещё жив и питает надежду
миновать превращение собственной жизни в мишень,
поначалу — на миг, а потом — миг за мигом — на день...
Тот, кто чувствует цель, разряжает оружие прежде
тех, кому суждено прежде прочих упасть. И в стихах
есть подобие цели, в бою презирающей страх...
09 февраля 2011 г.
ХХХIV. (Ни о чём)
"Пусть сильнее грянет..."
М. Горький, "Песня о буревестнике"
Больше нечего красть. Больше нечего ждать. И в письмо
больше нечего вкладывать. Горло сдавили тесьмой
пустота ожидания и тишина (как в могиле).
Руки нервно бегут по всему, как хронический вор.
Горло требует гари. Я снова курю. Беломор
давит лёгкие, будто по ним сапогами вломили
и оставили на произвол проститутки-судьбы.
Так бывает, когда забивают гвоздями гробы
и когда на А-Вэ в тишине переводишь шептало.
Я писал бы об этом, наверное, если бы мог,
но — ни слова в душе, ну, хотя бы — на хлипкий пролог:
мало жизни для рифмы, и жизни, и смерти мне — мало.
09 февраля 2011 г.
ХХХV. (Второй концерт)
Николаю Арнольдовичу Петрову,
Евгению Фёдоровичу Светланову
Так рождается музыка. Или стихи. Полотно
насыщается красками. Так же светлеет окно,
пропуская в себя разбавляемый сумрак рассвета, —
чем-то светлым и чистым, его превращающим в день,
будто ноты — в мелодию или белила — в сирень,
или небо — в игру облаков и скользящего света.
Ни единого слова — постфактум, ни вздоха — потом,
ничего — после кадра, за словом, за нотой, холстом:
это — музыка духа. И это сильнее, чем мысли,
потому что за мыслями нет шевеленья души,
потому что мелодии даже без нас хороши!..
Только (правда!) — их нет, если некому слушать...
Завистлив
суетливо скабрезный, изыском напитанный взгляд
или слух, поглощающий всё без разбору, подряд...
11 февраля 2011 г.
ХХХVI. (Зимний дождь)
Т. Осиповой
Необре́тенный рай — он не дальше седой пустоты
или суетной близости ада, с которой на "ты",
потому что — привычна, и адская боль — притерпелась
и осталась второй половиной мятежного "я",
резистентной (поскольку и это — закон бытия)
к непростому лекарству с наивным названием "смелость".
Необре́тенный рай — ощущение счастья в другом,
уносящем его человеке, в его дорогом,
но чужом, недоступном, вхождении в те же минуты,
проходящие рядом, как дождь за оконным стеклом,
под который — нельзя, потому что нельзя — напролом:
ты — по плоскости, он в вертикали — такие маршруты...
13 февраля 2011 г.
ХХХVII. (Кто-то читает Бродского)
Ольге
Предобеденный солнечный луч полоснул по стеклу,
разогрел подоконник и мягко растаял в углу,
обещая короткому полдню растянутый вечер,
у которого главная радость — его тишина
и крадущийся сумрак в глубокой коробке окна —
он, как ты, незаметен, как мысль о тебе, — бесконечен.
Тишина — в перевёрнутой книге, в обложке, в стихах
и свернувшейся кошке, и обе лежат на руках,
грея время и кончики пальцев. И в сумраке этом,
кроме старых часов, не спешит и не ходит никто...
...есть дыханье твоё, осязание рая и то,
что Господь доверяет всё это хранить до рассвета.
18 февраля 2011 г.
ХХХVIII. (Бродский и Рейн)
Моложавый еврей и ещё один русский поэт
был велик по-имперски, как век, у которого нет
ни свободы, ни "женской" морали, ни выбора в личном,
кроме собственно женщин и мыслей: они хороши,
но собою не кормят, они — для прокорма души,
приспособленной жить по-имперски, поскольку — привычно...
На Парнасе друзей не бывает. Любая гора
так узка на вершине, что друг с проходного двора
нежелателен рядом, друзья — это только в парадном...
И поскольку — империя, то с истечением лет
престарелый еврей и ещё один русский поэт
будет только в друзьях. "Конь" двоих не выносит — накладно.
Впрочем, царства — уходят. Уходят со сменой времён
те, кто жили без трона и те, кто оста́вили трон...
19 февраля 2011 г.
ХХХIХ. (Об английском выборе строфы)
Мне уютно в моей неуютной строфе. И размер
позволяет легко обустроить её интерьер,
расселить мои мысли (и всем им достаточно места).
Можно слушать, как ровно стучат за грудиной часы
на кровавом ходу, можно даже смеяться в усы,
доводя до абсурда строку, а слова — до протеста...
Каждый должен писать о своём. Но неправда, что мы
зарекаемся в слове. И им — от тюрьмы и сумы.
И неправда, что вовсе плевать, как откликнется эхо
на рождённые графикой в строфах созвучья стиха —
ожиданием страха и ясным позором греха
словоблудия или восторженным звуком успеха.
Мне уютно в моей неуютной строфе, потому
что мне кажется, будто нужна только мне одному.
20 февраля 2011 г.
ХL. (Бабушка Оля)
Молоко и горячее тесто, вишнёвый сироп,
подгоревший на корочке — всё набивается в рот,
чтоб едва продохнуть, разделяя на вкус и на запах
тот подарок из детства, о коем кричат: "Не спеши!",
наедаться ДО боли (но врут, говоря: "ОТ души",
так же врут мандарины на нитке — на елкиных лапах...).
Уголками прищуренных глаз улыбается та,
кто устроила праздник, словами "Сама доброта"
никогда не даримая, ибо до самой могилы
всем была и за мать, и за павшего где-то отца,
потому что, зажмурившись, не отводила лица
от дождя и беды... и — ...дарила, дарила, дарила...
Эти запах и вкус возвращают из мрака лицо,
в непонятном платке, незакрытую дверь и крыльцо...
21 февраля 2011 г.
Продолжение в сообщении № 65
Александр Пахнющий
Сообщение отредактировал pakhnushchy - Понедельник, 11 Фев 2013, 11:15 |
| |
| |
:) 
