|
Зинаида Королёва
|
|
| korzina0505 | Дата: Пятница, 12 Сен 2014, 17:58 | Сообщение # 1 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус:  | 
"Чем старше, тем моложе" - Сытин
Королёва Зинаида Алексеевна. Живу в городе Тамбове. Пишу прозу, иногда стихи - когда душа бунтует. Автор нескольких книг.
Сообщение отредактировал korzina0505 - Понедельник, 15 Сен 2014, 10:01 |
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Пятница, 12 Сен 2014, 18:00 | Сообщение # 2 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | МОЙ КОРАБЛИК МЕЧТЫ
рассказ
Саша не захотела сидеть в палатке в перерыв, а вышла в сад, находившийся рядом, частные дома сносили, строили большие многоэтажки, а сады остались, образовав маленький парк, наречённый именем Частник.
Она села на лавочку под яблоней, подняла с травы крупное румяное яблоко, обтёрла ладошкой и впилась зубами в ароматную нежную мякоть. Сладкий сок брызнул во все стороны. Саша посмотрела на самую макушку высокой яблони – там ещё оставалось с десяток яблок. Подумала: «Кому-то счастливому достанется». И тут же усмехнулась: «Значит, и я счастливая?»
Сквозь чуть поредевшую листву виднелось спокойное светло-голубое небо. Вспомнила слова дедушки, часто повторяемые им: «Почаще смотри на небо, дочка, чтобы счастье своё не прозевать». Она никогда их не понимала и только смеялась: «Дедуля, а счастье ко мне на кораблике с неба прилетит?» Но дедушка любил её и не сердился, а нежно гладил по голове и в таких случаях приговаривал с улыбкой: «Егоза! Ничего, придёт твоё время, и поймёшь».
Саша перевела взгляд в сторону на чистую небесную гладь и от восторга аж вскрикнула: перед её глазами проплывал белоснежный морской лайнер – теплоход, а ему вдогонку летел большой самолёт. Она провожала их завораживающим взглядом, а затем, мельком взглянув на часы, ойкнула и побежала к палатке. Увидев, что покупателей нет, обрадовалась, быстро открыла дверь, освободила окошко. И в ту же секунду по ту сторону выросла рослая фигура покупателя. Его лицо показалось Саше знакомым. Точно, она видела его несколько раз на машине – допотопной «копейке», правда, свежевыкрашенной. Да и сейчас он сам был одет не «супер». Обычный середнячок, потому что нищие на машинах не ездили после «тихой революции».
Парень смотрел с удивлением, а глаза в то же время смеялись, манили. Саша рассердилась, потому что от растерянности не знала, куда деться.
– Вы будете брать что-то или нет? – строго спросила она.
– Обязательно и непременно, – весело ответил парень. Голос у него был приятный: рокочущий, как звук далёкого грома и каждой буковкой перекатывающийся потоком воды по камешкам на дне горной реки.
– А что именно? – Саша всё больше сердилась, по мере того, как лицо парня превращалось в сплошную улыбку.
– Тебя, красавица, заберу.
– Послушайте, я серьёзно говорю. В противном случае не загораживайте окошко, не отпугивайте покупателей.
– А ты не волнуйся, Солнце моё, я – твой главный покупатель. Мне надо сделать подарок одной молодой особе. Прикинь, что будет ей необходимо. На твой вкус надеюсь. Цену самую дорогую бери.
Саша быстро собрала набор косметики, парфюма, посчитала и ахнула:
– Да тут на две тысячи тянет!
– На две, так на две. Держи. Только упакуй покрасивее или хотя бы в пакет или коробку сложи.
– Обижаете нас. – Саша упаковала в красочную упаковочную бумагу, перевязала лентой с бантом-розой.
– Молодец! На хозяина работаешь?
– А то на себя что ли? – улыбнулась Саша, довольная выручкой.
– Та-ак, Солнце моё, одно дело уладили, теперь в другом помоги мне – совет твой нужен. Вот если бы тебе предложили поехать в Египет или путешествие по морю – что бы ты выбрала?
– Конечно, по морю! – не раздумывая, воскликнула Саша.
– А почему?
– Ну как вы не понимаете: это же на теплоходе!
– И как это я не сообразил?! – парень весело рассмеялся.
– Ну хватит издеваться надо мной, нашёл забаву, – рассердилась Саша.
– Да что ты, Сердце моё, уж не дашь повеселиться уставшему человеку. А ты можешь на минутку выйти на простор из своего заточения?
– Зачем?
– Очень надо. Не бойся, я тебя не украду.
– Меня – нет, а вдруг в палатку ворвёшься?
– Ха, ха... – расхохотался парень. – На сколько тут у тебя товара?
– На десять тысяч. Только вчера приняла.
– Держи,– парень протянул Саше пачку денег. – Прячь в сумку и выходи.
Саша взяла деньги и смотрела на парня удивлённо, ничего не соображая.
– Давай, давай, поторапливайся. А то у меня срочное дело.
На улице Саша сразу же попала под объектив мобильного телефона.
– Ой, зачем это?
– А чтобы во время путешествия не забывать твой образ.
– Вот это да! – воскликнула Саша – Путешествовать будете с дамой, а вспоминать меня?
– Да вот уж такие мы. Солнце моё, быстренько продиктуй мне свои данные – Фио и прочее.
Саша непроизвольно, находясь под гипнотической улыбкой парня, сказала все данные и даже отдала паспорт, когда тот спросил его. А потом сплошным потоком пошли покупатели, и ей даже некогда было вспомнить об этом.
И только к концу рабочего дня в 22 часа появился парень вместе с хозяином палатки, который смотрел на неё с усмешкой:
– Ну что тут у тебя стряслось? Загорелось, запылало у неё. Давай ключи, и можешь быть свободной.
Саша недоумённо переводила взгляд с хозяина на парня, не понимая происходящего.
– Слушай, друг, мы же договорились с тобой – без лишних слов. Ты нам местечко прибереги, через месяц оно нам пригодится. Пойдём, Солнце моё. Забирай сумку, вещички и прощайся с дядей.
Саша быстро побросала в сумку свои вещи и вышла.
****
Саша шла вслед за парнем к его машине, стоящей у частного дома. Молча сели, поехали. Парень с улыбкой изредка посматривал на Сашу. А она замечала всё, но продолжала молчать, потому что в душе у неё бушевала буря, с которой она еле справлялась. И всё же не выдержав, спросила:
– Куда мы едем?
– К тебе, Сашуня.
– А вы знаете, где я живу? – удивлённо произнесла она.
– О, Солнце моё, ты сегодня перетрудилась. У меня же твой адрес.
Лицо Саши запылало от смущения.
– О Боже, как ты прекрасна сейчас! Хорошо, что мы уже приехали. Пошли, радость моя.
Саша была как под гипнозом: она видела, как парень взял ключи из её сумочки, открыл дверь, и они вошли в комнату, затем он стал открывать дверцы шкафа и складывать её вещи в большую сумку. Он что-то говорил ей, но она не слышала, она была безмолвным наблюдателем, манекеном. Но вот он подошёл к ней, мимолётно прикоснулся к лицу, и она встрепенулась и услышала его грустный голос:
– Что с тобой, Сашунь? Неужели я шокировал тебя своей хромотой?
Саша непроизвольно перевела взгляд на ноги парня в моднецких туфлях, удивлённо посмотрела в его голубые глаза и поняла, что именно они были причиной опьянения. Второй раз ей встречаются такие глаза. Но она сбросила это наваждение, тревожно произнесла:
– О чём ты говоришь? Что ещё придумал?
Парень тихо засмеялся, и ей показалось, что по комнате разлился малиновый звон колокольчика. А он взял её руки, поцеловал:
– Наконец-то я услышал это родное «ты». Значит, все мои слова пролетели мимо тебя? А может быть это и к лучшему? – он смотрел ей в глаза, и она куда-то вновь стала уплывать. Но его близкий голос, прикосновение губ, заставили вернуться в реальность. А он шептал:
– Сашуня, родная, неужели это чудо свершилось и я нашел тебя?
Саша выскользнула из его рук и отошла ближе к двери. Парень громко рассмеялся:
– А ты по гороскопу случайно не Змея? Уж так неожиданно и ловко уползла. А я медведь, ох, медведище, опять напугал свою Горлинку. Не бойся, Сашуня, я не обижу тебя. Только запомни, я долго искал тебя и теперь никому не отдам. Меня Егором зовут. Помнишь, ты сказала тогда, что моё имя очень редкое? Мы сейчас поедем ко мне, а завтра рано утром тронемся на юга – мы с тобой отправляемся путешествовать на теплоходе.
– Как это на теплоходе? Ты смеёшься надо мной? – возмутилась Саша
– Нет, Солнце моё, не шучу, тем более не смеюсь. Ты же сама выбрала теплоход. Или забыла? – он вновь смотрел на неё смеющимися глазами.
А Саша не знала, что сказать, как поступить ей.
– Что же ты молчишь, Сашунь? Ты как Зяблик, испуганно смотришь по сторонам. И подойти к тебе страшно. Но я уверяю тебя, ты привыкнешь и к моему гнёздышку, и ко мне. Я приложу все силы, чтобы тебе понравилось и чтобы ты была счастлива. Пойдём, Сашунь. Ключи соседке оставь на всякий случай.
Но уснуть в эту ночь Саша не могла – на неё нахлынули воспоминания… «Сашуня…» Именно так она звала своего Сашку. А он её называл только Зайкой, хотя ей это не нравилось. Они случайно познакомились на Новороссийском пирсе. Родители ушли вперёд, а она не могла оторвать взгляд от красавца теплохода. Услышав недовольный голос родителей, она круто развернулась и неожиданно столкнулась с морским офицером. Успели переброситься двумя- тремя шутливыми словами по этому поводу. А вечером в ресторане, где они ужинали, вновь произошла их встреча. Во время танцев они познакомились, обменялись адресами. И потом целый год был поток страстных писем, телефонных звонков. На следующий год Саша одна собралась ехать в Новороссийск к своему Сашке.
Она до мельчайших подробностей помнит возмущение бабушки, когда та узнала о её поездке. В своём крике она доходила до истерики:
– Да как ты можешь взять такой позор на свою голову? Девушка до свадьбы должна быть девственно чистой. Только тогда она имеет право на белоснежный свадебный наряд. А вы всё опошлили, очернили. Мать, ты-то что молчишь? – Обратилась она к снохе.
А та смотрела на бабушку с усмешкой:
– Светлана Максимовна, не сгущайте краски. Сейчас другое время, другие нравы. Прежде чем выйти замуж, надо узнать, что он за человек, чтобы не мучиться потом всю жизнь, – и многозначительно посмотрела на мужа.
– И что же ты узнала, когда до свадьбы живот на глаза полез? – усмехнулась бабушка. – Живёте как кошка с собакой. Этому ты научилась до свадьбы?
– Да как ты смеешь мне такое говорить, бабка?! Ты из ума совсем выжила, а ещё девчонку взялась учить. Да я ни минуты с тобой не останусь, – кричала мать.
– Скатертью дорога. Дом мой, а вы – птицы вольные, летите, куда хотите, – бабушка вышла в другую комнату, держась рукой за сердце.
На следующий день Саша уехала в Новороссийск, а когда через десять дней вернулась домой, бабушки уже не было.
Может быть, именно поэтому у неё не сложились отношения с Сашком? Встретил он её не только тепло, а горячо. В потоке его ласки она теряла голову, но каждый раз останавливало, охлаждало воспоминание о крике бабушки:
– Сами живёте не по-людски и этого Ангела в гулящую девку превратить хотите, да? Нелюди вы!
Из-за того, что она не подчинялась требованиям, Сашок злился, часто уходил, заявляя, что на дежурство, а возвращался весь в запахах дорогих женских духов. Саша не могла ничего поделать, считала, что отпуск испорчен, но и уехать раньше не было возможности – обратный билет был взят ещё дома. За день до отъезда Сашок устроил прощальный вечер в ресторане. Во время танцев её пригласил парень из дежурного наряда. А Сашка как озверел: когда парень подвёл её к столику, то получил удар стулом по ноге и ножевое ранение в плечо. Парня увезли в больницу. Саша даже не знала, как его зовут. Запомнила только смеющиеся глаза, торчащие из-под шапки-маски.
А Сашку арестовали. И старпом Головин попал под трибунал. Позже Саша узнала, что дали ему десять лет. На этом их дружба и закончилась.
А дома одни неприятности сменялись бедами. Не стало бабушки, хранительницы очага, и всё разрушилось. Мать ушла от отца и уехала с командировочным. И никто не знал, куда именно. У отца на заводе прошло сокращение штата и он остался без работы. Инженер-конструктор мог работать еще станочником, но эти профессии оказались никому не нужными. Он устроился к частнику грузчиком с ежедневной оплатой. И начались «весёлые деньки». Всё, что получал- пропивал. За год сгорел в винных парах.
А Саша на зарплату продавца-лотошницы тянула младшего братишку. Дотянула до армии, проводила, а назад получила цинковый гроб. Так осталась она с застывшей от горя душой.
До самого утра Саша вспоминала всю свою жизнь, ворошила денёчки, перебирала камешки. На рассвете в комнату осторожно вошёл Егор и тихо позвал:
– Сашунь, вставай, родная, пора ехать.
****
Большую часть путешествия Саша провела на палубе. И только часы, отведённые на сон, трапезу и экскурсии во время стоянок отнимали время на любование морем. Ежедневно стоя на одном и том же месте на палубе, она наблюдала за жизнью моря, которое менялось постоянно: то проплывали стаи, а то и целые косяки мелкой или крупной рыбы, то вдали проплывали рыбы – гиганты. То проходили вдали, а то и почти рядом встречные корабли. Тогда почти все отдыхающие появлялись на палубах, вызывая тем самым головную боль у капитана и его команды.
Но часто её взгляд устремлялся вдаль, к горизонту. Что искала она там? Какой ответ хотела найти?
Егор почти не заходил к ней, хотя и жили рядом, в соседних каютах. Только по утрам приглашал на завтрак, да днём иногда выносил на палубу что-то тёплое – накрыться от ветра. С разговорами он тоже не лез, как будто давая время привыкнуть к его присутствию.
Саша постоянно ощущала, что он находится где-то поблизости. Она понимала, что только поэтому никто из отдыхающих и из команды лайнера не подходили к ней, а если проходили мимо, то молча, лишь дружелюбно улыбаясь.
Вся её вздыбленная нервная система от жизненных передряг, настраивалась на мажорный лад, и ей всё чаще хотелось людского общения. И когда Егор задержался рядом дольше обычного, Саша поспешила воспользоваться данным моментом.
– Егор, ты знаешь капитана? Мне его лицо показалось знакомым.
– Всё верно. Это капитан «Абхазии».
– Как – «Абхазии»? Разве мы на этом теплоходе находимся? – тревога стала заполнять Сашу.
– Да, Сашунь, так получилось. Я и сам не знал, на каком теплоходе мы будем путешествовать.
– А я не могла понять, почему ребята из команды смотрят на меня с подозрением.
Теперь ясно, откуда взялась и не покидала меня тревога … А сколько нам ещё осталось быть в пути?
– Двое суток до конечного пункта нашего маршрута, там двое суток на экскурсии и на отдых, а затем домой.
– А другим путём нельзя вернуться? А то что-то расхотелось глазеть на воду. – Голос у Саши стал с хрипотцой, и таким тусклым, как у столетней бабульки.
Егор посмотрел на неё пристально, увидел в глазах появившийся страх.
– Как только прибудем в Н, там и решим. Ты не волнуйся, Сашунь, всё будет нормально. – Егор всем своим поведением пытался успокоить Сашу.
А у неё страх овладевал всем её существом и тревожные мысли не покидали её. «Нормально… Легко сказать… Тогда там в кафе друг Сашки столько грубостей и угроз наговорил ей. Попробуй забыть это и будь спокойной».
А сегодня Капитан подошел к ней и тихонько сказал:
– Через два часа мы останавливаемся в Н, забираем одного пассажира. Это Александр. Ему сообщили, что вы на борту. Он сбежал из тюрьмы и восемь лет живёт за границей. Я не знаю, каким он стал, какие у него планы. Но встречаться вам на корабле не советовал бы. Через полчаса мы внепланово заходим в бухту за доктором. Об этом знает только радист. Приготовьтесь, я отослал вам одежду. Ваш друг в курсе.
Он говорил с постоянной улыбкой на лице, а в голосе звучали извинительные нотки. И уже шагнув в сторону, поспешно произнёс:
– Мне было приятно наблюдать за вами. Знайте, что я ваш друг. Удачи. – Он ушел также стремительно, как и появился.
Саша быстро спустилась в каюту – там увидела комплект матросской формы. Собрать вещи не составило особого труда, так как чемодан оставался не распакованным полностью.
Через двадцать минут зашел Егор, переложил вещи из чемодана в пакет и первым вышел к трапу. Вслед за ним на берегу оказалась и Саша.
К причалу подъехала машина с пожилым седовласым пассажиром, который поспешно прошел к трапу. А его место в машине заняли Егор с Сашей. За определённую плату водитель любезно доставил их на соседнюю крупную железнодорожную станцию, откуда на экспрессе они тронулись в обратный путь – домой. И чем дальше они уезжали, тем спокойней становилось на душе. А когда оказались в Москве, Саша в первую очередь повела Егора в Храм Христа Спасителя: и полюбоваться красотой убранства Храма, а главное – поблагодарить всех Святых за спасение, так как неизвестно было, чем могла закончиться их встреча с Александром.
Здесь же, в Москве, они обвенчались. А через некоторое время затерялись на необъятных просторах страны, живя по совести, не выпячиваясь вперёд и не плетясь в хвосте, как и живёт основная масса россиян.
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Пятница, 12 Сен 2014, 18:02 | Сообщение # 3 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | ОЖИДАНИЕ
рассказ
Накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы на общей кухне малосемейного общежития возле газовой плиты суетилась старенькая бабушка Лукерья. В широком стареньком халате, вся иссохшая, она казалась невесомой пушинкой. Губы ее беззвучно шевелились. Она то подходила к столу, на котором стояли мешочек с мукой и пол-литровая банка простокваши, то вновь подходила к плите, на одной горелке которой в кастрюльке подогревалась вода, а на другой, незажженной, стояла сковорода. Замешательство старушки заметила Люся, соседка с их этажа.
– Ты что это тут колдуешь, бабушка Луша? Или гостей ждешь?
– Дык Полинка должна прийти, праздник-то у нас престольный, – задумчиво произнесла Лукерья.
– Дождешься ты свою Полинку, как же, придет она, – сердито произнесла Люся. – Она, наверное, целых полгода не была у тебя. Вон, грязная марля на форточке как висела целый год, так и моталась бы до сих пор, если бы мы с Верунькой не сняли.
– Ты о чем говоришь-то, Люся?! Какие гости летом? Огород, а там работа. По нашим временам иметь постоянную работу – большое дело. За нее как держаться-то надо, ты понимаешь? – возмущенно говорила старушка, жестикулируя руками.
– Я-то понимаю, да молодежь ничему не научилась. Лето давным-давно прошло, глубокая осень на дворе, скоро белые мухи полетят, а у твоей Полинки всё какой-то огород. Если бы захотела, то нашла свободную минутку и прибежала бы. Сейчас совсем другие взгляды, иная мораль у людей. Вот для вашего поколения работа – святое дело. Потому как дисциплина была. А мы привыкли искать любую лазеечку, чтобы увильнуть от нее, родимой. Но зарплату свою считать и требовать мы умели. А вот про это время что говорить – один базар да бордель с самого верха и донизу. Вот потому сейчас все некачественное: продукты в рот не возьмешь, а промтовары два раза простирнешь и выбрасывай.
– А ты что вырядилась так: к плите и в праздничной одежде, – осуждающе произнесла Лукерья, глядя на длинную черную юбку и новый свитер.
– Так я про что говорю-то: месяц назад купила на рынке, а швы толком не сострочены, вот петли и поползли. А юбка посеклась, будто из гнилого материала сшита. На улицу в таком наряде не выйдешь. Покупают за границей всю дешевку, а нам, дуракам, втридорога продают, – сердито произнесла Люся, и ее серые, с озорнинкой во взгляде глаза, потемнели.
– Да-а, и не доживешь до хороших времен, – грустно проговорила старушка.
– Ой, баба Луша, ну ты и даешь! Мы, сорокалетние, и то боимся не дожить, а ты о себе толкуешь, – невесело рассмеялась Люся.
– А жалко, – старушка подошла к столу, облокотилась об него. – Мы же хорошего-то почти ничего не видели: то революция, то гражданская война. А как коллективизация началась, то все перемешалось вокруг: то разные банды понаедут, расстреляют активистов. За ними красные нагрянут, выгонят бандитов. А в промежутках местные богатеи старались побольней укусить бедноту. Это сейчас балаболят, что бедняки – все лодыри. А может, богатеи сами свои земли обрабатывали, а? Да они не знают, с какой стороны к сохе подходить, как в руках косу держать. Вот этих балаболов заставить бы денек помолотить цепами, они сразу бы перестали языки чесать зазря.
А потом поутихло все, стали налаживать, поднимать хозяйство – и колхозное, и свое. Ох Люся, какие же ситные караваи пекли перед войной! Я таких тут ни разу не видела. А какую домашнюю колбасу делали! Бывало, когда по осени зарежут свою какую-либо скотину, то кишки все вычистишь, промоешь их, промоешь, а потом начинаешь начинять: то кашей пшенной али гречневой с салом, то еще чем. А в первый-то день с кровью, с печенкой, да с салом, да чесночку побольше. Жаришь на сковороде в печке, а там все шкварчит в сале-то, подрумянивается. Ох, какая же вкуснотища была! А аромат – аж на улице чувствовался. – Вспоминая, Лукерья улыбалась, ее морщинистое лицо разгладилось, а выцветшие от времени некогда карие глаза увлажнились. Распрямившись, она стояла у стола, а взгляд был устремлен в пространство, как будто там она хотела увидеть всю прожитую свою жизнь.
– Бабуля, что же ты делаешь со мной, я же зарплату не получила, сидим на одном хлебе, а ты о таких деликатесах говоришь. Я же могу в обморок упасть, если все это представлю на столе, – Люся смущенно и как-то жалобно смотрела на старушку.
– А ты не падай, не долгой нам была такая лафа – война началась. Все наши мужики ушли на фронт, а мы взвалили на свои бабьи плечи всю мужицкую работу: пахали на быках да на коровах, и сеяли, и косили, и молотили. А я вот своего Васятку заменила в кузнице. Где так, где не так, а сами ремонтировали плуги, сеялки, бороны. Да еще и соседям помогали – у них не было кузнеца. А я ловкая, здоровая да удалая была.
Потом к кому вернулись мужики с фронта, те зажили, детей нарожали, а мы, вдовы, так до конца горе мыкаем. Вспомнили тут о нас, пайки стали выдавать, как и живым участникам войны. Опять мы головы подняли, распрямились. Да видно нам не судьба, распрямившись ходить. Кто ни кто стремится нас в дугу согнуть, в узел завязать. Явились на нашу голову супостаты со своей непутевой перестройкой – сколько народищу загубили. И – их, хотя бы перед смертью увидеть, что внуки и их дети хлеб вдоволь едят.
Вот ты говоришь – в гости не идут. А с чем идти? Они не привыкли ходить ко мне с пустыми руками – какой ни какой гостинчик все равно приносили. А сейчас цены на все кусаются. Вот потому и не идут. Будь она неладна такая жизнь, – бабушка Лукерья вытерла со щеки выкатившуюся слезинку, поправила свой пестрый платок и затянула концы его на затылке.
– Не расстраивайся, бабуля, перекантуемся как-нибудь, – Люся погладила старушку по плечу. – Ты чем решила гостей встречать?
– Да вот я и сломала всю голову, что делать – не знаю. А вдруг и, правда, завтра не придут – день-то рабочий. А я истрачу продукты, а в выходной, чем встречать? Вот морока.
– Бабуля, вот и скажешь, что лучше одной быть, чем такую родню иметь, правда?
– Да ты что, девка, сдурела совсем? – не на шутку рассердилась старушка, глаза ее гневно засверкали. – Как ты можешь такое говорить? Да пусть хотя бы один раз в год при¬дут и совсем с пустыми руками, но я этот год буду их ждать, надеяться. И опять же, ежели что случится со мной, то вы сообщите им, и они придут. А одинокие, они как свечи-огарыши, так во всю мощь ни разу и не засветились.
– Баба Луша, ты извини меня, я не хотела тебя обидеть, – смущенно произнесла Люся и заглянула в кастрюлю, в которой вымачивалась курица. – Ты что, курицу решила сварить?
– Вот все раздумываю, что делать. Купила ты мне этого курёнка на президентскую полсотню, вот и ношусь с ним, как с писаной торбой, не знаю какой праздник осчастливить таким «богатством». Раньше это было обычной едой. Бывало, постоишь в очереди, купишь штуки три по рубль шестьдесят за килограмм и ешь почти весь месяц. И колбаска по два восемьдесят, и котлеты со стола не сходили. А какие вкус-ныи-и! А сейчас на великое разговенье купишь грамм двести колбасы, откусишь и проглотить не можешь, так как она не съедобна, и выбросить жалко, потому что деньги большие заплатила. Вот какая закавыка, – взгляд старушки был задумчив и немного растерян.
– Ничего, бабуля, по телевизору говорили, что мы скоро самыми богатыми будем, – утешила Люся.
– Вот, вот, оттого у нас на столе одни обещания вместо продуктов, что мы все в небесах витаем, ждем какого-то чуда.
– Не сердись, баба Луша, ты права – ленимся мы шевелить мозгами. Вот что, давай-ка, сварим мы сейчас курицу – она же размороженная и даже вымытая. Тем более, что до выходного два дня остались. Если завтра не придут, то положим ее в мою морозилку, там продукты лучше сохраняются. Конечно, будет не свежак, но к первосортному мы не привыкшие. А если потом обжарить с чесночком – пальчики оближешь. И давай замесим домашнюю лапшу, все-таки ее не сравнишь ни с какими макаронами. А утром я тебе блинцов напеку, а для начинки лук с яйцами сделаем. Вот и стол хорошим будет. А если в середочку поставим королеву нашу – картошечку с огурчиками солеными, капустку квашеную, то с таким закусоном нас ни один закордон не одолеет, – весело рассмеялась Люся.
– Ох, и балаболишь ты. А с другой стороны посмотреть, так иначе и не выживешь, – рассуждала повеселевшая старушка. – Так ты говоришь, что поможешь мне? Одна-то я не справлюсь, что-то силы мои убывают.
– Конечно, помогу. Давай опустим курицу, вода уже закипела, – Люся подвязала фартук, опустила курицу в кипяток, тщательно вымыла руки. – Ну вот, а теперь с чистыми руками примемся за тесто. Бабуля, а ты не знаешь, почему так бывает, что как только я начинаю месить тесто, то все мое раздражение, вся моя злость исчезают?
– А так и должно быть. Мука-то из зерна сделана, а зернышко через колосок с корнями стебелька силу из земли забирает. Большая сила в зерне. Вот она тебе и передается. А там где сила, злобе места нет. Злость – она от слабости, от беспомощности, – бабушка Лукерья уселась возле стола и любовно смотрела на проворные Люсины руки, месившие тесто.
– А как же кое-кто говорит, что мучное вредно? – усмехнулась Люся.
– Дык это кто говорит-то? Тот, кто хочет извести весь наш народ. Да разве можно выжить без хлеба? – возмущалась старушка. Ее лицо стало сердитым, а взгляд колючим, как будто перед ней была не Люся, а тот, кто говорил, что хлеб вреден. – Надо есть всего помаленьку, вот тогда и не потолстеешь, и жив будешь.
В нашем селе жила умная женщина, Василиса-знахарка. Все она знала – и травы, какие от которой болезни, и заговоры разные. Она всем говорила, что любое дело надо делать с доброй душой и лучше всего с песней. Говорит, бывало: «Если грустно тебе – затяни грустную песню, а потом веселая сама запоется. Или молитву про себя читай. А горе придет в такой двор, услышит песню или молитву почует и покатится дальше, искать, где скандалят или печалятся. Вот к ним оно и прилепится. И скандал до драки дойдет, а уж слез-то выльется целое море. А горе будет на все это смотреть да радоваться. Недаром припевка такая есть:
Будешь петь, и веселиться – Горе не увидит,
Будешь плакать, и рыдать – курица обидит».
Вот такая она была, наша Василиса-знахарка. Люся, хватит раскатывать, а то порвется круг, уж такой тонкий да ровный получился. Давай, сходи ко мне в комнату и принеси большую подушку, и скатерку, что на ней лежит сложенная, – попросила старушка, видя, как Люся накатала на скалку большой круг теста.
Люся ополоснула руки, вытерла о старинное льняное полотенце бабы Луши и вышла из кухни. Через минуту она вернулась с большой подушкой в чистой белоснежной наволочке с вшитыми в углы кружевными треугольниками.
– Ой, как ты быстро обернулась! А я иду, иду по коридору, – удивилась старушка. – Ноги что-то совсем не дружки стали, заплетаются одна за другую.
– Бабуля, кружева-то сама, наверное, вязала? – спросила Люся, рассматривая наволочку.
– Сама. В девках еще, при лучине. Наволочка порвется, а я их выпорю и в другую вошью. У меня еще такие есть, те поновее. Хочешь – подарю. А то внучка не желает брать, говорит, что не модно. Выходит, что все мои вещи выбросит в мусорку. А мы каждую тряпочку берегли, сохраняли. Так из рук в руки и переходило. А сейчас не ценят вещи, мода эта всех загубила, – сокрушенно рассуждала старушка.
– Подари, они мне очень понравились. Вспоминать тебя буду, – Люся поставила подушку на свободный стул.
– Спасибо тебе, порадовала. Добрая ты девка. Давай, стели скатерку и раскатывай круг, пусть он поветрит минут 10-15, тогда он хорошо резаться будет.
Люся расстелила на подушку белую самотканую льняную скатерку и раскатала на нее круг теста. Она подошла к плите, попробовала вилкой в кастрюле курицу, посмотрела на часы и повернулась к старушке:
– Бабуля, а если я сейчас испеку блинцы, а то вдруг завтра просплю, а?
– Пеки, пеки. Сами утром позавтракаете, да и я поем ради праздничка, – согласилась старушка, умиротворенно глядя на большой, тонкий круг теста. Она давно мечтала о домашней лапше, но сил уже не хватало, чтобы вот так красиво раскатать. Руки становились непослушными, вялыми. Она смотрела на Люсю, которая месила тесто для блинцов и думала, что все-таки судьба милостива к ней: то рядом была дочь и во всем помогала. А как ушла без времени на тот свет, то рядом оказалась вот эта чужая, но такая внимательная, добрая женщина. И мусор вынесет, и на рынок сходит, а то когда и постирает. Да и просто, словом приветит. Права она – внучку не дождешься. А куда деваться – родная кровь. Вот и приходится ждать и надеяться на лучшее.
Люся пекла блинцы и что-то веселое рассказывала, смеялась. А старая Лукерья сидела у стола, подперев голову руками и прикрыв глаза. Мысли ее гуляли по страницам прожитой жизни. Они то останавливались надолго, то перескакивали, не задерживаясь. Но вот она почувствовала прикосновение к руке и встрепенулась.
– Бабуля, ты что, задремала под мою болтовню? Пойдем ложиться спать. Я блинцов немного напекла, а завтра с работы приду пораньше и перепеку остальные. Я и лапшу нарезала. На вот, покушай, какие блинчики получились, – Люся подала старушке свернутый блинчик и показала рукой на свой стол, где на расстеленной скатерти сохла тонко нарезанная лапша.
Старушка взяла блинчик, осторожно развернула его и посмотрела на свет через многочисленные дырки в нем. Она поцокала языком, покачала головой и, довольно улыбаясь, произнесла:
– Надо же, как кружевной! Ну и мастерица ты: и лапшу нарезала тонкой паутинкой.
– Да я же у тебя научилась, бабуля, – заулыбалась довольная Люся.
– И-и, куда мне, я уже ничего не могу делать, – грустно проговорила старая Лукерья.
– Это сейчас ты просто устала. А раньше все общежитие восхищалось твоей стряпней и училось у тебя. Пойдем, пойдем, я тебя уложу, – Люся повела старушку из кухни.
Ночью Лукерья не спала: она ворочалась с боку на бок, потом встала, выпила сердечное лекарство, посидела у стола, поглядывая на платяной шкаф. И все же, не выдержав, она подошла к нему, открыла дверцу и стала перебирать вещи, лежащие там.
С верхней полки старушка достала свой смертный узел, развернула и перебрала все его содержимое. Каждую вещичку она бережно развертывала, разглаживала своими старыми сморщенными руками с узловатыми скрюченными пальцами. Все пересмотрела, аккуратно сложила и стала рассматривать на свет связанные шерстяные тапочки. Но все было в порядке, моль не тронула их и она, облегченно вздохнув, завязала узел и положила на стул рядом со шкафом.
Затем старушка взяла маленький узелок, также развязала его и перебрала лежащие там бусы, сережки, перстеньки. Вот она приложила к себе бусы, посмотрела в зеркало и тихонько засмеялась, вспоминая что-то веселое. Она осторожно связала узелок крест-накрест и положила его на большой узел.
Из другого отделения Лукерья достала новое шерстяное жаккардовое одеяло, расстелила его на койку, помяла руками пушистый ворс, перевернула на другую сторону, сложила и водрузила на большую подушку. Туда же положила два комплекта постельного белья и сверху поместила маленький узелок с украшениями. Глядя на эту образовавшуюся гору вещей, старушка облегченно вздохнула, подошла к окну и посмотрела на улицу – там чуть-чуть начинало светать. Небо было чистым, безоблачным. Ее старинные настенные ходики давно вышли из строя, а новые часы она не хотела покупать – зачем тратить деньги, когда днем по радио можно узнать время, а ночью они и совсем ни к чему. Она услышала шаги в коридоре и заспешила на кухню. Там у плиты стояла Люся. Увидев старушку, удивилась:
– Ты что это, баба Луша, ни свет, ни заря вскочила? Праздник же сегодня. Спала бы себе и спала.
– Что-то не спалось мне. Ты не греми кастрюлями, а накорми своих блинцами. А сейчас пойдем ко мне, я тебе кое-чего дам.
В комнате она показала на сложенные вещи и решительно махнула рукой:
– Забери все это к себе!
– Это еще зачем?! – удивилась Люся.
– А я не тебе даю, а Веруньке в приданое. У нее бабушки нет, подарить некому. А это от меня на память. Может, когда могилку мою обиходит. Давай забирай, забирай и иди, корми своих домочадцев, а то на работу не успеешь.
– Чудная ты сегодня, – засмеялась Люся, смущенная таким дорогим подарком. – Чего ты торопишься? Сама на свадьбе и подаришь.
– Нет, Люся, не дотяну я. Ты вот узел мой положи на полку, чтобы знала, где он лежит.
– Да ты что, помирать собралась? – встревожилась Люся. – Тебе что, плохо живется? В тепле, худо-бедно накормлена. Привыкла я к тебе, баба Луша. У меня же никакой родни нет. Поживи ты подольше. Ты же никому не мешаешь. До ста лет, а, бабуля?
– И-и, до ста – вот сказанула! А хоронить-то меня кто будет – все постареют чай, – развеселилась старая Лукерья. – Ты видно, девка, с голодухи такое брякнула. Давай-ка, забирай приданое и иди, завтракай, а то опоздаешь.
Люся вышла, а старушка подошла к окну и долго смотрела на парадку: а вдруг Полинка перед работой забежит и поздравит с праздником и с днем рождения – ведь ей сегодня исполнилось девяносто годков! Никогда она не отмечала их, эти дни рождения, но так захотелось, чтобы кто-то поздравил – ей и надо-то лишь одно доброе слово.
Почти весь день старушка провела у окна: то подходила к нему и подолгу стояла там, то отходила. Но какая-то неведомая сила вновь тянула ее к окну. А вечером она вышла на улицу. На ней был новый яркий халат, пестрый платочек, теплая шерстяная кофта и черные, с белой опушкой, тапочки. Женщины, вышедшие выносить мусор, пошутили:
– Бабуля, ты как на именины нарядилась.
– Так не вам же одним отмечать, – отшутилась старушка.
Женщины переглянулись между собой и, высыпав мусор, быстро скрылись в здании.
А старушка долго еще стояла на площадке у входа, подслеповато глядя на угол здания, откуда должна была появиться Полинка. Она все тяжелее опиралась на палку и чаще переминалась с ноги на ногу, но, так и не дождавшись, пошла домой. Она медленно поднялась на свой второй этаж и у самой лестницы почти столкнулась с Люсей. Та нежно обняла ее и с упреком сказала:
– Ты что же это, старая, скрываешь, что у тебя день рождения? Пойдем на кухню, там тебя сюрприз ждет.
– Какой суприз? – заволновалась старушка.
– Пойдем, пойдем, там увидишь, – улыбаясь, Люся вела ее по коридору.
Войдя в кухню, старушка остановилась от неожиданности: все три стола были сдвинуты на середину, накрыты белой скатертью. В самом центре стола красовался букет цветов. А за столом сидели все три семьи, пользующиеся этой кухней. Ее стали поздравлять, усаживать за стол. За разговорами и песнями не заметили, как стемнело. Старая Лукерья даже забыла о своем ожидании внучки. Растроганная таким вниманием и заботой, она пришла в свою комнату умиротворенная и еще около часа просидела с Люсей, которая расспрашивала ее о прошлой жизни. Впервые за свою жизнь Лукерья спокойно вспоминала и легко рассказывала обо всем и была рада такой доброй и благодарной слушательнице. И еще она радовалась тому, что в ней появилась уверенность и надежда, что в беде ее не оставят, да и схоронить помогут, и помянут по-человечески. А что еще надо старому человеку, до конца прошедшему свой жизненный путь? Проходить на своих ногах, а не лежать прикованной к постели, и умереть легко, спокойно, и на людях, чтобы бренное тело твое не испортилось, не истлело здесь на земле не схороненное. Это единственное, о чем она мечтала в последнее время. Именно боязнь умереть в одиночестве заставляла ее так неистово ждать Полинку. А сейчас страх прошел, исчез.
Ночью Лукерье спалось легко и спокойно. Утром она встала позже обычного. Она подошла к окну, раздернула штору и улыбнулась светящему солнцу и голубю, воркующему на карнизе окна. Посмотрев вниз на дорожку, она увидела Полину с мужем и дочкой – они приветственно махали ей рукой. Старушка засуетилась, заспешила к двери навстречу к ним.
1999 г.
|
| |
| |
| натальямеркушова | Дата: Суббота, 13 Сен 2014, 16:13 | Сообщение # 4 |
 Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4625
Статус: | Долго я Вас искала!)))
Меркушова
|
| |
| |
| Мила_Тихонова | Дата: Суббота, 13 Сен 2014, 16:18 | Сообщение # 5 |
 Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 19711
Статус: | Цитата korzina0505 (  ) Живу в городе Тамбове.
Прекрасный город! Там живёт дочь моей подруги.
Цитата korzina0505 ( ) МОЙ КОРАБЛИК МЕЧТЫ
рассказ
Цитата korzina0505 ( ) ОЖИДАНИЕ
рассказ
Зиночка! Я прочитала ваши рассказы и могу сказать только одно - мне хочется ещё!
Ведь это не всё, правда?
Цитировать что-то просто смешно, рассказы хороши целиком.
Ваша манера повествования просто не даёт оторваться от чтения.
Пока не закончишь - не отойдёшь.
Большое вам спасибо. Я очень рада, что вы здесь и что я могу читать ваши замечательные рассказы. 
Играть со мной - тяжёлое искусство!
|
| |
| |
| Мила_Тихонова | Дата: Суббота, 13 Сен 2014, 16:20 | Сообщение # 6 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 19711
Статус: | Цитата korzina0505 ( ) иногда стихи - когда душа бунтует.
А где последствия бунта?)))
У вас есть тема в разделе поэзии?
Играть со мной - тяжёлое искусство!
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Суббота, 13 Сен 2014, 17:53 | Сообщение # 7 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | МилочкаТ
Как же я рада,что вы зашли ко мне! Спасибо вам за добрый отзыв о моих рассказах.
Я пока открывала страницу, всё перепутала, вместо фамилии написала Проза и потом не могла себя найти. Спасибо Наташеньке Меркушовой, она привела меня сюда. Она мой поводырь на этом сайте.
А сайт хороший!!!
Сейчас всё буду исправлять.
Стихи не размещала, очередь не дошла.
|
| |
| |
| Мила_Тихонова | Дата: Суббота, 13 Сен 2014, 18:03 | Сообщение # 8 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 19711
Статус: | Цитата korzina0505 ( ) Стихи не размещала, очередь не дошла.
Ну, как только дойдёт - свистите мне прямо в тему. Три зелёных свистка))))
Заходите! И я ваша гостья. Непременно.
Очень люблю не затёртую и не банальную прозу.)))
Играть со мной - тяжёлое искусство!
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Воскресенье, 14 Сен 2014, 01:51 | Сообщение # 9 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | ДОЛЮШКА-ДОЛЯ
рассказ
Время приближалось к вечеру. Солнце скрылось за лесом, но еще продолжало светить, греть землю. Пробивавшиеся между высокими соснами лучи скользили по лицу Ольги Николаевны, но уже не обжигали его, как днем. С реки подул ветерок, шевельнул занавеску, растрепал седую прядь на голове. Она поправила единственно действующей рукой волнистые волосы, глубоко вздохнула. Сейчас бы спуститься вниз, пройти по лесу или, на худой конец, просто посидеть на скамейке возле парадки, почувствовать ногами, всем телом дыхание земли, движение воздуха, искупаться в живительном дуновении ветерка. Но вот уже два года ноги не подчиняются хозяйке. Она с трудом дотаскивала свое исхудавшее тело до окошка, усаживалась на старый, с высокими ножами стул и часами смотрела в окно. Ольга Николаевна знала уже каждую ветку на ближних деревьях, различала птиц: своих и чужих, знала в лицо весь обслуживающий персонал, проходивший мимо окна; знала ходячих обитателей этого дома, гуляющих по тропинке. Приметила она и редких посетителей и знала, к кому они приходят. Их можно было легко отличить от коренных обитателей по торопливой походке и полным сумкам. Они как будто бы спешили отдать дань и загладить вину за свое беспамятство.
Но каким радостным блеском светились глаза тех счастливчиков, провожавших потом своих родных или знакомых! Проводив, они не спешили домой к привезенным гостинцам, а ещё долго, долго смотрели вслед ушедшему автобусу, иногда делясь своей нежданной радостью с первым встречным на остановке. В таком эйфорийном состоянии они находились несколько дней, возбуждённо повторяя свой рассказ, а затем в их взгляде появлялась тоска, а потом и безразличие, которое и было постоянным спутником многих обитателей дома престарелых.
Жизнь не стояла на месте, она шла своим чередом: завтрак, обед, ужин, беседы с соседями в промежутках. Казалось бы, что еще надо человеку: крыша над головой есть, одет, несытно, но накормлен все же. Но по тем тусклым, блуждающим, то внезапно вспыхивающим острым взглядам, по тем, нервно теребящим что-либо рукам, можно было понять, что в этих позабытых всеми душах ежеминутно проносятся целые бури чувств, воспоминаний о прошлой жизни.
Вот и Ольга Николаевна, провожая воскресный день, не хотела мириться с мыслью, что сын /в который раз!/ не смог приехать к ней. Навалившаяся тоска придавила ее к стулу, мысли метались, как испуганная воробьиная стая, терзали и без того измученную душу, оставляя следы-бороздки на ее красивом лице.
С улицы донесся плач ребенка. Ольга Николаевна всем телом метнулась к окну, и увидела, что мимо ограды проходила бабушка с уставшим внуком. Ольга Николаевна тяжело плюхнулась на стул, прикрыла рукой глаза.
– Ты чего маешься, голуба моя? – прошелестела соседка. – Дай угомон своим ногам, подик затекли все. Полежи маленько.
– Да не лежится мне, Ефимовна, – грустно ответила Ольга Николаевна. – Мысли дурные лезут.
– И – и, родимая, от мыслей никуда не денешься, покуда жив человек и мысли с ним.
– А зачем жить? Для чего мы живем?
– А ты, золотая моя, не торопись на тот свет, не зови Косую, она сама за тобой придёт, когда наступит срок. Ишь ты: для чего живём? – Соседка села на койке причесала реденькие миткалевые волосы, взяла со стула белый платок, накинула на голову, долго уравнивала концы, завязала узел, тщательно расправила каждый кончик, а потом сердито посмотрела на Ольгу Николаевну, повторила: – Для чего живем... Родились, вот и живем. Да плохо ль жить-то? Я вот – крючок старый, ни травиночки родной на этом свете и то жить хочу. А ты? Чуть не вдвое моложе меня, а туда же, поперед забежать норовишь. Аль не интересно о сыне, о внуках узнать? Оно, знамо, если бы они ходили к тебе. Ну а ты представь, что в другом городе они, не могут приехать. Да не сверкай ты на меня глазищами, знаю, что себя не обманешь. И на край света мать уехала бы, только б позвали. Да что поделаешь, нынче время суматошное, пириуд такой – матерей охаивают.
Ольга Николаевна вопросительно посмотрела на соседку.
– Вы о чем это, Ефимовна?
– Ну, это когда бабы мужиками правят, по радио так говорили.
– Ой, Ефимовна вы своими словечками и мертвого из могилы поднимете. Этот период называют матриархатом.
– Вот, вот, он самый. Не выговоришь никак, прямо язык сломаешь. А, по-моему-то вернее получается. А вы все по-ученому. А по-моему разумению так: лучше попроще, да по совести. Тогда бы и в таких вот домах свободней стало. А то, что же это такое? При живых детях старики в домах презрения, при живых родителях дети сироты.
– Вы мои мысли читаете.
– И милая, в этом доме почитай все так думают, только не каждый говорит об этом. Все больше молчат.
– Молчит каждый о своём.
– Это точно, молчит каждый о своём. – Ефимовна натянула стоптанные, размочаленные тапки на скрюченные ноги, взяла старую согнутую, как и сама хозяйка, палку, и стала медленно двигаться по комнате. Вот она остановилась рядом с Ольгой Николаевной и продолжила: – Когда молчишь, то чего только не придет на ум. Я вот все думаю: жила бы я в своей квартире, так дешевле обошлась государству, ежели б кто ухаживал за мной. А то вот обещали мне через два года взять на обслуживание. А их ещё надо прожить эти годочки, они что-то длинные стали. А одной жить совсем невмоготу. Ты вот возьми такую пустяковину: отросли ногти на ногах /они, паршивцы, так быстро растут/ и не подрежу их никак, руки совсем ослабли. Прошу соседку: "Татьяна откромсай ты мне их за ради Бога, мешают очень, обуться не могу. А она мне:
– Что ты, бабушка, я стесняюсь. Я даже мамке своей не подстригала. Вон пусть Славка подрежет, ему все равно.
– Давай, бабуля, на бутылку, я тебе что хочешь, отрежу, – хохочет тот.
– Твоя-то мать молодая была, – говорю Татьяне. – И то последний месяц я за ней ходила.
Ну что с нее взять, с цыпы. А Славке действительно, все одинаково: что ногти подрезать, что по голове стукнуть. Отца, мать забыл, безразличный стал, всю совесть водкой залил. А до свадьбы в рот ни капли не брал, стеснительный был. Всего его перевернула, перекрутила Татьяна. Да-а, мать ее молодая ушла, а я вот задержалась на этом свете. Видать за убитого мужа, да умерших от голода детей живу. Вот и пришлось сюда идти. Уж немного остается: девятый десяток на спад пошел. А ты подумай, умирать-то совсем не хочется! Мне бы ещё годков пяток на своих ногах по землице потопать... А ты, Николаевна, о чем молчишь?
– Да всякая ерунда в голову лезет. Вот вашему характеру позавидовала.
– Нашла чему завидовать. Чем это твой характер хуже моего? У всех бы столько было доброты, глядишь, и горя поубавилось.
– Горе – оно для равновесия что ли, бьет сильнее по добрым, Может быть, чтобы испытать на прочность? Вот вы говорите: соседка – "Ципа". Не велика беда, если она одна такая. Но что-то сдвинулось в нашем сознании, переступили мы запретную черту, и стало их много. Сами родителей не признают и мужей коверкают. А того не хотят понять, что, насильно заставляя мужа забывать родителей, они обрекают себя на неуважение. И не только со стороны мужа, но и со стороны детей. Когда – никогда это прорвется. Вот считай и пошла цепочка от такой Ципы. И заполняются горем да обидой дома престарелых, детдома. Невежество, бескультурье – он как бумеранг: возвращается к нам и бьет нас же самих. Жаль, что понимаем это слишком поздно. Жизнь назад не повернешь, не переделаешь на новый лад. Дети – это не сберегательный банк, от них мы получаем ровно столько, сколько вложили. А проценты оплачивать нам приходится самим: своим здоровьем, бессонными ночами. Я не понимаю тех, кто утверждает, что тратит на воспитание ребенка только семнадцать минут. Как это так?! Да вся жизнь родителей – это домашняя академия для ребенка. Наше отношение к старшим, к работе, к нашему обществу, наконец, – все это дети впитывают, как губка. Они перенимают всё от нас, даже еще не родившись. И нашу любовь, наше безразличие и нашу злобу.
– Ты, Николаевна, не терзай себя понапрасну, не спеши выносить себе приговор. У тебя еще много дней-ночей впереди, все успеешь перелопатить, осудить и себя, и других.
– Кто знает, у кого, сколько их осталось, дней-то, – печально произнесла Ольга Николаевна, поглаживая левый бок.
Ночью она никак не могла уложить затекшие за день ноги. Она ворочалась, крутилась с боку на бок, ища удобную позу. А мысли метались, будоражили душу, не давая уснуть.
Она пыталась докопаться до причины разрыва с сыном. Когда, какую она совершила ошибку? Может быть, началось все до свадьбы, когда она настаивала на том, чтобы свадьбу справить у них в районе, в столовой? Для этого она многие годы собирала деньги. У нее и мысли не могло возникнуть, что сын куда-то уедет от неё. Но невестка с родителями настояли на своем: свадьба будет в собственном доме и жить они будут в нем. А Ольге Николаевне не хотелось отдавать сына в примаки. Пришлось ей уступить, хотя все же настояла, что жить они будут у нее.
Так в чем же ее вина?! Анализируя в тысячный раз день за днем, час за часом те полгода, которые они прожили вместе с невесткой, Ольга Николаевна пришла к выводу, что скандал, когда в запальчивости было сказано много лишнего, явился не причиной, а поводом для отъезда. А причина была в другом: невестка не хотела жить вдали от своей мамочки. А самое главное – мужа она считала послушным домашним рабом, а у раба не должно быть близких. Одним словом – матриархат.
Да и разрыв ли это? С какой радостью сын приезжал к ней, спешил поделиться всеми своими успехами, даже самыми маленькими. С какой любовью рассказывал о своих пациентах, о проведенных операциях, о своих детях. И столько ликования было в его глазах. Ему всегда не хватало времени все рассказать, и он спешил: говорил, говорил, говорил. И какой грустью, обидой затягивались его глаза, когда она спрашивала его о жене. А какой болью наполнялось сердце матери, когда она видела, как меняется сын в худшую сторону: он становился раздражительным, грубым, /это она улавливала из его рассказов/, а его серые, со смешинками глаза заволакивались черной дымкой. Но с ней он оставался прежним: заботливым, нежным. Если бы они жили рядом! Тогда и не пришлось ей, как бездомной, жить в доме "презрения", по высказыванию Ефимовны. Хотя, как знать. Вот сейчас и рядом, а он так редко бывает у неё. Уж не болеет ли?!
А что, если ее вина во всем? Не надо было вмешиваться в жизнь сына, пусть бы поступал по-своему. Но за годы его воспитания она привыкла все проблемы взваливать на свои плечи, потому и здесь не удержалась, считала естественным что-то ему посоветовать, подсказать. Можно же было решить все вопросы мирно, если бы ее захотели понять, услышать.
А может быть ее главная ошибка в том, что решилась родить сына?'
– Нет, нет! – все закричало и воспротивилось в Ольге Николаевне. Она так зримо увидела маленькие, худенькие ручонки сына, что невольно протянула руку вперед и села. Как она могла подумать такое? Как додумалась до такого абсурда?!
Она была готова вновь пройти по тому кругу пересудов и насмешек, слез и отчаяния, радости и надежд. Пройти, чтобы увидеть такие дорогие, такие родные глаза сына, ее защиты, ее утешения.
А мысли ее были уже далеко. Память возвращала ее в тридцатилетнюю давность.
* * *
Ольга подошла к зеркалу и, увидев в нем свое отражение, осталась недовольна собой: – лицо уставшее, вялое, глаза как у бездомной собаки – жалобные. Она усмехнулась, погрозила пальцем зеркалу и сказала, обращаясь к двойнику:
– Эй, подружка, хватит хандрить! Забыла, что тебе к Марии идти? А в гости, как известно, с прокисшим настроением не ходят. Так, сделаем маленький макияж... и... мы преобразились...
Ольга ловко манипулировала с баночками туши, теней, помады. Лицо ее преображалось, но этот яркий вид был непривычен для нее, так как она кроме помады никогда не пользовалась красками.
– Нет, так я похожа на загулявшую девицу. "Не пойдетъ", – шутливо сказала Ольга и, зайдя в ванную, смыла всю краску, затем слегка провела помадой по губам, расчесала длинные каштановые волосы, надела плащ и, захватив ореховый торт, вышла на улицу.
Ольга редко к кому ходила в гости, потому что ее одноклассники, сослуживцы по работе давно обзавелись семьями, у всех были свои заботы, радости. И только когда у кого случались неприятности или разлады в семье они приходили к ней домой, плакались, жаловались на мужей, на свою несчастную долю. Она всех выслушивала, утешала, уверяла, что все уладится. Успокоившись, подруги уходили и пропадали до следующего конфликта в семье. Иногда кто-нибудь говорил с завистью:
– Хорошо тебе: чистота, порядок, никаких забот.
Но с какой радостью она сменяла бы свою свободу на их семейные мытарства! И только Мария, с которой она познакомилась в доме отдыха, никогда не жаловалась, а просто приглашала Ольгу на чай. Вечера проходили в спорах о книгах, о фильмах. Но таких вечеров было мало – Мария с семьёй по выходным и в праздничные дни уезжали в деревню к родителям. А сегодня Олег – муж Марии, приехал из отпуска, и Ольга была приглашена на чай. Дверь открыл Олег и, увидев ее, воскликнул:
– А вот и наша красавица пришла!
Он помог Ольге снять плащ. А её за руку теребил шестилетний Сережка.
– Ну, быстрее, Оля, пойдем, покажу, что папка привез.
– Сергей, марш бегом в спальню, не мешай взрослым, позже нахвалишься игрушками, – Олег с нарочитой серьезностью подтолкнул сына к спальне, взял Ольгу под руку и повел ее в зал.
– Сейчас, познакомлю со своим другом, я его на недельку затащил.
В комнате звучала музыка. Мария в новом нарядном платье танцевала с незнакомым мужчиной. Ольга посмотрела на него, их взгляды встретились, и ее бедное сердечко екнуло, сжалось в комок: ей нравились именно такие мужчины – стройные, подтянутые, сероглазые. Взгляд мужчины манил, привораживал. Но смотрел он на нее профессионально-оценивающим взглядом человека, избалованного вниманием женщин. Ольга смутилась, замкнулась, а Олег, не замечая этого, подвел ее к танцующим, весело сказал:
– Вот, Алексей, это та самая Олюшка, о которой я тебе говорил.
– Олег весь отпуск говорил о вас, пожалуй, даже больше, чем о Мари. Я понимаю его. Иметь такую жену-богиню – надо быть большим стратегом: чем меньше говоришь о ней, тем меньше привлекаешь постороннего внимания – Алексей смотрел на Ольгу, снисходительно улыбаясь, а боковым зрением улавливал все движения Марии.
За столом Олег вдохновенно рассказывал об отдыхе, о том, как они познакомились с Алексеем.
– Вы представляете, девочки, заявляется ко мне в комнату морской офицер – франт: с кортиком, при эполетах. Но меня этим не проймешь, я сам – бывший моряк. Так что мы быстро нашли общий язык. А вот девочки перед ним "падали".
– Да, видать, и ты там не скучал, – сердито сказала Мария, глядя на мужа, сидящего рядом с Ольгой.
– Да что ты, жёнушка, кому нужны такие охламоны? Там такие не котируются, – Олег весело смотрел на жену, бросавшую косые взгляды на него и Ольгу. – Да что это мы загрустили? Веселиться надо! – Он подошёл к магнитофону и стал перебирать кассеты в коробке.
Ольга подумала: "Что это с Марией? Ревнует Олега ко мне? Тогда зачем приглашала?"
Зазвучала музыка. Алексей проворно встал, галантно раскланялся перед Марией и закружил ее в танце, что-то шепча ей на ухо. Они рассмеялись и оба, разом, посмотрели на Ольгу. Она вспыхнула, взгляд заметался по комнате, ища лазейку, чтобы исчезнуть, испариться. Олег заметил ее смущение, еще ниже склонился над коробкой с кассетами, уши его покраснели, а лицо, наоборот, побледнело.
Улучив момент, когда Мария и Алексей повернулись к ней спиной, Ольга проскользнула в прихожую, сорвала плащ и выскочила на площадку. По лестнице и по улице вплоть до своего дома она бежала, будто за ней гнались. Вбежав в свою комнату, она зажгла свет, повесила плащ и остолбенела – плащ был мужской, более того – с погонами! Ольга в замешательстве смотрела на плащ, потом схватила его, метнулась к двери, но, представив насмешливый взгляд Алексея, остановилась. Она вернулась вновь, повесила плащ, села и с удивлением смотрела на него. Это была первая мужская вещь, в ее доме...
Вдруг Ольге представилась большая красивая прихожая, в которой Алексей надевает плащ и тихонько утешает её:
– Олюшка, я через полгода вернусь, не скучай без меня. А орлам я приказал, чтобы хорошо себя вели, слушались свою маму, самую замечательную, лучшую из всех на планете.
– Эти орлы настоящими разбойниками стали. Ты поговорил бы с ними по-мужски, а то совсем от рук отбиваются. Возраст у них самый опасный – обязательно себя утвердить надо, вот только в чем, сами еще не знают.
– А ты, радость моя, не перегибаешь? Мне кажется, ребята хорошие растут, любознательные, шустрые.
– Вот и беда в том, что слишком шустрые – они же к взрослым тянутся, а тебя годами нет. Вот ты говоришь, не скучай, а разве можно так? Иногда такая тоска накатит – день годом кажется, – Ольга стояла, прижавшись к мужу. Ей хотелось хотя бы немного задержать его.
– Милая моя морячка, ты должна привыкнуть. А насчет тоски... Вам легче: вы на берегу, с вами дети, – Алексей ласково, нежно перебирал ее волосы.
– Да без них-то совсем с ума сойти можно. Наверно; потому и распадаются семьи.
– Да нет, родная, распадаются семьи без любви. Ты и без, детей стала бы ждать.
– Ты так уверен, Алеша?! – лукаво улыбнулась Ольга.
– Уверен. Больше чем в себе...
...Зазвенел звонок. Ольга вздрогнула, недоуменно посмотрела вокруг: в прихожей горел свет, а в окна врывались резвые солнечные лучи. Вновь зазвенел звонок. Ольга открыла дверь и отшатнулась назад – на площадке стоял Алексей. Преодолев смущение, она пригласила его в квартиру.
Алексей перешагнул порог, поставил чемодан на пол и протянул Ольге ее плащ.
– Вы по ошибке взяли мой плащ. – Алексей говорил, тихим безликим голосом, не поднимая головы. Был он весь поникший потухший какой-то, как закат перед пасмурным днем.
Ольга внутренне метнулась к нему навстречу, встревожено предложила:
– Да вы проходите, посидите, я сейчас кофе – сварю…
* * *
Вспоминая это, Ольга Николаевна спокойно улыбнулась. В самом деле, как это ей могло прийти в голову – не иметь сына, ее Алешки! Правда, первый год после его появления пришлось туго, много слез пролила. Особенно когда надо было везти его в поликлинику. Это с ее-то одной рукой! Вторая, полупарализованная, была плохой помощницей. Дома-то, где зубами поддержит, где как. А на людях?! Не легко было на ее мизерную зарплату растить сына. Но все пережила. Зато сколько было радости, когда Алешка стал лепетать, а затем и говорить! А какая она была гордая, когда он закончил институт!
Вырос сын добрым, совестливым. Те годы для нее были годами нормальной, полнокровной, счастливой жизни. Двадцать девять лет счастья.
– А сейчас?! – спросила себя Ольга Николаевна и тяжко вздохнула. – Но разве этого мало – знать, что после тебя осталась ветвь?! – прозвучал внутренний голос.
Чего же ты хочешь, Ольга?!
1989г.
|
| |
| |
| ledola | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 01:56 | Сообщение # 10 |
 Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 10688
Статус: | Зинаида, прекрасные рассказы. Прочла, не отрываясь. Очень рада вашему появлению здесь, на сайте. Вам надо поменять ТЕМУ, название вашей АВТОРСКОЙ темы. У вас просто ПРОЗА, допишите "Зинаида Королёва", иначе вас трудно искать.
С теплом,
Елена
А зверь обречённый,
взглянув отрешённо,
на тех, кто во всём виноват,
вдруг прыгнет навстречу,
законам переча...
и этим последним прыжком
покажет - свобода
лесного народа
даётся всегда нелегко.
Долгих Елена
авторская библиотека:
СТИХИ
ПРОЗА
|
| |
| |
| Мила_Тихонова | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 02:45 | Сообщение # 11 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 19711
Статус: | Зиночка! Перечитала всё два раза!
Чудесно! Какая умница... Так писать - это талант от Бога.
Спасибо!
Играть со мной - тяжёлое искусство!
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 10:23 | Сообщение # 12 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Леночка, Спасибо за отзыв.
Лен, я бы рада поменять тему, да не знаю как сделать это. Уже написала консультанту, а ответа нет. Милочке письмо написала, а оно не отправилось. Одно невезение.
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 10:30 | Сообщение # 13 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Милочка, СПАСИБО!!!
Вы мне продлеваете жизнь, настроение как у альпиниста на вершине горы.
Читайте ещё.
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 10:45 | Сообщение # 14 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | 
КУЗОВОК РАДОСТИ
У подъезда встретились две соседки: Татьяна Ивановна шла с рынка с тяжёлой сумкой и полиэтиленовым пакетом, а у Марии Ивановны в руках только лёгкая корзина из ивовых прутьев с букетом лесных цветов. Обе присели на скамейку – перевести дух перед штурмом лестницы.
– Как рынок-то сегодня? Вижу, хорошо затарилась, – Мария Ивановна обмахивалась листом папоротника, как веером, а на лице блуждала весёлая загадочность.
– Да что рынок, он как тучка на небе – с одного края уже дождь капает, а другой край подсыхает и к серёдочке прижимается. Так и на рынке – у одного продавца цены к облакам рвутся, а другой домой собирается и остаток продукции почти задарма отдаёт. Вот и я, обошла рынок кругом три раза и насобирала кое-чего.
– Да это уже не «кое-чего», а целый куш сорвала, – восхищённо произнесла Мария Ивановна, глядя на тяжелую сумку.
– А ты вот на это посмотри, – Татьяна Ивановна с затаённой радостью открыла пакет, где лежали красные, сочные, один к одному помидоры.
– Ого, какие красавцы! Наверное, рублей по двадцать, а то и дороже? Как это ты такую дороговизну решилась взять? – Мария Ивановна с нескрываемым удивлением смотрела на помидоры и не могла отвести от них взгляд.
Татьяна Ивановна приглушенно рассмеялась, боясь расплескать своё нежданное счастье. Она взяла одну помидорину, любовно повертела перед глазами, рассматривая красную глянцевую кожицу, нежным прикосновением руки погладила, будто ещё не веря, что это богатство принадлежит ей.
– Посмотри вот на эти, – она показала на сморщенные бледно-жёлтые помидоры. – Я полкило по десять рублей за килограмм взяла. Пойдут на заправку борща. А вот этих красавцев два килограмма и тоже за пятёрку.
– Да ты что?! Как же так? – Удивлению Марии Ивановны не было предела.
– А я и сама ещё не верю. Взяла тех желтопузиков и к выходу повернула, но вдруг сзади слышу: «Гражданочка, подождите!» Обернулась, а это сосед того продавца смотрит и зовёт меня. Я даже не поверила, уж очень хорош товар у него был: что помидоры, что яблоки. Я три раза проходила мимо и всё любовалась на них. Видно, что с большим уважением к покупателям относится. Подошла. Яблок уже нет, а от помидоров осталась вот эта горка. Предложил мне за пять рублей взять. Грех было отказаться. А ещё знаешь, что сказал? «У меня в саду много яблок, приходите, наберёте. Приходите с соседкой»… – В голосе Татьяны Ивановны звучало непонимание.– Так что, может, сходим? Он на завтра назначил свидание на рынке.
– А почему же не сходить? Когда падалицы много, то рабочие руки нужны. Поможем ему и себе наберём. Сочку на зиму сделаю, – мечтательно произнесла Мария Ивановна.
– Уж из нас работники в наши-то годы…
– Подумаешь, возраст, всего-то за семьдесят. До ста ещё далеко. Слушай, а этому мужчине сколько лет? Может быть, он фронтовик? Да-а, дожили, килограмму помидоров, как большому кладу, радуемся.
Кто бы мог подумать, что одна фронтовичка, другая, полной мерой хлебнувшая все прелести трудового фронта, не могут позволить себе купить что хотят. Как будто и пенсия стала приличной, набрала на похороны себе, заказала памятник, потому что после это сделать будет некому, – протяжно вздохнула Мария Ивановна.
– Осталось самой себя закопать, – усмехнулась грустно Татьяна Ивановна.
– Только и осталось, – согласилась Мария Ивановна. – Собрать-то собрала на похороны, а операцию сделала и все мои гробовые улетели. Теперь по новой собирать надо. Вот от этих мыслей я и не спала всю ночь, о будущем подумала, и что-то страшновато стало: как одной быть, если сляжешь? Сама вот бегаю, всем помогаю по медицинской части, а ведь точно знаю, что ко мне-то прийти некому будет. Дождалась утра и уехала в лес. Иначе от этих мыслей не освободишься.
Одна вглубь леса побоялась идти, а нашла поляночку с поваленным деревом недалеко от тропинки. Села, отдохнула, позавтракала бутербродиком со стаканом чая, крошками поделилась с птичками – на пенёчек им насыпала. Ох, Татьяна, а какая же там красота! Я голову всю отвертела – то в одну сторону посмотрю, то в другую, и везде своё чудо. Рядом берёзка стоит в зелёном наряде в редкий жёлтый горошек. А чуть поодаль уже взрослая берёзка свесила золотистые косы, но каждая коса перехвачена зелёным бантом. Не удержалась, подошла к ней, обошла кругом, обняла, нашепталась, как с близкой подружкой. И тут лист кленовый на руку упал. Посмотрела, а рядом клён-великан стоит в великолепном наряде: некоторые уже густо пурпурно-красные, у других окрас ещё не устоялся, а у некоторых только краешки окрашены, как будто у художника не хватило краски и он убежал за ней в магазин.
Налюбовалась я, да и пошла – искать рядышком грибочки. Да так быстро собрала полкузовка. Но с непривычки спина устала кланяться за каждым грибочком. Вернулась к дереву, посидела, прислушиваясь к пению, перекличке птиц. Сидела, а душа наполнялась всем увиденным и услышанным. Выложила грибы на пакет рядом с деревом и пошла на новый круг. Набрала ещё грибов половину кузовка. И опять пошла отдохнуть. Уже подходя к месту отдыха, увидела, что на пакете пусто. От неожиданности и навалившейся усталости безвольно опустилась на дерево. Только мысли бежали одна за другой: «Кто мог взять? Кто-то с тропинки свернул? Но можно было заметить, не так далеко была….»
Засиживаться не стала, а выложила грибы теперь уже вовнутрь пакета, положила его на бок, оставив открытым. И заспешила к примеченной грибной семейке. И всё же везло в этот день: быстро заполнился кузовок упругими маслятами, опятами, попадались подберезовики. Довольная, шла к месту отдыха. Пакет лежал пузатенький, значит, никто не тронул. Даже прикасаться не стала к нему, а пошла за примеченными поздними цветами. Сорвав их, полюбовалась букетом, а когда развернулась, чтобы идти назад, то замерла от неожиданного зрелища: рыжая белка спрыгнула с лукошка с грибом в зубах и прямиком на дерево, на самую макушку. Но примерно через секунду она была уже в лукошке, и всё повторилось. А может быть, это была другая белка, но когда я подошла, то лукошко было пустым. Подумала: хорошо, что в пакете остались грибы. Подняла его – что-то упало на дно, стукнувшись друг об друга. Заглянула, а там две большущие сосновые шишки. Я за такими давно охотилась, нужны были для лечения. Присела отдохнуть перед дорогой домой, а в мыслях какая-то чехарда: надо бы расстроиться, а у меня улыбка до ушей – где ещё можно увидеть такую красоту, когда белка заготавливает грибы для сушки? Какая запасливая умница, как заботится о семействе.
Подумала так, и вдруг с дерева что-то упало и прямо в корзину. Посмотрела, а там большущий белый гриб. Вот посмотри.
Мария Ивановна подняла букет цветов, а под ним лежал гриб-красавец.
– Ну вот, тебе на суп хватит, зато, сколько впечатлений останется.
– Да что ты, я его посушу, а потом буду по капельке добавлять в суп, и мне надолго хватит воспоминаний, – В голосе Марии Ивановны звучало неподдельное ликование. – А ведь мы с тобой по кузовку радости принесли.
– И то верно. Понесём в дом эту радость. Да и отдохнуть надо, а то завтра рано вставать. – Татьяна Ивановна встала, а за ней и Мария Ивановна, и обе вошли в подъезд.
|
| |
| |
| натальямеркушова | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 14:33 | Сообщение # 15 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4625
Статус: | Очень люблю Ваши рассказы, Зинаида! А где мой любимый - "Своё солнышко найти"?!
Меркушова
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 15:19 | Сообщение # 16 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Спасибо, Наташа. Вот он, твой и мой любимый.
Лови!
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Понедельник, 15 Сен 2014, 15:23 | Сообщение # 17 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | 
СВОЁ СОЛНЫШКО НАЙТИ
Рассказ
Под окном Игнаткиных расцвела сирень. И крупные её кисти касались самого стекла. Дане казалось, что только протяни руку, и почувствуешь мягкую, нежную бархатистость листьев. Но окно было закрыто, да и её койка стояла у противоположной стены, а матери не было в доме.
С грустью Дана смотрела в окно, и вспоминала, как раньше, когда она приезжала на каникулы домой и ходила на гулянья, то ребята охапками приносили сирень и раздавали девчонкам, а они так небрежно отмахивались её ветками от комаров.
Дана очень рано –– в десять лет, уехала из дома, жила в спортивной школе-интернате, занималась гимнастикой. Но после того как на тренировке сорвалась с перекладины, у неё стала болеть спина. Мамы рядом не было, пожаловаться было некому. А тренеру –– воспитателю говорить не стала –– "Худороба" не любила жалоб. Но после неудачного падения на скользком тротуаре она потеряла сознание, пролежала на льду около получаса. Кто-то из прохожих вызвал "скорую" и её отвезли в больницу. Пролечившись два месяца, Дана всё же не смогла встать на ноги. Родители забрали её в деревню, и вот уже три года она лежит неподвижно, только руки еле-еле шевелятся.
Сначала Дане просто не хотелось жить, но мать обрушила на неё такой шквал нерастраченной материнской любви, что она сдалась и смирилась со своей судьбой и не посмела уходом из жизни доставить родителям ещё большее горе.
Отец был более сдержан, но всячески старался облегчить её быт: он сделал приспособление, на которое ставил книжку и Дана могла самостоятельно перевёртывать страницы. Она читала всё подряд, что попадало в их дом: местная монашка носила церковные книги, библиотекарша переносила весь числящийся фонд, фельдшерица знакомила с медицинской литературой.
Однажды к ним забрёл слепой нищий с мальчиком –– поводырём. Мать посадила их за стол, накормила, дала с собой продукты.
Дана смотрела на них и пришла ей в голову шальная мысль: Вот если бы она поднялась, то стала бы поводырём у какого-нибудь незрячего странника. И так усердно стала молить Господа поднять её с одра болезни, поставить на ноги.
А старец посоветовал матери парить Дану в овсяной соломе и конском навозе, поить отваром калины, делать ванны с отваром корней шиповника.
Что повлияло, Дана не знает, но через год она встала и пошла. Сначала ходила только по дому, затем по двору, а ещё через некоторое время дошла до магазина. Она шла легко, свободно по прибитой дождём тропинке, размахивая сорванной веткой сирени, которая доцветала в самом конце мая. В её сердце звучала музыка, ей хотелось петь, смеяться, танцевать.
Дана подошла к магазину и остановилась как вкопанная: у порога сидел незрячий нищий с тощей котомкой, в заляпанной пятнистой робе. Длинные седые волосы на голове и в бороде были взлохмачены, перед ним лежала зимняя шапка с несколькими монетками в ней. Он сидел молча, низко опустив голову.
Дана моментально вспомнила обет, данный Богу. Она поняла, что это даётся ей испытание: если не пойдёт в поводыри, значит, вновь сляжет. Она подошла к нищему, присела рядом, хрипло проговорила:
–– Дяденька, можно я буду поводырём у тебя?
–– А кто же ты есть? –– слепой встрепенулся, повернул голову на голос.
––Я –– Дана, живу в этом селе.
–– Сколько же тебе лет?
–– Семнадцать.
–– А что же тебя заставляет идти в поводыри? –– удивился нищий. –– Заработка у меня никакого нет, мало подают, зато неудобства на каждом шагу.
–– Я обреклась перед Господом, что если выздоровею, то буду поводырём.
–– Вот оно как, –– задумчиво произнёс слепой. –– Обет –– дело серьёзное, его исполнять надо. Попробуй, походи –– уйти в любой момент сможешь.
–– Дяденька, а ты не пьёшь? –– Дана подозрительно смотрела на лохматые грязные волосы, длинную бороду, на его засусоленную одежду, от которой пахло грязным телом.
–– Бог миловал, до такой низости ещё не дошёл.
–– А почему вы по сёлам ходите? В городах у церквей больше подают.
–– Там одни пропойцы сидят. И для этого надо иметь жильё в городе, а у меня его нет. А в сёлах в летнюю пору под любым кустом ночевать можно. –– слепой встал, отряхнулся, поднял шапку, положил монетки в карман. –– Уже пора трогаться в путь. Решай, пойдёшь ли со мной.
–– Да, да, я уже всё решила. Только сначала зайдём к нам домой, я оставлю записку родителям, чтоб они не волновались, и вещи с собой заберу. Дядя, а как тебя зовут?
–– Зови Олегом Ивановичем.
Они подошли к дому Даны, где их встретила соседка.
–– Дана, ты кого это ведёшь домой? –– она удивленно рассматривала её спутника.
–– Я поводырём буду у дяденьки, –– простодушно ответила Дана.
–– Да ты с ума сошла! –– испуганно воскликнула соседка.
–– Почему вы так говорите? –– Дану удивила её реакция на своё решение.
–– Да ты мать-то совсем в гроб уложишь.
–– А вы считаете, что лучше быть прикованной к постели, чем ходить поводырём?! Странный вы человек. Идёмте, Олег Иванович. Осторожно, впереди ямка.
Они вошли во двор и остановились рядом с душем.
–– Олег Иванович, у нас здесь летний душ, вода уже хорошо нагревается, папа купается после работы. Вы сможете без посторонней помощи помыться?
–– Смогу. Ты только подскажи, как войти туда, где кран.
Дана подвела его к диванчику для раздевания, к крану, на котором была приспособлена мыльница.
–– Я сейчас принесу полотенце и бельё.
–– У меня в котомке есть смена белья.
–– Оно нам пригодится в дороге. А сейчас я у папы позаимствую.
Дана принесла из дома камуфляжные куртку и брюки, рубашку, майку, трусы, носки, положила всё это на диванчик, а полотенце повесила на дверцу. Грязное бельё завернула в узел, и отнесла в тёплую душевую, где они обычно стирали.
Она написала записку родителям, объяснив всю ситуацию, собрала в вещмешок немного продуктов, из чулана вытащила дедов солдатский котелок, железную кружку, две ложки, спички. Через час они вышли из дома, сели в автобус, шедший до райцентра. Так начался скитальческий путь Даны.
Днём они ходили по сёлам, а к вечеру перебирались в соседнее село или устраивались на ночлег возле реки, или возле стога, если такой попадался. Уже давно они перебрались в соседнюю область и путешествовали там.
У Даны зародилась мечта: собрать побольше денег и устроить Олега Ивановича в глазную клинику на лечение. Её спутник был молчаливым, замкнутым: за день одно-два слова обронит и всё. Но изо дня в день, слово за словом смогла выяснить причину его бродяжничества. История ей показалась не столько странной, сколько дикой. А было дело так.
Олег Иванович Куликов служил в Подмосковье в звании майора. Его считали везунчиком: рядом красавица жена, прекрасная квартира, по службе продвигался ровно, без ненужных скачков.
А тут в Афганистан стали посылать. Сначала с проверками, а затем на два года оставили. Повезло ему: живым вернулся и без единой царапины, а ужасов насмотрелся, и они застряли в мозгу.
Опять пошла ровная служба, но подошли девяностые годы, началась война внутри страны: Приднестровье, Осетия, Абхазия, Таджикистан, а потом и Чечня. Их, обстрелянных в Афгане, совали во все дыры. В одном из боёв в Чечне его ранило в голову и в позвоночник. Год лежал в госпитале в Ростове: в Москву не перевозили, там на всех не хватало мест. Но из Москвы приезжали профессора, сделали две операции –– на голове и на позвоночнике. Медленно, но ёел на поправку. Нейрохирург, делавший операцию на голове, предупредил: никаких сильных эмоций, иначе грозит слепота.
Несколько раз приезжали друзья –– сослуживцы и пытались перевезти в Москву, но ничего не получалось. Два раза была жена, и он чувствовал в е1 отношении холодность, которая появилась впервые после его возвращения из Афгана: иногда по ночам он вскрикивал, и тогда жена вскакивала и в раздражённом состоянии уходила в другую комнату.
Близилось время его выписки, и по госпиталю поползли слухи, что жена за ним не приедет. И Олег Иванович уже стал настраивать себя на дом инвалидов: а что, и там жить можно. Но жена неожиданно прислала телеграмму, что к дате выписки она приедет. Олег Иванович не знал, как отреагировать на это известие: зрение катастрофически падало, а жена за больным ухаживать не будет –– не та порода.
И вот настал день выписки. Рано утром приехала жена на «Волге». Сбежалось всё отделение, так что проводы получились шумные. Кто-то шепнул, что жена неотразима, а у него от волнения перед глазами была только чёрная точка.
Сев в машину, жена сказала, что она квартиру в Подмосковье поменяла на квартиру с дачей в Воронеже, и что сейчас они поедут в пригород, два месяца поживут на даче, так как ему нужен свежий воздух.
Ехали они очень долго, Олег Иванович устал, спина его разламывалась от боли, и потому в разговор жены с водителем не встревал, притворившись спящим. Но, наконец, машина остановилась, жена вывела его и посадила на скамейку, сказав, что пойдёт открывать ворота.
Он услышал, как хлопнула дверца машины. У него на какой –– то момент прояснилось зрение, и он увидел усмешку на лице жены, сидевшей в машине, и недоумение, сменившееся ужасом, в глазах водителя. Как током ударило в виски, в затылок, голова закружилась, и разом померк свет, скрыв всё окружающее. Чтобы не упасть, Куликов ухватился руками за край скамейки.
Машина отъехала и воцарилась тишина. Как долго он сидел в таком оцепенении, не знает. К нему кто-то подошёл, кашлянул, заговорил женским голосом:
–– К кому же ты приехал, милок?
–– А чья это дача? –– У Олега Ивановича ещё теплилась какая-то надежда.
–– Моя. Я тут живу постоянно, круглый год.
–– А женщину, которая привезла меня, вы видели раньше?
–– Видела один раз, она была на пирушке у моего соседа.
–– А где он сейчас?
–– Он уехал в отпуск к морю. На дачу не велел никого впускать, –– строго произнесла женщина.
–– Да вы не бойтесь, я туда не пойду. Я слышу, что тут близко проходит электричка, вы не поможете добраться до станции? У меня плохо со зрением.
–– Почему же не помочь, слабому помогать –– святое дело. А кто же тебе эта женщина? Почему она бросила тебя?
–– Это совсем чужой, посторонний человек. Я перепутал адрес, –– только сейчас Олег Иванович понял, что все эти годы жил с чужим, безжалостным, жестоким человеком и теперь для него её просто не существовало на этом свете.
–– Всякое бывает в жизни, –– сочувствующе произнесла женщина. Тут зрячая, и то иногда так напутаешь, а вам, бедолагам, в миллион раз труднее. Тебе как удобнее –– чтобы я тебя под руку держала или ты за меня возьмёшься?
–– Мне всё равно.
–– Тогда пойдём. –– Женщина взяла его под руку и повела к станции. –– Ты, милок, не переживай, Господь не оставит в беде, пошлёт тебе доброго человека, только не озлобляйся на весь белый свет –– добрых людей много, их больше, чем подлых.
Они по ступенькам поднялись на платформу в тот момент, когда остановилась электричка.
–– В какую сторону тебе? А то вот эта идёт на Малаховку.
–– Мне на неё надо, –– поспешно ответил Олег Иванович. Он боялся, что женщина уйдёт, и он не сможет сесть один. Ему было всё рано, куда ехать, только бы не оставаться здесь.
Он взошел на площадку вагона и крикнул в пространство:
–– Спасибо, мать, что довела.
–– Храни тебя Господь, сынок, терпенья тебе и выдержки.
Ему помогли пройти в вагон и сесть на сиденье. Кто-то из пассажиров вложил в одну руку булочку, а в другую –– крупное яблоко. И он ощутил, что голоден: под ложечкой заныло, и он с аппетитом откусил булку, а затем и яблоко. Заморив червячка, он прислонился к стене и старался отогнать все мысли, не думать ни о чём. Его разбудили на конечной станции. Дежурный сочувствующе спросил:
–– Почему ты один, браток? Уже поздно, последний автобус отошёл.
–– А когда будет первый?
–– Утром. А тебе в какую сторону?
–– Да мне всё равно. Туда, где больше подадут. –– Олег Иванович пытался говорить шутливо, но у него это не получалось: голос был грустным, растерянным. Он понимал, что кружит в Подмосковье, а не в Воронеже, как сказала жена. Где-то недалеко был их городишко, но его туда не тянуло: если жена решила избавиться от него, то она действительно поменяла квартиру. Но почему она не отдала документы, зачем они нужны ей? Зачем? Что она может по ним сделать? Или действительно что-то сможет? Как она решилась на такую подлость? Но пока он живой, всё может открыться и вся её затея провалится. Она не понимает этого или не хватило духу пойти на крайний шаг? А ведь могла, жестокости в ней предостаточно. Значит, не хватило ума. Он пытался отогнать эти грустные мысли, но они назойливо лезли в душу, стучались в сердце. Что делать ему? Неужели действительно –– попрошайничать?
–– Пошли, браток, ко мне в сторожку, там переночуешь, а утром поезжай, куда хочешь, –– дежурный взял его под руку и повёл.
Утром Олег Иванович, вооружённый вещмешком, тёплой курткой, сел в электричку, шедшую до Москвы, а затем пересел на поезд "Москва –– Астрахань" и. проехав полпути, вышел на стыке двух областей –– Тамбовской и Саратовской. Там и начались его скитания по городам и сёлам. Отчаяние всё чаще посещало его: страшили надвигающиеся холода, и перспектива замёрзнуть под каким-нибудь забором могла стать реальностью.
Однажды он забрёл в полузаброшенное селение, в котором из жильцов остались один восьмидесятилетний дед Евсей и три старушки: младшей было восемьдесят два, а старшей –– девяносто два.
В одном из заброшенных домов крыша и стёкла были целы, а дверь открыта –– она как бы приглашала его войти в дом. И Олег Иванович не стал испытывать судьбу, решил остаться на зиму в этом доме. Пока не выпал снег, он с помощью старушек набрал себе картошки на ближайшем колхозном поле, которое было уже перепахано, но клубни кое –– где лежали на поверхности. Капустой поделился дед Евсей –– он помогал ему срубать кочаны. Зрение у него временами возвращалось, и тогда он видел как в тумане.
Однажды зимой дед Евсей принёс крупного зайца, который попал в силок, поставленный им. Когда его варили, то Олегу Ивановичу казалось, что мясной дух разносился по всей округе. И сразу вспомнилась та, прошлая жизнь, когда он с друзьями ходил на охоту, и в лесничем домике варили уху или жарили на вертелах пойманную дичь. Что-то делают они, вспоминают ли его? Или так же, как и жена, вычеркнули из списков живых?
Так прошла зима. Но в начале марта объявился хозяин дома, решивший приспособить усадьбу под дачу. И пришлось Олегу Ивановичу вновь пуститься в странствия. Он зарос не только внешне, но как ему казалось, что и его душа зачерствела, замшела, задубела.
Надо было обращаться в военкомат, выручать документы. Но где гарантия, что там поймут его, поверят? Да и что рассказывать? Правду? Он не хотел вспоминать об этом кошмаре, а врать, что-то придумывать он не мог.
И вот эта неожиданная встреча с Даной. Они ходят вместе три месяца, он привык к ней: она улавливала каждое его движение и подставляла руку или плечо. Временами у него наступало прозрение, и он рассмотрел её внешность: нежное девичье лицо с чёрными бровями и такими же чёрными глазами. Её густые, длинные волнистые волосы тоже казались смоляными. А руки были цепкими, но очень нежными и ласковыми. Олег Иванович иногда думал, что если бы жена захотела иметь детей, то у них могли быть почти такая или чуть моложе дочь или сын.
Раньше он слышал выражение: "Видеть свой след", но не придавал ему значения, так как это его не касалось. А сейчас понял, что это самое большое счастье в жизни, –– видеть, куда ты идёшь, кто рядом с тобой.
Что будет с ним, если Дана уйдёт? Где им зимовать зиму? Она уводила его всё дальше и дальше от дома. Почему? Стеснялась? Но он не замечал этого. Но однажды это легко прояснилось.
–– Мы сейчас сядем на поезд и доедем до Ростова, –– Дана уверенно вела его по перрону станции.
–– Зачем мы туда поедем? –– удивился Олег Иванович
–– Нам надо выручать документы, а начнём с госпиталя. Они могут дать дубликат справки, что вы находились у них на излечении.
Олег Иванович поразился её взрослому мышлению, а в ушах звучало: "Нам выручать...". Выходит, что она не отделяла себя от него? Он смущённо закашлялся.
–– Вы что, простудились? –– забеспокоилась Дана.
–– Нет, нет, это я поперхнулся, ты не беспокойся.
В Ростове Дана взяла такси, и они быстро оказались в госпитале. Дана посадила его в кресло в коридоре и попросила проходившую медсестру:
–– Сестричка, посидите с больным, а то его могут обидеть здесь, а мне срочно надо к главврачу.
От её заботы о нём, у Куликова выступили слёзы на глазах. Медсестра села рядом и взяла его руку в свою.
–– Олег Иванович, а вы не помните процедурную медсестру Любу из вашего отделения? –– Она сделала характерный хлопок рукой, когда делают уколы.
–– Помню, особенно этот хлопок, –– заволновался Куликов.
–– Что с вами случилось, Олег Иванович?
–– Да вот совсем ослеп.
–– Кто эта девушка с вами?
–– Это мой поводырь, мой Ангел хранитель.
–– А где жена? Что с ней?
–– Вам Дана всё расскажет.
В это время к ним подошли главврач и заведующий офтальмологическим отделением.
–– Люба, помогите положить больного в первую палату, пока эта красавица будет оформляться санитаркой.
Дана взяла Олега Ивановича за руку, довела до двери в отделение.
–– Вы не скучайте без меня, я быстренько оформлюсь и прибегу к вам, –– она закрыла за ним дверь и бегом побежала в отдел кадров
Когда Дана вернулась в палату, то не сразу нашла своего подопечного, и только по понуро опущенной голове догадалась, что это он: без бороды, без длинных волос на голове он выглядел лет на двадцать моложе, чем ей казалось. Она смущённо взяла его за руку.
–– Олег Иванович, это я. Вас тут никто не обижал? –– она строго посмотрела на соседей, молодых солдатиков: –– смотрите у меня, а то я быстро с вами рассчитаюсь.
В палате раздался смех. Дана посмотрела на себя: длинный до пят широкий халат, колпак съехал на лоб.
–– Смейтесь, смейтесь, завтра вы не узнаете меня. –– Она нагнулась к Куликову: –– При мне звонили в Москву, вызвали какого –– то важного профессора, и с документами обещали помочь. И ещё новость: сюда приезжали ваши друзья, разыскивали вас. Так что ждите гостей.
Дана говорила, а сама рассматривала Куликова: под сбритой бородой кожа была белой, нежной, а остальные участки лица, загоревшие до черноты, загрубевшие. И глаза сейчас совсем другие: в них появился огонёк надежды, и они начинали светиться. Наголо выбритая голова придавала выражение неопределённого возраста. Правильные черты лица, высокий рост со спортивной фигурой гимнаста –– всё это, вероятно, привлекало внимание женщин.
А Дана рядом с ним казалась тоненьким угловатым подростком, на которого даже вот эти солдатики "салаги" смотрят снисходительно. Дана от досады чуть не расплакалась, но в этот момент Олег Иванович сжал её руку, растроганно произнёс:
–– Спасибо тебе, малыш, без тебя я бы пропал. Мне сразу надо было ехать сюда, вызывать друзей, они бы помогли. А я растерялся, спасовал. Но хватит обо мне. Как ты устроилась? Что там говорил главврач про санитарку?
–– А меня оформили санитаркой –– сутки работаю, двое отдыхаю. Через недельку смогу на двух ставках работать.
–– А жить где будешь?
–– Здесь кубовщицей пожилая женщина работает, вот она согласилась приютить меня.
–– А почему через неделю ты будешь по две смены работать? И надо ли? У тебя же травма позвоночника, а с ним не шутят.
–– Мне восемнадцать исполняется, и по закону я могу перерабатывать. А позвоночник сейчас не болит. А тут такой спортивный зал хороший –– просто прелесть. Он не закрывается и вечерами там можно тренироваться, мне главврач разрешил.
–– Когда же ты успела всё разузнать, малыш?
–– Если на ногах, то можно многое быстро сделать. За вами сейчас придут, на обследование поведут.
В коридоре послышалось: «Куликов! В смотровой кабинет!»
Дана подкатила коляску к кровати.
–– Садитесь, в кресло, Олег Иванович, там много ходить надо, удобнее будет на коляске.
Дана вывезла его из палаты. Часа два она катала Куликова по кабинетам, везде вели тщательный осмотр. И только к обеду они освободились.
На следующий день началось планомерное лечение. Дана успевала выполнять простые обязанности санитарки и ухаживать за Куликовым.
Она уже привыкла к нему, прикипела сердцем и не мыслила своей жизни без него. Иногда ей приходила мысль, что надо будет уйти, если вернётся его жена. Тогда она бежала в спортзал и истязала себя упражнениями.
А Олег Иванович, заслышав звонкий, певучий голос Даны, приободрялся, подтягивался. Приезжавший из столицы профессор назначил свой курс лечения, и день ото дня его организм приходил в норму. Он понимал, что лечение когда –– никогда закончится, он вновь окажется на улице без угла, без денег, а за окном уже ноябрьская стужа. Останется ли с ним Дана? И вправе ли он удерживать её рядом с собой? Он незаметно наблюдал за ней и отметил для себя, что лейтенант из соседней палаты увивается вокруг неё, а она, хотя открыто не отвечает на его ухаживания, но при выписке его может уехать с ним. Проводимое лечение не приносило тех результатов, которых ждали врачи, потому что на душе у Куликова было неспокойно и тревожно.
В один из предвыходных дней дверь палаты открылась, и в неё шумно вошли два бравых офицера –– его друзья: Лёшка Оленин и Борис Олегов. Два 0, как он их называл, а когда они были все вместе, то образовывалось приятное триО.
–– О, да он тут как в розарии лежит, –– они посмотрели на Дану и медсестру, снимавшую капельницу. –– Зачем ему спешить в свою квартиру, когда он тут с красотками нежится?! А мы, два дурака, спешим, торопимся ремонтировать его жильё, –– Оленин обнял Куликова, а сам из-под полы достал букетик хризантем и подал Дане:
–– А это тебе. Основной букет ждёт в Подлипках.
–– Спасибо! –– Дана смущённо приняла букет и тут же строго предупредила: –– Олегу Ивановичу нельзя вставать минут 30 –– 40, а то может закружиться голова.
–– А зачем ему вставать, пусть отлёживается, –– вступил в разговор Олегов, –– мы посидим здесь, а ты, красавица, собирай своё имущество, а самое главное –– оформляй документы на выписку вот этого артиста: завотделением и главврач в курсе дела.
Дана, радостно-тревожная, выбежала из палаты.
–– И все же, Кулик, ты –– везунчик: первая жена –– красавица, а этот еще не распустившийся бутон готов вот-вот превратиться в прекрасную розу. Это тебе, наверное, за твою доброту даётся, –– рассмеялся Оленин, завистливо глядя на Куликова.
–– Чем, это вы были заняты, что только по телефону звонили, а приехать не могли? И чью это вы квартиру ремонтировали? –– Куликов радостно смотрел на друзей, которых ясно видел.
–– Слушай, Олег, я никак не могу взять в толк, почему ты не позвонил нам, когда случилось это ЧП? –– Борис Олегов отстранился от Куликова, в его голосе слышалось непонимание, досада. –– Я, когда рассказал своей Анюте, она сначала не поверила, а потом говорит: «Он что, своих друзей сравнял с этой декоративной тыквой? У нас бы пожил, пока оформили ему квартиру. А он во всех разуверился. Нельзя так».
–– Вот такой вердикт вынесла тебе Анюта. Так что квартиру ремонтировали твою, в нашем городке, на одной площадке с нами: там для пенсионеров сдали новый дом за воротами городка. Все ждут тебя.
–– А как вам удалось добиться квартиры? Для этого же надо было сдать деньги или какое-то жильё? –– Олег Иванович недоверчиво слушал друзей.
–– Ты прав, друг наш любезный. Не разучился ещё мыслить в своих скитаниях. –– Олегов с усмешкой присел рядом с Куликовым, затем опять вскочил и заговорил горячо, возмущённо размахивая руками:
–– Нет, вы мне растолкуйте, до какого же идиотизма надо дойти –– с сумой по миру?! Из дома выгнала стерва? Иди в дом инвалидов, если не хочешь бороться с ней. Документы украла паскуда… А мы на что? Мы что, пешки какие-то? Помочь тебе не могли? Ты за кого нас принял?
–– Ты чего расфырчался как перегревшийся котёл? Сядь сюда, сядь, –– Олег Иванович положил руку на плечо присевшего Олегова. –– Что ты хочешь взять с моей больной, израненной головы? Мне первую группу дали не за красивые глаза. Ты понимаешь, дружище, обида взяла верх над разумом. Беспомощность –– это страшная штука. Как заклинило тогда –– не знаю, что делать, куда идти. Как опавший лист летит по ветру –– его кружит в круговерти, но всё же земля притягивает его, успокаивает. Вот так и я: бродил, кружил, петлял, как загнанный заяц, как будто сам от себя стремился убежать. И всё же, благодаря Дане, оказался в госпитале. Я и сам бы дошёл до этого, но она раньше меня сообразила. Так что же вы сдали за квартиру?
–– А мы на обмен сдали твоё законное жильё, –– Борис стиснул руку Олега и не отпускал её, как будто боялся, что друг вновь потеряется. –– Решение этого вопроса наши жёны не доверили нам – сами поехали к «драгоценной» твоей, втолковали ей, что если она добровольно не разменяет квартиру, то очень скоро окажется за решёткой: за причинение физического ущерба мужу, за кражу документов, и ещё несколько пунктов перечислили. Она же сумела оформить пенсию на тебя и получала её всё это время. Так что ей пришлось согласиться с доводами своих бывших подруг, тем более что она знала профессионализм моей Анюты как прекрасного юриста. Квартиру продали, ей купили однокомнатную в «хрущёвке», часть мебели оставили там, а часть привезли в городок. Заодно и развод вам оформили. Так что ты теперь у нас холостой, парень на выданье. Это тебе подарок от Анюты: жить вместе вы не будете, а нервы потрепать тебе она могла бы. А теперь у неё никаких претензий –– вы чужие. Или ругать будешь Анюту?
–– За что? За то, что познакомила, или за то, что развела? –– Куликов усмехнулся. –– Всё путём, так и должно быть. А как вы её нашли?
–– Так чего же её было разыскивать, когда мы помогали оформить обмен, делали ремонт квартиры и сами её перевозили. Мы на другой день, когда она должна была привезти тебя, приехали в Мамонтовку с семьями –– она была дома, а твой след потерялся. Ты знаешь, что она нам сказала? Что ты не захотел ехать с ней, а попросил отвезти к матери в кубанскую станицу.
–– К матери?! –– удивился Олег Иванович. –– А она что, оживила её? Я же сам похоронил мать, когда мне было десять лет. Именно поэтому я оказался в суворовском училище. Она же знала об этом, я возил её на мамину могилку. Какое кощунство! –– Куликов был возмущён до глубины души.
–– Ты что раскипятился? Если бы у неё было что-то святое в душе, разве она поступила бы так подло? –– в голосе Бориса вновь зазвучали негодующие ноты. –– Но Бог есть, и он был на нашей стороне: мы тогда вышли от неё, остановили машину, и оказалось, что сели именно в ту самую, на которой ты ехал из Ростова. Ты представляешь, шофёр потом вернулся за тобой, но ты уже уехал на электричке. Мы с Лёшкой проехали до Малаховки, затем разыскали проводницу с Астраханского поезда, в вагоне которой ты ехал, вышли на той же станции, где сошел ты, но дальше след твой терялся.
–– А почему она поменялась на Мамонтовку? –– Куликов от смущения закашлялся, представив, сколько хлопот он доставил друзьям.
–– Сказала, что тебе надо будет лечиться в санатории, а, живя рядом с ним, можно будет лечиться по курсовкам, и она рядом с тобой постоянно. Видишь, сколько заботы у человека?
–– Да –– а, прожил столько лет рядом, а распознать не смог. А вы говорите –– везунчик.
–– Конечно, везунчик, –– вступил в разговор Оленин. –– Если бы Дана не привезла тебя в госпиталь, сколько бы нам ещё пришлось искать тебя? Мы же ездили в твою родную станицу, покрасили оградку на могиле твоей матушки. Наши жёнушки обратились на телевидение в программу "Жди меня". Сотни писем пришло от очевидцев, кто встречался с вами. Дед Евсей горюет, что не удержал тебя, не оставил в деревне: у них там жизнь налаживаться стала, переселенцы провели свет, землю обрабатывают.
А тут из госпиталя пришло сообщение, что ты поступил на излечение –– мы оставляли свои координаты и просили сообщить, –– Оленин говорил серьёзно, а затем улыбнулся: –– Да, с Даной тебе повезло, старик, умнющая дивчина, да плюс к тому же и симпатюшка. Везунчик ты, так оно и есть –– везунчик. Так и должно быть. Вот сейчас она оформит документы, и поедем домой. Что так испуганно смотришь на меня? –– засмеялся Оленин.
–– А ты уверен, что она поедет? –– смущённо спросил Куликов.
–– Если возьмёшь, то поедет.
–– А возраст? Ты об этом подумал?
–– А причём тут возраст? Ты бери пример с Андрона Кончаловского –– вспомни разницу в возрасте у него с последней женой?
–– Ну, куда хватил. Андрон здоров как бык. А я?
В палату вбежала возбуждённая Дана.
–– Ой, Олег Иванович, на улице первый снег выпал! Там всё сияет, а от белизны даже глаза режет. Я вам очки тёмные купила, вам без них нельзя, глазкам будет больно. А солнце играет, как на Пасху. Оно чему-то радуется. Я всё оформила, вещи собрала, с тётей Полей простилась.
–– Вот и хорошо. Давай здесь собирай и Олега приготовь в дорогу. А мы пойдём к медикам, поговорим за жизнь, –– Олегов подтолкнул Оленина и они вышли.
Дана поспешно складывала вещи в сумку. Куликов, сидя в постели, прикоснулся к её плечу:
–– Дана...
Она вскинула голову, посмотрела на него –– в её глазах стояли слёзы.
–– Вы не думайте ни о чем, Олег Иванович, мне же всё равно надо уезжать домой, а то там заждались. Довезёте меня до вокзала, и я поеду. –– Голос у Даны прерывался, она готова была разрыдаться.
–– Малыш, а тебе не жаль будет своей молодости, потраченной на меня, старика? –– он понял, что Дана слышала их разговор.
–– Молодости? –– удивлённо переспросила Дана. Она встала с корточек и села на край кровати. –– Мы с вами стоим на одной дощечке и не известно, чей край пойдёт вниз первым. Вам без меня сейчас будет трудно, вы ещё не нашли опору в жизни. Когда она у вас появится, я постараюсь незаметно отойти.
Куликов взял её руки, поднёс к губам.
–– Странно, мне порой, кажется, что не я, а ты старше, опытнее меня. Как легко, когда рядом вот такой прекрасный поводырь.
В дверь заглянул Оленин:
–– Вы готовы?
–– Да, да, мы едем, –– Куликов быстро оделся. Дана вынесла сумки в коридор.
–– Дана, а солнце за меня радуется, потому, что я нашёл своё Солнышко. Спасибо тебе, что ты есть. Пойдём, нас ждут.
Они вышли из палаты, крепко держась за руки.
2002г.
|
| |
| |
| натальямеркушова | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 13:55 | Сообщение # 18 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4625
Статус: | Спасибо Вам, Зинаида! Порадовали!) Я так люблю этот рассказ!Цитата korzina0505 ( ) Родители забрали её в деревню, и вот уже три года она лежит неподвижно, только руки еле-еле шевелятся.
Сначала Дане просто не хотелось жить, но мать обрушила на неё такой шквал нерастраченной материнской любви, что она сдалась и смирилась со своей судьбой и не посмела уходом из жизни доставить родителям ещё большее горе.
Цитата korzina0505 ( ) Дана моментально вспомнила обет, данный Богу. Она поняла, что это даётся ей испытание: если не пойдёт в поводыри, значит, вновь сляжет. Она подошла к нищему, присела рядом, хрипло проговорила:
–– Дяденька, можно я буду поводырём у тебя?
Цитата korzina0505 ( ) Он понимал, что кружит в Подмосковье, а не в Воронеже, как сказала жена. Где-то недалеко был их городишко, но его туда не тянуло: если жена решила избавиться от него, то она действительно поменяла квартиру. Но почему она не отдала документы, зачем они нужны ей? Зачем? Что она может по ним сделать? Или действительно что-то сможет? Как она решилась на такую подлость? Но пока он живой, всё может открыться и вся её затея провалится. Она не понимает этого или не хватило духу пойти на крайний шаг?
Цитата korzina0505 ( ) Раньше он слышал выражение: "Видеть свой след", но не придавал ему значения, так как это его не касалось. А сейчас понял, что это самое большое счастье в жизни, –– видеть, куда ты идёшь, кто рядом с тобой.
Цитата korzina0505 ( ) Когда Дана вернулась в палату, то не сразу нашла своего подопечного, и только по понуро опущенной голове догадалась, что это он: без бороды, без длинных волос на голове он выглядел лет на двадцать моложе, чем ей казалось. Она смущённо взяла его за руку.
–– Олег Иванович, это я. Вас тут никто не обижал? –– она строго посмотрела на соседей, молодых солдатиков: –– смотрите у меня, а то я быстро с вами рассчитаюсь.
Цитата korzina0505 ( ) –– Дана, а солнце за меня радуется, потому, что я нашёл своё Солнышко. Спасибо тебе, что ты есть. Пойдём, нас ждут.
Они вышли из палаты, крепко держась за руки.
Меркушова
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 14:00 | Сообщение # 19 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Спасибо, Наташа! Я рада, что ты пррчитала этот рассказ здесь. 
|
| |
| |
| ledola | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 14:12 | Сообщение # 20 |
|
Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 10688
Статус: | Цитата korzina0505 ( ) КУЗОВОК РАДОСТИ
Зинаида, кузовок радости доставил мне очень много радости!! Где-то с ванну, не меньше!)))) Понравилось!
Цитата korzina0505 ( ) СВОЁ СОЛНЫШКО НАЙТИ
Рассказ что надо, с удовольствием прочла!
Спасибо!
А зверь обречённый,
взглянув отрешённо,
на тех, кто во всём виноват,
вдруг прыгнет навстречу,
законам переча...
и этим последним прыжком
покажет - свобода
лесного народа
даётся всегда нелегко.
Долгих Елена
авторская библиотека:
СТИХИ
ПРОЗА
|
| |
| |
| Мила_Тихонова | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 14:49 | Сообщение # 21 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 19711
Статус: | Цитата korzina0505 ( ) КУЗОВОК РАДОСТИ
Цитата korzina0505 ( ) СВОЁ СОЛНЫШКО НАЙТИ
Зина! Какая радость читать такие чудесные рассказы! Так сердечно, по-тёплому написаны, как будто ты их просто рассказываешь, сидя рядом за чаем.
Спасибо, дорогая! Очень рада нашему знакомству.
И ещё - я рада, что на нашем сайте появился такой талантливый писатель и замечательный человек.
Играть со мной - тяжёлое искусство!
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 16:25 | Сообщение # 22 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Милочка, дорогая, какое счастье, что вы зашли на мою страничку и пишите такие вдохновляющие отзывы.
От радости подпрыгиваю к потолку.
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Вторник, 16 Сен 2014, 16:28 | Сообщение # 23 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | Леночка, я очень рада, что мои рассказы понравились. А в СОЛНЫШКО Наташа Меркушова влюблена
|
| |
| |
| korzina0505 | Дата: Среда, 17 Сен 2014, 20:07 | Сообщение # 24 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 257
Статус: | 
БЕЛЫЙ ТАНЕЦ
рассказ
У нас в пансионате танцы. Я иду туда, чтобы побыть на людях, пообщаться, понаблюдать. Это слишком любопытное занятие – смена обстановки очень меняет людей. Некоторые, вырвавшись из жестких жизненных тисков, заявляли, что приехали "оттянутся на полную катушку" и были похожи на выпущенных из загона застоявшихся телят – они точно также взбрыкивали, метались, не находя себе места.
Другие же так и оставались сами собой, просто занимались тем, на что дома не хватало времени: больше гуляли на воздухе, читали книги, ходили на танцы.
На танцах также все вели себя по-разному: одни, забыв о своем возрасте, пытались представить себя совсем юными и прыгали, скакали по залу.
Другие лениво переминались с ноги на ногу, время от времени наклоняясь или поворачиваясь то влево, то вправо, как будто выполняли принудиловку.
В зале появился человек-загадка – "Седой", так я его окрестила. Мужчина лет сорока пяти, молчаливый, даже, я бы сказала, замкнутый. На прогулки он ходил всегда один.
Я еще раньше обратила внимание на Седого из-за его глаз: в них часто проглядывались страдание, боль и какая-то скрытая тайна. Тогда его взгляд становился отрешенным, а цвет глаз не серым, а таким же седым, как и волосы.
Седой пригласил на танец женщину, стоящую у стены. Они вошли в круг и стали танцевать, но каждый сам по себе.
Я наблюдала за Седым – его манера танца отличалась от других. Он, подпрыгивая, перекатывался с носка на пятку, затем вновь на носок. И не стоял на месте, а продвигался взад, вперед, в сторону. В его танце участвовали не только ноги, но и живот, грудь – как у Майкла Джексона.
Я посмотрела на его лицо и от неожиданности опешила: оно было окаменелое, губы глубоко закушены, глаза полуприкрыты. Было такое впечатление, что его тело находилось здесь, а мысли ушли в прошлое или улетели далеко отсюда.
Но вот перестала звучать музыка, он остановился и как будто стал возвращаться из небытия, лицо начинало оживать: у глаз образовались мелкие паутинки, и вслед за ними появилась улыбка, изменился даже цвет глаз – то они были бесцветные, а теперь посерели. Сошло и напряжение с губ: из только что зажатых и вытянутых в ниточку они распрямились и приняли округлую форму.
Седой улыбнулся своей партнерше, которая стояла рядом. В этот момент зазвучал вальс, кто-то крикнул: "Белый танец!" Партнерша пригласила Седого и они закружились по кругу.
А в моей памяти вдруг всплыл такой же танец почти тридцатилетней давности в одном из санаториев.
А было это в грузинском городишке Сурами, который находился в двадцати минутах езды от станции Хашури. Санаторий был третьестепенным: трех-четырехместные палаты со всеми удобствами в общем коридоре. Здание его стояло на горе, а в низу располагались частные домишки местных жителей. В санатории был прекрасный кинозал со сценой для концертов и большое фойе перед ним и столовой, где обычно проводились танцы.
В санатории культмассовиком работал молодой, лет тридцати лезгинец. Каждый вечер танцев, а они проводились через день, начинался его объявлением:
– Танцы народов Советского Союза!
Баянист начинал играть русские, украинские, молдавские и другие мелодии, но никто не выходил. И тогда массовик огорченно говорил:
– Жаль, что вы не знаете танцев своих народов. Придется опять мне танцевать. Лезгинка!
И он пускался в пляс. О, это было истинным наслаждением лицезреть такое чудо. Это было что-то необыкновенное, невероятное: то он огромной птицей с распростертыми руками-крыльями несся по кругу, то свечей взмывал вверх и камнем падал на колени, и начинал крутиться на них, как юла. Но через секунду вновь взлетал в воздух и опускался в шпагате, то разбегался, садился на колени и прокатывался на них от одного края круга до другого. Да это было неописуемое, захватывающее зрелище. Лицо танцора было одухотворенным, он весь был поглощен мелодией танца.
Многие отдыхающие специально оставались посмотреть этот мини – концерт. И так это повторялось всегда, кроме одного раза.
Санаторий был рассчитан человек на сто пятьдесят, и появление новых лиц быстро отмечалось всеми отдыхающими. И приезд необычной мужской троицы из одной комнаты также был зафиксирован.
Они каждое утро в красивых спортивных костюмах, /а в то время это было большим дефицитом/, занимались зарядкой на спортивном поле, пробежкой вокруг корпуса, а вечерами степенно прогуливались, весело беседуя.
Старший – мужчина лет пятидесяти, высокий, стройный красивый, начавший седеть, похоже, главенствовал в этой троице и потому был окрещен как Профессор.
В один из вечеров после традиционного объявления: "Танцы всех народов..." из-за плотного кольца зрителей звонко прозвучал уверенный женский голос:
– "Цыганочку" пожалуйста!
Все, как один, повернули головы на этот голос и ждали – кто же выйдет?
Баянист прошелся по клавишам, настраиваясь на этот мотив, тоже ожидал танцора.
Плотное кольцо зрителей разорвалось, и в круг вышла белокурая, лет сорока женщина, полная, но с выраженной фигурой гитары. Лицо ее было белым с румянцем, брови черные и немного изогнуты, а глаза голубые и светились они, как чистое небо в солнечный день.
Она прошлась по кругу, остановилась перед баянистом, улыбнулась ему, как бы приглашая в свою компанию, и попросила:
– С выходом, пожалуйста.
Музыка зазвучала сначала медленно, словно давая возможность танцору разогреться, а затем темп все убыстрялся и убыстрялся, пока, не стал стремительным.
Белокурая повела плечами и пошла по кругу. Она, слившись воедино с музыкой, была так легка в танце, такой пушинкой приседала и выполняла разные колена, что о весе ее даже не вспоминалось.
Я обратила внимание на Профессора: он пробрался вперед и пожирал взглядом Белокурую.
Музыка замолкла, остановилась и Белокурая, но не ушла с круга. Баянист заиграл "Вальс" и массовик объявил:
– "Белый" танец! Дамы приглашают кавалеров!
Белокурая прошла через весь круг и остановилась перед Профессором, улыбаясь, протянула к нему руку и в поклоне нагнула голову.
Профессор поспешно шагнул к ней, бережно положил руки на ее талию, будто на хрустальную вазу, боясь, что она разобьется, а она – на его плечи, и они закружились в танце. Делали они это легко, непринужденно, полностью слившись с музыкой. Они танцевали так слаженно, будто до этого месяцами проводили тренировки.
Никто из отдыхающих не рискнул выйти на круг – все с любопытством и неподдельным интересом смотрели на танцующих.
А они никого не замечали, они видели только себя: из их глаз вырывался восторг, лица сияли улыбками счастья. Было такое впечатление, что они долго искали друг друга, а, найдя, боялись единым словом нарушить, спугнуть это наслаждение.
После окончания танца они быстро ушли из фойе и больше никогда не появлялись на танцплощадке, но и не расставались друг с другом: в свободные часы уезжали в Хашури или на электричке в Тбилиси и там проводили время.
Не добыв недельный срок своей путевки, Белокурая уехала вместе с Профессором.
|
| |
| |
| натальямеркушова | Дата: Среда, 17 Сен 2014, 21:42 | Сообщение # 25 |
|
Долгожитель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 4625
Статус: | Цитата korzina0505 ( ) Профессор поспешно шагнул к ней, бережно положил руки на ее талию, будто на хрустальную вазу, боясь, что она разобьется, а она – на его плечи, и они закружились в танце. Делали они это легко, непринужденно, полностью слившись с музыкой. Они танцевали так слаженно, будто до этого месяцами проводили тренировки.
Я тоже такое видела! Приходила на танцы пара. Он пожилой, седовласый. Она молодая. У него рубашка была такого же цвета, что её платье. Танцевали потрясающе. Потом исчезали.
Меркушова
|
| |
| |
