Добавлено (28.03.2013, 09:16)
---------------------------------------------
Четвёртая часть.

Пока живёшь, мало задумываешься над итогами своей жизни. Мы слишком заняты повседневностью, чтобы помыслить о конечных результатах. К тому же мы слишком трезвы, что бы мечтать остаться в исторической вечности. И дело не в том, что по нашим наблюдениям историческая память человечества уж очень коротка. Главное в том, что мы довольно ясно представляем себе свою малозначимость не то, что бы для истории, но даже для своего семейства уже в третьем поколении. И всё это совершенно естественно. Почти для всех, что до некоторой степени утешает.
Спрятал в стол фотографии. Все уже мертвы. Это надо же! Пережить всех! И кто вспомнит сегодня Ваську Васильева или Зюньку Цуккермана? А ведь мировые были ребята! Какой-то тут в природе недостаток, недоработка. Мыслимо ли так добром разбрасываться? А может и впрямь где-то всё это сберегается, хранится! Бог? Тоже весьма сомнительно. Не видно в жизни разумного управляющего начала. Ни в жизни, ни в смерти. И сколько времени человечество на эту тему размышляет? Такие вот мысли преклонного возраста. Впрочем, ничуть не оригинальные.

Внук купил мне новый катридж – заработал принтер. Теперь Елена Сергеевна читала мои записки уже не с экрана. А я от своих писаний отдыхал. Уж сколько лет прошло, а всё переживаю и свою семейную катастрофу, и смерть друзей. Да так, что даже давление поднялось. Казалось бы, что уж теперь! Пять лет как Вика умерла. Зюня умер в семидесятом, а Константин Александрович в шестьдесят восьмом. Уж сколько лет прошло! Наступил другой век. Вполне можно бы успокоиться. Сменились поколения, а с ушедшими ушли и их драмы, треволнения. Они и живы то только в памяти таких как я - реликтовых старцев и в литературе. В сущности, литература – единственный нынче способ остаться в памяти потомков, если, конечно, потомков наши истории заинтересуют. Это под большим вопросом. У них будут свои истории. Даже в те времена, когда наши проблемы были актуальны, ими интересовались очень немногие. Что уж говорить сегодня? Для большинства проблемы, к примеру, коммунизма вообще закрыты. Нынешняя жизнь вообще подталкивает не столько к размышлению, сколько к потреблению. Большинство же тех, кто всё же размышляет, полагали, что с падением социализма советского толка, грядёт царство глобального либерализма и всеобщего процветания. А вместо этого мы вошли в эру глобального конфликта цивилизаций в самых его безжалостных формах. Правда, проблемы семейных отношений остались, хотя тоже ракурс их изменился заметно. Но что бы сохранить в строчках наши проблемы хотя бы для тех немногих, которые сегодня ещё читают книжки, нужны строчки высокого художественного уровня. А что это не всем дано, я давно уже убедился на собственном опыте.
______________

Перечитывая мемуарную литературу, отмечаешь неизменно положительный образ автора. Примерно то же самое я замечаю и у себя. И вот – напрягаюсь, изыскиваю в своём прошлом «тёмные пятна». А ведь я так старался всю жизнь, их избегать! Кучу мелких сразу отметаю. Это пресловутый «одобрямс» на партийных собраниях. Сложно разбираться в давно забытых эпизодах. Значительных не было, а одиночный протестный голос по ерундовому поводу (или казавшимся тогда ерундовым) мог стоить непропорционально дорого. А в домашних делах? Может быть, услужливая память уж слишком избирательно преподносит прошлое. Но, по крайней мере, один эпизод биографии нестираем. И хоть он был оправдан самим Зюнькой, но всё равно – это было непорядочно.

Жизнь годами шла ровно, не оставляя заметных следов в памяти. Конечно, что-то там происходило в семейных масштабах, но только талант высокого уровня мог бы попытаться довести эти события до степени, способной заинтересовать читателя. Бывает, особенно вечерами, нахлынут многоцветные волны воспоминаний, но попытки удержать это разнообразие событий, образов, ощущений, заканчивается, как правило, ничем. Серой кучкой словесного пепла
______________

Это происходило в период нашего с Викой взаимного охлаждения. Уже в старости она вспоминала, что я был подчёркнуто вежлив, заботлив и…внутренне холоден. Она – полна чувства вины перед семьей и передо мной особенно. Я ждал, что в этой атмосфере она не выживет и уйдёт, что, в общем–то, и случилось пять лет спустя. Но ушла она не к кому-то, а просто от нас. Это уже потом она сошлась со своим Петром Афанасьевичем, который был много старше её. Была с ним… ну, если и не счастлива, то вполне благополучна. Я же, если не считать кратковременных связей, остался один. И нельзя сказать, что сильно переживал из-за этого. Переживал, что у нас с Викой вот так получилось, но, в то же время, изменить своё отношение к ней, переломить себя не мог. Она это понимала. Незадолго до её смерти мы как-то объяснились с ней, и пришли к выводу, что никто в этой истории не был так уж виноват. Просто такие выпали нам судьбы. Не наилучшим образом, но спасибо и за то хорошее, что у нас было. На том и простились. И хотя, говоря откровенно, я думал несколько иначе, но версию эту, как можно искренней, поддержал. К чему было на старости лет счёты сводить. Кому нужна даже самая рафинированная правда, если всё неисправимо. Но я не собираюсь снова ворошить эти наши с Викой проблемы, что отдавало уже чем-то средним между щемящей тоской и мазохизмом. А на старости лет, в условиях острого дефицита сторонних раздражителей (болячки не в счёт) такая тяга есть. Да кому, повторяю, это интересно?
_______________

День обещал быть самым обыкновенным, но при одном только воспоминании о всей цепочке последовавших событий, на душе становится неприятно. Конечно, реальная и цельная действительность, протяженная в реальном времени, была не столь неприятна, как вот это её сжатое изложение! Да ещё с заранее известным концом. При том ещё, что в психике доминирует итоговая оценка происшествия.

По коридору вблизи моего кабинета прохаживался некто, чья спина и та была неприятна. Давненько я его не видел! Такой визит ничего хорошего не предвещает. Иногда в детстве испытываешь некий восторженный и не всегда объяснимый подъём чувств. Так вот сейчас всё обстояло ровно наоборот. Кирилл Семёнович пришёл, разумеется, по делу, и дело это касалось меня. В сущности, повторялся эпизод с доцентурой, но теперь уже на уровне заведующего кафедрой. Наш профессор – Дед на кафедральном сленге, уже месяц лежал с инфарктом и место зав. кафедрой становилось, наконец, вакантным. Шла обычная номенклатурная возня. Моя кандидатура тоже рассматривалась, но реальных шансов у меня не было никаких. Дело в том, что мне противостояла креатура самого ректора, уже получившая одобрение в партийных органах. Я высоким покровительством не пользовался, т.е. Константина Александровича не задействовал. Почему? Главным образом из-за наших прохладных отношений с Викой. К тому же моё желание занять кафедру было каким-то ущербным что ли. Я и хотел – положение, зарплата, которой всегда не хватает, но…Это было сложное «но» с неким этическим привкусом. Короче, если бы пригласили, я бы согласился, но бороться, встревать в эту подковёрную возню мне не хотелось. Никто, однако, мне не предлагал и ситуация для меня была предельно ясна.
Мы расположились в моём кабинетике и молча закурили.
– Значит так, - начал Киря, словно продолжая давнишний разговор. – Кандидатура горкома нам не подходит. Но вступать в конфликт с партийной организацией города мы не будем. Это руководством не поощряется. Есть другие способы, и ты нам должен помочь. Тем более, что твоя кандидатура нас вполне устраивает. – Он замолчал, а я лихорадочно думал, чем заслужил поддержку столь одиозной организации.
– Что надо сделать? – Он достал из портфеля несколько страничек печатного текста. – Вот копия статьи, направленной им в журнал. Наши товарищи с ней ознакомились и выяснили, что автор приводит обширные выдержки из иностранных источников, причём кавычек почти нигде не ставит. Цитируемые авторы – известные антисоветчики, немецкие правые социал-демократы. Мы даем тебе статью на рецензию, ты воздаёшь ей по заслугам и вместе с нашим заключением – это станет достаточным, чтобы кандидатура не прошла. А вопросом, как он получил доступ к иностранным антисоветским источникам, мы займёмся особо. Всё понятно? – Действительно, всё было понятно, хотя, разумеется, нужно было ещё вникнуть в содержание статьи.
– Да, в рецензии своей пиши – не стесняйся. Опубликована она всё равно не будет и останется у нас. Извини, покидаю тебя. У меня ещё много дел.
Вставая и пряча бумаги в портфель, усмехнулся.
– Докторская у тебя, поди, давно готова. Зюня, небось, старается.
– Сколько у меня дней?
– Не больше трёх.

Скользкая статья. Автор явно пытался протащить кое-какие идеи Западных социологов. Ничего уж такого, но всё же…В условиях «железного занавеса» - это было несомненно полезно. Мир идей не должен иметь границ. Изоляция лишь тормозит общее развитие человеческой мысли. Таковы абсолютные законы развития науки. На отдельной странице были приведены подлинные цитаты излагаемых авторов с указанием первоисточников. Поработали ребята! И впрямь, кое-где кавычки так и просились. Где он взял материал? Если верить приложению, то он пользовался аж семью зарубежными источниками! Недооценил он наши компетентные органы. Явно недооценил. Сейчас мы ему выдадим. Ручка застыла над чистым листом бумаги. А ведь нехорошо. Что плохого он, собственно говоря, сделал? Да поставь он кавычки и укажи авторов, то сроду такую статью не опубликовали бы. Даже если бы вся она была посвящена беспощадному разоблачению немецких социал-предателей. А вот такая статья, если проскочит, - это хоть и маленькое, но оконце в мир иных идей. Попытка, в частности, хоть и робко, но оспорить известное положение Маркса об абсолютном обнищании рабочего класса и, как следствие, неизбежности социальной революции. Научно-техническая революция и рост производительности труда действительно внесли заметные коррективы в это фундаментальное марксистское положение. Это же подтверждала статистика последних лет - в развитых странах уровень жизни трудящихся неуклонно повышался. Двадцатый век внёс в развитие мирового социума заметные изменения. Даже ортодоксы вероятнее всего это отлично понимают, но при существующей у нас политической системе на пересмотр фундаментальных положений теории нужна специальная команда, однако, вряд ли она последует в обозримом будущем. Ревизия, обрушение марксизма – это нечто для нашего строя катастрофическое. В нынешнем виде он на него не пойдёт. Пока существуют материальные ресурсы, и система хоть как-то функционирует - не пойдёт.
Так, отвлёкся. Писать или не писать – вот в чём вопрос? Его статью уже всё равно не пропустят. Заключение их экспертов уже есть. Зачем им ещё моё – вообще не совсем понятно. Замарать? Писать явно не этично, но лично мне, для карьеры моей выгодно. Спасибо, что не таким уж грязным способом. Не может быть, что бы моя рецензия много значила по сравнению с заключением их экспертов. Ладно. Хочется написать, а там уж пусть Зюнька рассудит. Время есть. Ручка опустилась и мысли, обгоняя и теснясь, хлынули на бумагу. За час с небольшим управился. А если точнее – расправился с нарушителем ортодоксального спокойствия.
_____________

Домой я шёл ещё засветло. Холодало. И чем ближе к дому, тем уже становилась дорожка между сугробами. Постепенно они превращались в нечто вроде стен снежного каньона. В нашем полисадничке было весело. Дочка с подружками каталась с горки, которую я соорудил ещё осенью и постепенно наращивал. Все визжали от восторга, вываливаясь на ходу из санок в снег. Вика прохаживалась по узенькой расчищенной тропинке. Помахала мне рукой. Я подошёл. Почему-то захотелось её обнять, но удержался. «Профессор,- сказала жена,- переоденьтесь и… вот лопата. Нас совсем завалило». Подбежала дочка. «Папа, брось меня в снег». Это у нас была такая игра: я раскручивал её, отпускал, и она летела в сугроб. С визгом, разумеется. Вика смотрела на нас с улыбкой. Со стороны глянуть – полная семейная идиллия. Неожиданно для себя, рассказал про сегодняшний визит Кири. Посерьёзнела.
– И что ты решил?
– Написал.
– Дашь прочесть?
– Конечно.
– Ты хорошо подумал?
– Я понимаю, что не всё тут так уж красиво. А что ты думаешь?
– Надо прочесть. Всё так перемешалось в нашей жизни.
Зюня меня поразил. Когда мы собрались у него в комнате, его вердикт прозвучал без тени сомнения. «Надо соглашаться. Я вот тут немного добавил». Ожидал укоров и даже разноса, и был его позицией изрядно удивлён. Прочёл Зюнькины дополнения. Согласился. Вика сказала.
– Зюня, но ведь в этом есть что-то нехорошее.
– Конечно. Как и во всей жизни этой страны. Спасибо нужно сказать, что здесь цель достигается ещё так сказать малой кровью. Лично я предпочитаю видеть в качестве заведующего кафедрой Николая. И не только потому, что он мне друг. Он компетентный и порядочный человек. В существующих условиях он - отличная кандидатура.
– А этот чем плох?
– Непредсказуемостью. Кто знает, что он за человек. И потом, жизнь – борьба. Не вижу оснований в данной ситуации уступать. Главное его преимущество, как я вижу, близость к ректору. Серьёзных трудов его я не знаю.
– А способ, - она постучала ногтем по листочку с моей рецензией, - тебя не смущает?
– В данном конкретном случае не очень. Это не донос. Всё написанное чётко соответствует господствующей у нас доктрине. Ты, Вика, исповедуешь её искренне, так что не так? Чем ты недовольна? Ты готова под всем этим подписаться?
– Готова. – Это после небольшой заминки.
– Так в чём же дело?
– Но ты ведь не готов. И он сам думает иначе.
– Пожалуй. Но наша жизнь протекает в жестких идеологических рамках, по строго определённым правилам. Ситуация такова, что либо ты играешь по этим правилам, либо не высовываешься. Или сидишь в лагере. Герои сидят. Рядовые граждане играют по правилам. Кто искренне, как ты. Кто вынужден лицемерить. Не их вина. Придёт время и всё станет на свои места. Как стало со Сталиным - гением всех времён и народов, а на поверку кровавым палачом. Это ты уже поняла. Со временем поймёшь и остальное. Повторяю. То, что написал Николай - строго соответствует господствующей доктрине. И потом, ты представляешь себе, какие будут последствия для него, тебя, Константина Александровича если Николай напишет то, что думает на самом деле? Считаю, что в данном случае Париж стоит мессы.
– Причем тут Париж? Слушать тебя – так страшно делается. Страшно и обидно. Получается, что весь народ – недоумки, все ошибаются, а вот несколько человек всё знают и всегда правы.
– За весь народ расписываться не надо. – это я вступил. – Но большинство народа у нас, пожалуй, действительно на данный момент власть поддерживают. Но то, что народ всегда прав, никогда не ошибается – выдумка большевиков. Им это выгодно, поскольку они-то и являются единственными выразителями этой самой народной воли. Ведь все средства массовой информации в их руках. То, что народ действительно думает, знает только Кирино ведомство. Да оно не так уж для них важно. Как сказал «отец народов», главное не то, как голосуют, а как подсчитывают. Кстати, Гитлера избрал народ. Вполне демократически. Он ведь ошибся, не правда ли? Народ в Китае молится на Мао. Он ведь тоже ошибается. То, что наш народ ошибается - вполне объяснимо. Он ведь начисто лишён правдивой информации.
– Мы с Николаем верим в победу социализма во всём мире, но это, надеюсь, будет социализм другого образца, по Марксу, а не по Сталину. А может быть и не будет социализма.
– Одно тебе хочу сказать: жалею очень, что пошел на истфак. Надо было подаваться в технику.
Открылась дверь и вошёл мой сын. «Дядя Зюня, ты обещал со мной алгебру учить». Разошлись.

Добавлено (04.04.2013, 13:29)
---------------------------------------------
Воскресенье, утро, бездельничаю. Даже читать не хочется. Постучала и вошла Сима. Её живот впечатлял.
– Николай Сергеевич! Уезжать мы от вас будем. – Так, шарахнула. Постепенно осознал.
– Рожать, в деревню к матери. Там и останемся. Мать – она стареет. Одна с хозяйством не справляется. Помощь требуется. – Про Зиновия не спрашиваю: муж есть муж. Только что же он делать будет в деревне той? И не сказал же мне ничего! Я всё же не выдержал.
– Как Зиновий? – Пожала плечами.
– Куда ж он без меня-то? – Верно, конечно, но…Возразить мне совершенно нечего. Впрочем?
– А почему бы тебе мать сюда не перевести?
– Вот и Зиновий Маркович то же. А жить на что? Пенсия у них в колхозе – сами знаете. Да и не хочет она в город то. В своем доме, говорит, жисть прожила, в своём доме и помру.
– А сестра твоя чего же?
– Мало проку с Лильки. Да и то сказать! У ей своя семья. Дитей аж трое! Когда забегит – поможет что, да толку с того мало. В ногах слабость у матери. По дому ничего, а как в магазин, так беда.
Зашёл к Зиновию. Редкое зрелище – нечитающий Зюнька, Молча присел.
– Как же это будет?
– Хреново это будет. – Молчим.
– Идеи есть?
– Есть, конечно.
– Давай.
– Не стоит. Можно попытаться в дом инвалидов устроиться. Там конечно свои сложности, но жить, наверное, можно.
– А Сима?. Можно кого-то вместо Серафимы взять
– Вот, вот! Не притворяйся, что не понимаешь. Серафиму оставить – где же совесть? Да и не так это просто по нашим временам найти ей замену.
– Что делать будем?
– А ничего. Постараемся пережить.
____________

Лето, отпуск. Студентов - на принудительные работы в колхоз Профессоров и доцентов не трогают. Можно куда-то поехать – развеяться. Сыну совместными усилиями достали путевку в Болгарию. Точнее сказать, пристроили к молодёжной группе университета. Ему страшно не хватает денег, и он всякими путями старается их заработать. В условиях развитого социализма – это далеко не просто. Шаг вправо, шаг влево – криминал. Тем не менее, многие этим занимаются. Чувствую, что и он может, но опасно. Из Болгарии привез массу барахла – как это ему только удалось через таможню? Сам я этим заниматься бы не стал, но в его действиях ничего позорного не видел. Мне в подарок достался магнитофон. Отдал свой старый Зюньке в деревню. Тяжело там Зиновию приходится! А сын подался на всё лето в стройотряд, сооружать коровники. Говорит, что там можно прилично заработать. Дочке мама достала путёвку в престижный молодёжный лагерь. Большая удача!

В доме я один. Привыкаю к этому новому для себя состоянию – одиночеству. В компаниях (дни рождения, праздники) и не без усилий Вики встречался с Ниной. Приятная женщина, но просто спать с ней нельзя – нужно жениться. А вот к этому я в то время был совершенно не готов, хотя по житейскому здравому смыслу наверное был бы разумный шаг. Вместо этого поехал в Ленинград. Дали адрес старушки, которая сдает квартиры приезжим. Нечто вроде частной гостиницы.

В Эрмитаж, как на работу. Каждодневно. Просто балдею от этого великолепия. Во мне даже какая-то торжественная музыка начинает звучать, когда я подымаюсь по главной лестнице в малахитовый зал. Великолепный город! Особенно после нашего захолустья, где вершины архитектуры – несколько домов на главных улицах в стиле сталинского ампира. Когда я впоследствии передавал Зюньке свои впечатления от Ленинградских музеев, он заметил, что они вроде бастионов в бушующем море калечащей души попсы. И главный бастион – Эрмитаж. Он, помнится, ещё долго изливался на счёт связи между попкультурой и нравственным обликом народонаселения. Но забегаю по обыкновению вперёд. Для себя я так и не решил, что первично в этой связке народ – попса. Наверное, это нечто в неразрывном единстве.

В поисков следов Вики наведался в университет. Лето, никто ничего толком не знает. Да, есть такая аспирантка. Её руководитель и вообще все к ней причастные в отпуске. Подался на её родину – в один из северных посёлков. Познакомился с родителями, но где обретает Вика, они сами понятия не имеют. Вроде собиралась на острова. На этом я розыскные мероприятия прекратил. Был бы нужен – сама бы объявилась. Навязываться нехорошо. В компании двух милых женщин подался на Юг. Аж в Батуми. Экзотики Юга и Шурочки хватило на неделю. Начинаю чувствовать возраст. Мне хочется море и созерцать живописные окрестности. Им, кроме моря, нужен флирт, рестораны с их чадом и шумом, который выдают за музыку. Сбежал под Сочи. Море здесь другое, не такое ласковое. Зато соседка с двумя детьми очень мила. И распорядок дня у нас чудесно совпадал. Днём она занята с детьми, а я со своими книжками и морем. После десяти мы заняты друг другом. Но через неделю приехал муж и пришлось отключиться. А жаль. Прекрасная, милая женщина. Судя по всему, если бы хорошо постараться, можно было бы её у такого мужа увести. Но двое детей! Да и стараться, признаться честно, особенно не хотелось.
_____________

Там, где я на берегу располагался, было сравнительно безлюдно. Почувствовав, что кто-то стоит рядом, раздражённо оторвался от книги и поднял голову. В купальнике, загорелая, волосы выгоревшие – почти блондинка. Серые глаза смотрели спокойно. Бывает же такое! Я сел.
– Присаживайся. Вот не ожидал!
– Мне писали, ты был у нас дома?
– Да, знакомился с нашим Севером. – Долгий изучающий взгляд.
– Кто эта блондинка с детьми?
– Соседка по квартире. Обычный курортный роман. – Спокойный тон с оттенком безразличия давался мне с большим трудом. Я словно впал в какое-то своеобразное оцепенение. Присела. Одной рукой начала выбирать из песка гальку и складывать из неё башенку. Я закурил.
– Иногда я думаю, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.
– Я иногда думаю, что потерял самое дорогое в своей жизни.
– Ты и в университете был?
– Был.
– Я бросила аспирантуру. Поступаю в художественное училище. Я не плохо рисую.
– Ты тут с кем-то?
– Целая компания. Я тебя уже третий день вижу, а ты меня в упор не замечаешь.
– Не ожидал тебя здесь встретить. Мне сказали, что ты подалась на острова.
– Была на островах.
– Сегодня же уеду. – Каменная пирамидка зашаталась и рухнула. Молчим. Рассматриваю её, пытаясь вобрать в себя этот образ на всю оставшуюся жизнь. Чувствую, что истекают последние минуты. С удовольствием остановил бы время, но… - Послушай, может, бросим всё и уедем домой? Такое ведь в жизни может не повториться. – По её лицу пробежала легкая гримаса.
– Знаю. Но поезжай один. На долго меня всё равно не хватит. К тому же…- Она замолчала, а мне выслушивать её аргументацию было заранее неприятно.
– Что ж, тогда прощай, любовь моя. Уж извини за сентиментальность. – Вставая, обронила.
– Это не сентиментальность. – Глаза её странно расширились. – Прощай, мой дорогой.
Мне трудно объяснить словами, что ей мешало, не устраивало. Может быть, какое-то инстинктивное видение грядущих неурядиц! Боязнь повседневной рутины, ординарности существования? желание устроить себе какую-то особенную жизнь! У большинства к двадцати шести годам это обычно проходит. Особенно у женщин. Выдержала же она два года нашей деревенской жизни! Да, она не обычная, не такая, как все. Так ведь тем и дорога. В общем, порассуждать на эту тему, особенно будь она абстрактной, можно было бы, но всё, хватит. Нет больше Вики. Придётся доживать без неё.
За все прошедшие годы я только один раз встретил упоминание о ней. Где-то на последней странице одной из центральных газет было её имя в связи с …точно уже не помню, но что-то такое, связанное… с разведением собак! Совпадение маловероятно – Виктория Клемёнова, крайний Север. Вика и собаководство! – Какая между ними связь? С трудом удержался, чтобы не написать.
______________