А мне весенними ночами часто снится
Любимый город с не бывалой высоты.
И я парю над ним свободной белой птицей,
Вдвойне приятно, что со мною рядом ты.

Стою, мою руки. Туалет, похожий на все те, которые делают в госучреждениях. Сзади подходит молодой человек, что-то говорит…

Пусть день влюбленных и не наш, - 
про то известно мне! -
но праздник хочется сейчас,
и солнышко в окне,

За переотражениями нет первоотражения, ибо в зазазеркалье нет начала и конца...

    Солнце ломится в пыльное стекло лагерной палаты. Физрук наконец свободен и может заглянуть к старшей вожатой. Вялой тряпочкой висит знамя на линейке. Выпита из пробитых дырочек вся сгущенка и съедено, выигранное в теннис, печенье. Посланники пошли за компотом для всех. Две сигареты на пятерых. 

Ласковое июльское утро почти не проникает сквозь густые своды высоких сосен. Палатки лагеря отсырели от росы и ночного дыхания студентов мединститута на военных сборах. То самое время короткого блаженства, когда построение и завтрак красной рыбой из консервов под названием "Минтай в томате" уже закончились, а командиры еще не довели до нас свои стратегические замыслы на сегодня. 

    - А ты че, трупов не боишься? Там же в морге надо будет трупы резать.

С таким вопросом приставали ко мне парни, когда узнавали, что я поступил в мединститут. Девчонок больше интересовало, не боюсь ли я вида крови. А я и сам не знал насчет трупов. Крови не боялся, во всяком случае в обморок не падал. 

То сзади тень, то под ногами,
фонарь на снег пролил слезу,
и клён ветвистыми рогами
задел вечернюю звезду.

Шёл второй год войны. Гитлеровцы рвались к перевалам Главного Кавказа, предвкушая победу. Их силы были направлены на восток, к нефтяным запасам Каспия и в республики Закавказья.