Когда просыпается день,
проспекты в тумане тонут,
и солнышко на ладони
сползает с кирпичных стен,
оранжевые лучи
ласкают осколки стекол...
Закутавшись в ветер теплый -
так хочется перемен...

слежу за идущими мимо, идущими сквозь.

Выстрелила тоска...

когда я хочу забыть тебя – ты начинаешь мне сниться...

Я аплодирую Богу стоя. И изливаю за строчкой строчку...

Я никогда не буду
птицей большого полёта,
я для небес - простуда,
туча на горизонте,

дрожь напряженных нитей,
грома раскат охриплый.
Ненависть в чистом виде...
впрочем, почти привыкла.

Замиксованные стихи
на запястьях - как верх покорности.
Опираюсь о синюю высь
как убогий о свою трость.

Ураганы снуют в душе
избалованными метафорами.
Висну камнем на твоей шее,
а кажусь тебе теплым шарфом.

Задыхайся. Не знаю лжи
и неискренность мне неведома.
Отпусти, если хочешь жить.
Если нет - отправляйся следом...

Обреченное

Словно в упрек мне прошлое,
игр своих же пленница.
Кинул "всего хорошего",
мол, на таких не женятся.
Синим сгущалось небо и
льдинки лицо царапали.
То, что моим и не было
стоит ли и оплакивать?

Но зимние ночи долгие,
просьбы не безответные.
Он же вернется снова,
а я обниму. Вослед
будет мой тихий бред
и слабая тень обид,
но если любовь - свет,
и это переболит.

Здесь так тяжело дышать, что плачешь порой от страха,
здесь холод острей ножа, и молнии в небесах
вот-вот разобьются оземь и морем прольются синим,
вплетаешь в тугие косы "во имя Отца и Сына..."

И пишешь письмо вдогонку, вернись мол, пока не поздно,
мол, я тут - как на иголках, и незачем больше - порознь.
Задумается, быть может, но не повернет обратно,
сдаваться - себе дороже, но пишет мол: "Ладно, ладно."

А ждать его можно - вечность. И вглядываться в прохожих,
и обнимая плечи свои же шептать "я тоже
люблю тебя, жду так сильно,
коплю в своем сердце нежность".

Его - как воды в пустыне, но...
не умирай, надежда.

Запомни, пожалуйста, я не малышка и вовсе не прелесть. И я никогда не стану такой, как тебе хотелось бы. Хочешь - попробуй забыть, пока не въелась в бетонное сердце железными скобами, хочешь - на пьедестал вознеси, а не хочешь-не пробуй.
Знаешь, я ведь могла влюбиться в любого - светлого, чистого, с мягким приятным голосом, быть его верным ангелом в эту осень, быть его счастьем, нежностью. Я ведь могла стать центром его Вселенной и открывать его по миллиметрам, медленно пусть, но верно.

...Но полюбила такого,что не из прочих: странного, молчаливого одиночку...

Кстати, скажи ему, больше ему не приснюсь,
он почему-то боится смотреть мне в глаза.
Мамочка, только не плачь, я за вас помолюсь.
И не зови меня. Мне не вернуться назад./

И может быть наконец-то пройдет обида,
и я отпущу тебя. И наконец-то поставлю точку.
И обниму свою тихую девочку Риту
и назову /впервые/ любимой дочкой...

Детей нужно заводить, когда будешь уверена в будущем их. Но многие рожают, потому что растет живот и пришла пора. А потом оставляют детей на произвол судьбы.

Так и уснуть, и проснуться от крика "Чтоб тебя",
сонно понять, что вернулась жена твоя из Севастополя,
юркнуть за дверь кошачьей прямой походкою,
не отвечать на звонки: стала слишком гордой.

После – жалеть… и душу свою, и тело,
и упрекать себя: этого, мол, не хотела;
но пролетела; мучайся, ведь за дело,
сердце конечно вдребезги, мозг хоть цел.

Только правда едва ли ценится выше всех
остальных и сомнительных до отвращенья благ.

Но на то мы и вместе, чтоб за руки - до конца,
предсказуемость наказуема, помни всуе.
Все на вырост; и пусто, и сыро, не прячь лица,
мы же выбрали сами - встречную полосу.

По-хозяйски закрыл все окна - не простудись.
Приготовил мне сладкий чай и себе глинтвейн,
закрывая глаза, процедил: "за ТАКУЮ жизнь -
где не надо отсчитывать - сколько осталось дней."