|
Коломийцев Александр
|
|
| silina | Дата: Четверг, 08 Авг 2013, 19:58 | Сообщение # 51 |
 Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус:  | С Днём рождения, Александр! Вдохновения, новых начинаний, зоровья и благополучия! Добавлено (20.07.2013, 00:08)
---------------------------------------------
АЛЕКСАНДР!!! ВЫ ЧТО ПРО НАС ЗАБЫЛИ? Добавлено (08.08.2013, 19:58)
---------------------------------------------
Александр! Вчера распечатала Ваш рассказ "Последний бастион"! Хотела отвезти почитать зятю (мужу сестры), но попала под дождь, вернулась. И с таким удовольствием прочитала его ещё раз сама! Распечатаю сегодня и "БИЧа"
Вы как там, на Алтае? В безопасности?
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Четверг, 08 Авг 2013, 20:08 | Сообщение # 52 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | silina,
Дожди надоели, больше месяца льёт и льёт. Водоёмы далеко, затопление не грозит.
С уважением, АПК
|
| |
| |
| silina | Дата: Четверг, 08 Авг 2013, 20:43 | Сообщение # 53 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Цитата (Коломийцев) Водоёмы далеко, затопление не грозит.
Хоть это радует!
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Четверг, 08 Авг 2013, 21:25 | Сообщение # 54 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Русская песня
рассказ
Остроумов вышел на крыльцо, постоял на площадке, сел на крайнюю плаху. Солнечный жар и свет заливали двор, отбрасывая тень, крыльцо от горячих лучей закрывал козырёк. Закурив сигарету, медленно осмотрел заброшенный двор.
Что толкнуло его, потомственного горожанина, забраться в деревенскую глушь? Когда-то, кто, замаливая грехи, кто, укрываясь от суеты опротивевшего мира, уходил в монастыри. Нет, менять одно лицемерие на другое у него душа не лежит, посему монастырь не для него.
О содеянном не жалел, что сделано, то сделано. Количественное накопление перешло в качественный скачок, и вот из шумного города он перебрался в тихую обитель.
В воскресный день Остроумов брёл по бульвару Профсоюзов. Лето наступило рано, после полдня на размягчённом асфальте оставались следы, световое табло на автозаправках показывало более тридцати градусов. На посеревшем от жары небе плавился солнечный диск. Серые лица прохожих омрачали неразрешимые проблемы. От серости, озабоченности лица казались озлобленными. Довлеющую над миром серость разнообразили ядовитые цветы вездесущей рекламы. Остроумов вздрогнул. Мысли разбежались напуганными серыми мышами. Навстречу с сияющим лицом бежал сын. Озадаченный отец застыл на месте. Изумление сменилось недоумением. Отпрыск радовался вовсе не встрече с родителем. Он его попросту не видел. Весело смеясь, беспрестанно оглядывался. В двух шагах позади, бежал такой же переполненный восторгом юнец, прижимавший к груди дамскую сумочку. Несостоявшаяся встреча длилась не более тридцати секунд. Мальчишки юркнули в ближайшую подворотню, не прошло и минуты, всё разъяснилось. Между расступающимися прохожими появилась дама преклонных лет, нелепо размахивающая руками. Дама раскрывала в немом крике рот, прижав к груди руки, остановилась. Остроумов встретился глазами с растерянным, плачущим взглядом, всё понял. Его сын – вор, грабитель, вор гадкий и мерзкий, отбирающий у стариков жалкие крохи. Остроумов развернулся на месте и зашагал в обратную сторону, начисто позабыв о цели своего путешествия. Паническая мысль, что в нём узнают отца вора, гнала прочь, стыд принуждал ускорить шаги. Пройдя квартал, остановился. Смятение улеглось, никто его не опознает, а вот он поступил подобно водителю, скрывшемуся с места наезда. Надо было не убегать, а отдать украденные сыном деньги.
Вызвонив отпрыска по мобильнику, велел принести сумочку. Сынок закочевряжился, ответил, что знать не знает ни про какую сумочку.
- Слушай, Филя, - обозлился отец, - я лично лицезрел твой подвиг, отпираться бесполезно. Не будем спорить, неси сумочку, дам пятисотку, только ничего не выбрасывай.
- Деньги мы уже на мороженое потратили, - хихикнул сынок.
Сына назвали Филиппом, уменьшительное – Филя. В старших классах Филя обратился в Фила, и ужасно злился, когда его называли по-домашнему. Прежде, чем выдать сыну «награду», Остроумов проверил содержимое сумочки. Паспорт, ключи, карточка «Маэстро», ручка, блокнотик, прочая женская всячина была вперемешку запихнута в одно отделение.
- Денег, сколько было? – сурово спросил отец, взглядом давая понять, что не шутит.
- Десять тыщ, - хохотнул Филя. – Если по чесноку, и двух не набралось, тыща семьсот пятьдесят, и мелочи горсть. Нищета, даже мобильника не было, – глядя с интересом на отца, спросил: - Что отдать хочешь сумочку? Ну, ты и баклан же.
Остроумов вручил сыну обещанную пятисотку, не удержался, высказался:
- Каким же ты стал мерзавцем, Филя!
Тот сунул купюру в карман джинсов, презрительно кривил губы.
- И тебе не хворать, па-паша!
Он давно стал для сына «чайником», «лохом», «бакланом», и представлял интерес лишь в ипостаси ходячего кошелька, причём, кошелька довольно тощего. Первенец явился, если не причиной, то одним из поводов для развода. Странная вещь, женская логика. Для первой, законной, являл собой образец упрямого диктатора, тирана. Второй, гражданской, представлялся размазнёй, тюфяком. Обе сошлись в одном – неудачник. Рождение ребёнка не укрепило первый брак, но усугубило разногласия. В вопросах воспитания жена категорически придерживалась новомодного учения, по которому ребёнку нельзя говорить «нельзя», а наказание приравнивалось к насилию над личностью, издевательству над ребёнком. Даже одно упоминание о наказании считалось неприличным. В разговорах на эту тему жена со второго слова переходила на крик, и знать не хотела никаких доводов.
- Ты хочешь сделать из моего ребёнка оловянного солдатика. Я этого не позволю. Филипп вырастет свободной, не закомплексованной личностью.
«Мой ребёнок» особенно задевало, в раздражении отвечал:
- Почему «мой»? Он наш ребёнок. Пойми же, я не со зла говорю о наказании, для его же блага. Ему жить в обществе, а не в теплице. Он должен знать, что можно делать, что нельзя. При твоём воспитании он будет считаться только со своими прихотями. Кто из него вырастет? Я же не говорю, что ребёнка в обязательном порядке нужно по субботам сечь розгами.
- Кто из него вырастет! – распалялась жена. – Да уж не совок, конечно, свободный человек из него вырастет. Тебе дай волю, и розгами станешь сечь. Ты не отец, ты – жестокий тиран. Я никому не позволю издеваться над моим ребёнком.
Первые годы после развода жена всячески препятствовала общению бывшего мужа с сыном. Встречи оставляли неприятный осадок, сын относился к отцу со скрытой враждебностью. Позже, когда отношения более-менее наладились, Филипп сам отлынивал от общения, встречался ради «матпомощи», получив её, тут же исчезал.
Не та ли неожиданная встреча с сыном явилась последней каплей, послужила толчком?
С некоторых пор он стал замечать враждебность окружающих. Словно все люди, даже абсолютно незнакомые, с которыми приходилось сталкиваться, старались уколоть его, уязвить, унизить, показать своё превосходство над ним.
Блуждая по лабиринтам большого продуктового магазина, заприметил крупные краснощёкие яблоки. От их вида даже слюна во рту набежала. Оторвав от ленты мешочек, подошёл к лотку, на ходу теребя край прозрачного пакета. Он мял полиэтилен и так, и сяк, но тот почему-то не расслаивался. Стоявшая рядом женщина неожиданно для него, он даже сообразить не успел что к чему, быстро взяла из его рук неподатливую тару и легко разлепила края. Не доглядев, он мял пакет с другого конца. Непрошеная помощь оскорбила и вывела из себя. Метнув на женщину яростный взгляд, оторвал новый мешочек.
Вчера, во время обхода усадьбы, обсуждая с братом картину запустения, первоочередной задачей наметил вырубку поросли клёна, стремившуюся заполонить двор. Остроумов сходил за топором, специально купленным накануне поездки, как необходимейшая в крестьянском хозяйстве вещь. Заточка лезвия ему не понравилась, и, прихватив брусок, устроился на прежнем месте.
(Продолжение следует)
С уважением, АПК
Сообщение отредактировал Коломийцев - Четверг, 08 Авг 2013, 21:31 |
| |
| |
| silina | Дата: Четверг, 08 Авг 2013, 21:38 | Сообщение # 55 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Цитата (Коломийцев) Русская песня
Александр! Не тема! ТЕМИЩА!
Продолжение, как я понимаю, в наборе?! Буду ждать с нетерпением!
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Пятница, 09 Авг 2013, 15:16 | Сообщение # 56 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Русская песня
(Продолжение)
Всё-таки последним толчком послужил скандал с начальством. В тот день с самого утра как-то не заладилось.
Дверь в маршрутке не открывалась. Остроумов рванул раз, другой, третий, та не двигалась.
- Ну-ка погоди, дай я, - стоявший сзади пассажир отстранил рукой Остроумова, и легко открыл дверь. – Возишься, возишься… - буркнул презрительно, и, забравшись в салон, уселся на единственное свободное место.
Микроавтобус был иной, непривычной конструкции, дверь не сдвигалась вдоль борта, а держалась на петлях. Через пару минут мужчина и думать забыл об этом незначительнейшем происшествии, а Остроумова оно терзало и этот, и следующий день, словно неприятнейшее событие, отравившее жизнь.
Известно, жизнь полосатая, но за чёрной полосой всё-таки должна следовать светлая. В жизни Остроумова последняя чёрная полоса затянулась, ему казалось, что он преодолевает её не поперёк, а вдоль. От всех неприятностей больших и малых, к крупным относился второй развод, своей бесконечной чередой обратившихся в тоскливую беспросветность, Остроумову стало скучно жить. К скуке добавилась непреходящая, расслабляющая усталость. Всякое действие требовало принуждения над собой. Проснувшись поутру, преодолевал себя, чтобы встать с постели, приготовить завтрак, отправиться на работу. Весь мир стал немил, окружающие люди раздражали, вызывали чувство неприязни.
Начальник по укоренившейся привычке считал себя самодержцем, имеющим бесспорное право казнить и миловать, подчинённых считал подданными, живущих его благодеяниями. Для поддержания порядка считал необходимым делать регулярные выговоры. В выражениях при этом, не стеснялся. Человек ко многому привыкает, привыкли и подчинённые к своему хамоватому начальнику, как к затянувшемуся осеннему ненастью. Никому не нравится, да что поделаешь, жить-то надо. В тот день на очередную придирку Остроумов ответил сакраментальное: «Да пошёл ты!» Замешательство начальника длилось недолго: «Я-то останусь, а пойдёшь ты!» Расставаться с Остроумовым никто не собирался, смолчи, и стычка забылась бы. Но он ответил такое, что начальник волей-неволей выдал строптивому подчинённому расчёт.
- Что не заходишь?
Остроумов выпрямился. За спиной стоял позавчерашний гость Спиридон Фёдорович. Вчера, пребывая в похмельном состоянии, а сегодня, увлёкшись работой, он и думать о нём позабыл.
Позавчера они приехали в одиннадцатом часу утра. К деревушке вела когда-то асфальтированная шоссейка. Объезжая бесчисленные колдобины, брат сквозь зубы матерился. Остроумов отпускал шуточки, и оглядывал окрестности. Забор, ограждавший имение, держался на честном слове, ворота упали. Со стороны улицы усадьбу прикрывали заросли шиповника, черёмухи, клёна, между ними затерялись два куста рябины, и возвышалась могучая липа. Выбравшись из «Пежо», Остроумов поскрёб в затылке.
- Да, тут есть, где разгуляться.
Надежды на чай с дороги не оправдались, в доме отсутствовало электричество. Зато, к удивлению усадьбовладельца, стёкла в окнах и замок на двери оказались целыми.
- Не унывай, будь оптимистом, а если бы ещё и окна пришлось стеклить? – подбодрил брат, когда Остроумов, словно пытаясь высечь искру, несколько раз щёлкнул выключателем.
Остроумов посмотрел на Стаса с укоризной, потёр в задумчивости щёку.
- Я понимаю, деревня, все удобства во дворе, но отсутствие электричества, это уже перебор. Мы так не договаривались.
Стас заматерился теперь уже в голос, вышел из избы, Остроумов последовал за ним. Спускаясь с крыльца, брат на ходу бросил:
- Схожу к соседям, узнаю, вообще свет обрезали, или только у нас. В прошлом году свет горел.
Оглядывая своё новое пристанище, Остроумов быстро установил причину отсутствия электричества, от столба к избе тянулся только один провод. Вернувшийся брат сообщил:
- Говорят, осенью электрики приезжали, во избежание пожаров, обрезали пустующие дома.
Остроумов показал на единственный провод.
- Это я уже понял. У соседей-то свет горит?
- Горит, горит. Где провод найти, да как подключить?
- Зацепить, не проблема, зажмуримся, да подцепим. Обрезали-то ноль, наверное, не фазу. Вопрос, где провод найти. Неужели, электрики с собой обрезки забрали?
Стас сквозь кустистый черёмушник пробрался к забору.
- Пусто. Электрики навряд ли забрали, скорее, соседи прихватили. Ну, это единозначно, провода-то нет. В город, что ли, ехать.
- Ты же говорил, здесь отделение совхоза было. Наверняка, какая-никакая база имелась. Давай съездим, может, надыбаем чего.
На заброшенной базе нашли не только провод, но и старую слегка дыроватую диэлектрическую перчатку. Защита от поражением током оставалась проблематичной, но психологический эффект перчатка создавала.
Подключение электричества разнообразило нудную жизнь жителей деревушки, плавно перейдя из заурядного события в спектакль форум-театра. На столб полез Стас, Остроумов держал лестницу. Оказалось, в поддержке нуждалась не только лестница, но и опора, накренившаяся под весом человеческого тела. Зрители, кто, лузгая семечки, кто, покуривая, горячо обсуждали, рухнет опора или выстоит. Остроумов, изображавший распятого раба, стиснул от напряжения зубы, на упражнения сельчан в острословии не реагировал. Женский голос произнёс весьма разумное суждение.
- А ить столб упадёт, так света во всёй деревне не станет.
Два мужичка поспешили подпереть опору плечами. Пахнуло навозом и стойким перегаром. Задрав кверху головы, помощники наперебой комментировали действия электрика-любителя.
- Кого ты его облапил, как девку? Цепляй, давай! Кого там сидишь?
Едва Стас ступил на землю, пожилой мужик в твидовом пиджаке и заправленных в длинные шерстяные носки бесформенных штанах, уже давал новые советы.
- Вы, мужики, черёмуху непременно повырубайте. Ветер подымется, ветками провод порвёт. Коротнёт, автомат вырубит, включай его потом.
- К избе сам цепляй, - объявил брат. – У меня от высоты голова кружится. Провод посильней натягивай, чтоб не провисал.
- Сам, так сам, - согласился Остроумов, и полез по лестнице.
Брат продолжал напутствовать:
- Смотри, второго провода не касайся.
Работать пришлось в полусогнутом положении, натянутый провод норовил выскользнуть из рук. Закончив работу, проверил соединение на прочность, и с наслаждением выпрямился. Из глаз посыпались искры, по телу прошла судорога, белый свет померк. Очнулся Остроумов на земле, стоящим на четвереньках. Тряхнув головой, принял вертикальное положение, искры больше не сыпались.
- Что, шибануло? – участливо спросил брат. – Заранее бы предупредил, я бы на мобильник твой кульбит снял. Ты зачем в фазу головой воткнулся?
- Проверял, есть ли напряжение.
- Надо же, я думал проще выключателем в доме щёлкнуть.
Выкурив по сигарете, братья приступили к осмотру избы. Из обширных сеней вели двери, одна в избу, вторая в скотный двор. Показ владений брат начал именно с него.
- Видишь, как удобно. Всё под одной крышей, и коровник, и свинюшник, и сеновал, не надо на улицу в метель выходить.
Остроумов окинул беглым взглядом захламлённое помещение с грудой ломаных досок, сваленных у двери, кучей старой кухонной утвари в углу, клочками серого сена, разбросанными по всему полу, патлами пыльной паутины, фыркнул насмешливо:
- Мне твой скотный двор на фиг не нужен.
- Там, - брат махнул на наружную дверь, - и баня есть.
- Видел уже.
Вид заброшенного дома наводил уныние. Вдыхая застоявшийся воздух со стойким мышиным запахом, прошли через скотный двор, посмотрели баню. Банька оказалась маленькой – вдвоём париться, друг друга вениками хлестать. Знакомство с усадьбой провели наскоро, брат взялся за баню. Остроумов принялся наводить порядок в избе – мыть полы и окна, убирать паутину, вытирать пыль с немудрящей мебели.
Вечером, от души напарившись, сели отметить новоселье. Остроумов ёрничал.
- Мне тут жить, с местными условиями надо ознакомиться. Деревенские, какому богу молятся, Христу, Магомету или горелому пню?
- Самогонному аппарату.
- А что? Хороший бог, заботливый, милосердный, главное, всемогущий и безотказный.
Выпили ещё по пару раз. Остроумов завёл новую тему.
- Мы с тобой так и не выяснили насущный вопрос. Кто, кому платит? Я тебе за проживание, или ты мне за охрану имения от разграбления?
Стас доел бутерброд со шпротами, вытер губы.
- Завтра на трезвую голову составим обоюдовыгодный контракт.
- Обоюдовыгодный, это как?
- Ты – мне, я – тебе. Всё вместе в одну кубышку, и на пропой.
- Здорово придумал. В город к нотариусу повезёшь?
- Зачем? Деда Спиридона позовём.
- Что ещё за дед?
- Как тебе в двух словах объяснить? В общем, самопровозглашённый деревенский лидер. Да ты его видел, командовал, когда провод натягивал. Завтра явится, и ходить никуда не надо. Мужик он нормальный, поможет, если что, только надоедливый до жути.
Три года тому, брат, повинуясь не совсем понятному порыву, купил по дешёвке в пустеющей деревне дом на земле. Первое лето наезжал в деревню по выходным, строил планы, нахваливал приобретение.
- И на кой чёрт тебе эта изба нужна? Бензина ездить не напасёшься, - взывал к здравому смыслу Остроумов.
- В порядок приведу, сад разведу.
- Ага. Крыжовник посадишь.
- Почему именно крыжовник?
- Классиков читай.
- Да ну тебя с твоими подковырками. Можно и крыжовник посадить, слышал, есть сорта без шипов. Вообще-то, хотел малину развести, смородину посажу, яблони. Мне уже советовали, какие сорта для нашего климата самые подходящие.
- Советчики кто, садоводы вроде тебя?
За зиму порыв угас, наступившим летом не оказалось свободных денег, ни времени. Ещё через год выяснилось, никого из домочадцев жизнь на собственном лоне природы, где все удобства во дворе, ближайший магазин за четыре километра пёхом, и мобильная связь восстанавливается там же, не прельщала.
Дней десять назад Стас заехал на огонёк, за разговорами сетовал:
- Благоверную муха, какая укусила, что ли. Только заикнусь про избу, чуть ли не скандал – знаю, зачем тебе изба, девок туда возить станешь.
- На кой ляд ты её покупал, проблем не хватает? Продай, и все дела.
- Кому? Там пустых домов – на выбор, занимай, не хочу.
- Брось, и думать забудь.
- Жалко. Без присмотра стоит, местные на дрова разберут, и концов не найдёшь. Я, может, всё-таки разведу сад. Бомжа бы такого путнего найти, чтоб не совсем бомж, ну, ты меня понимаешь. Поселить в избе, и ему польза, и мне.
- Ага, путнего, бывшего интеллигентного человека.
Наверное, упоминание о заброшенной деревушке, отрезанной от всего мира, и явилось последним толчком. С обсуждения загородной усадьбы Стас перевёл разговор на него.
- Что-то ты совсем затосковал. Как с работой, нашёл?
Остроумов пожал плечами.
- Нет. Как-то не находится. Стоящего дела нет, притыкаться абы куда тоже неохота.
Брат был за рулём, прихлёбывал за компанию минералку, Остроумов по граммульке цедил невкусную водку.
- Да оставь ты эту бутылку, тебе и пить-то неохота. Чего маешься?
- Как это оставь? Русские интеллигенты всегда горькой тоску заливали.
- Ну, завёл, тоска-тоска. С чего тебе тосковать?
- Вечер уже. Жизнь проходит, а будто и не жил, - водка всё-таки давила на него, тяжело и свинцово.
- Тьфу, на тебя! Какой вечер! Ты сороковник только закрыл, тебе до полтинника ещё ой-йой-йой!
Энергичный Стас вскочил, сунул большие пальцы за пояс, провёл по полнеющему брюшку.
- Вот, что. Дёрганный ты какой-то, пожить тебе надо в тиши, нервы успокоить, только без горькой.
Остроумов налил рюмку, бутылку поставил в холодильник, водку выпил одним махом, посмотрел исподлобья на брата.
- Ну, поселюсь я в твоей избе, а жить, на что буду?
- Какой ты сообразительный! Я эту мысль и додумать не успел, - Стас подошёл к окну, отодвинув штору, выглянул на улицу. – Квартиру можно в аренду сдать.
- Ага, с почасовой оплатой. Говорят, хорошие деньги делают, только, как бы мне проблем с этим притоном не нажить.
- Что тебе какие-то гадости в голову приходят? Приличным людям можно сдать. У меня, кстати, есть на примете.
На том и порешили, Остроумов отправляется в деревню успокаивать нервы, Стас приглядывает за квартирой.
(Продолжение следует)
С уважением, АПК
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Вторник, 27 Авг 2013, 20:37 | Сообщение # 57 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Русская песня
(Продолжение)
Самопровозглашённый лидер оказался лёгок на помине.
В сенях заскрипели половицы, упала опрокинутая табуретка. Остроумова передёрнуло, представились давешние небритые помощнички. Гость оказался чисто выбритым.
- Доброго здоровьечка! – вошедший стоял посреди кухни, щурясь на свету после темноты. – Видел, в бане из трубы дым шёл, воду таскали, свет в избе горит. Думаю, мужики серьёзные, надо зайти познакомиться. А я – Спиридон Фёдорович.
Стас придвинул к столу табуретку, поставил ещё один стакан, налил во все три.
- Садись, Спиридон Фёдорович, выпей за новоселье. Ну, мы с тобой знакомы, это брат мой, Виктор, жить здесь будет. Ты ему помоги по-соседски, если что.
Привстав, Остроумов пожал жёсткую ладонь.
Спиридон Фёдорович потёр руки, огладил пятернёй нижнюю часть лица, словно собирал невидимую паутину, по-хозяйски оглядел закуски, тогда уж сел. Чувствовалось, Спиридон Фёдорович не вертопрах какой-нибудь, человек отнюдь не легковесный, а мужик основательный, знающий себе цену, и цена та не маленькая. Устроившись за столом, гость тыльной стороной ладони, словно брезговал прикасаться, отодвинул стакан на середину стола. На крупном прямоугольном лице его отобразилось отвращение – губы оттопырились, брови насупились.
- Я палёнку не пью. Вылей эту гадость, вон, в поганое ведро вылей, и из своих стаканов повыливай.
Отдав распоряжения, гость вынул из внутреннего кармана пиджака наполненную на три четверти полторашку. Щёлкнув по капроновой посудине, поставил последнюю на стол.
- Вот что будем пить. Коньяк собственного приготовления, очищенный, на кедровых орешках настоянный, крепость – пятьдесят пять градусов.
- Так уж и пятьдесят пять! Откуда такая точность? – в голосе Остроумова слышалась насмешливость.
- Ты со мной не спорь! – гость потряс указательным пальцем. – Раз я сказал – пятьдесят пять, значит, так оно и есть, - поглядев на Стаса, поторопил: - Чего ждёшь? Вылей эту гадость!
Братья переглянулись.
- Я в буфете поллитровую банку видел, - подсказал Остроумов. – В неё слей, не цедить же в бутылку.
В освободившиеся стаканы гость на два пальца налил жидкость благородного орехового цвета. В сравнении с домашним коньяком водка казалась разбавленной. Спиридон Фёдорович стеснительностью не страдал, городские деликатесы уписывал за обе щёки, выпив и закусив, взял инициативу в свои руки. Не прошло и пяти минут, застольная беседа превратилась в бесконечный монолог гостя. Сотрапезника удавалось лишь вставлять междометия, и ни к чему не относящиеся «да-да». Вскоре братья узнали множество интригующих сведений из биографии Спиридона Фёдоровича. Во-первых, Спиридон Фёдорович являлся лучшим пчеловодом. Сфера влияния не уточнялась, возможно, лучшим по району, а, возможно, держал первенство по всему необъятному материку. Пчеловодом был не доморощенным, дипломированным. В молодости окончил пчеловодческий техникум, школам и курсам и счёт потерял. В совхоз заведовал пасекой, без которой хозяйство бы захирело и пошло по миру, потому директор перед ним шапку снимал. А уж кто только не приезжал к нему за советом! Работники областного Сельхозуправления, местные пасечники, это так, семечки. Учёные из самой Москвы на его пасеке побывали. Каких только случаев с ним не происходило. Однажды его искусали две сотни пчёл, а у него даже голова не заболела. Он специально выдернутые жала пересчитал – две сотни. За какое бы дело не брался, всегда становился лучшим. В школе был лучшим бегуном, нормы ГТО, как семечки щёлкал. Пчёлами бы не увлёкся, стал бы известным спортсменом. Попытки возразить Спиридон Фёдорович пресекал на корню, тряс указательным пальцем, назидательно изрекал: «Ты не спорь. Ты меня слушай. Раз я говорю «так», значит, «так» и есть».
Хмелея, Остроумов чувствовал, что основное внимание сельского вожака сосредоточилось на нём. Внимание это было неприятным, раздражало, но Остроумов сдерживался, не желая с первого дня рассориться с соседом.
- Ты, парень, почему такой снулый? Ты веселей гляди! Ты, кто – мужик или не мужик? Чего ссутулился? Плечи расправь, выпрямись, скажи чего-нибудь позабористей! Сидишь молчком, понимаешь. Я вот чего сделаю. Я тебе три пчелосемьи вместе с ульями продам. Не дорого возьму, по две штуки всего. Бери, не сомневайся, инвентарём помогу, пару ульев дам про запас. Не новьё, конечно, так руки есть, подремонтируешь. Бери, не прогадаешь, я тебя всем хитростям обучу. Я тебе вот, что скажу, с пчёлами всегда сыт будешь. Завтра же вечерком и перетащим.
Спиридон Фёдорович долго, с подробностями, объяснял про жизнь пчёл, рои, матки, пчелиное воровство, отводки. Стас, занимавший единственный стул, привалившись к спинке, всхрапывал. Остроумов, подперев щёку рукой, силился сидеть с открытыми глазами. Нескончаемая речь прославленного пчеловода воспринималась как бесконечное «бу-бу».
Ушёл гость в полном здравии, когда полторашка опустела. Но, как, оказалось, двигался на «автопилоте». Войдя в собственный двор, Спиридон Фёдорович долго учил уму-разуму сторожевого пса.
Утром Остроумов выпил водки, отправился по двору. Стас похмеляться отказался, принял таблетку аспирина, выпил холодной минералки, кофе, и занялся мытьём любимого «Пежо». День прошёл в ничегонеделаньи, рассуждениях на тему, как прекрасно будет выглядеть двор, стоит лишь как следует приложить руки. Проводив брата, Остроумов достал ополовиненную бутылку, но пить почему-то расхотелось, и он лёг спать. Спиридон Фёдорович со своим предложением как-то выпал из памяти.
Теперь Спиридон Фёдорович стоял перед ним, настырно напоминая о своём существовании. В жаркий день он был одет, как и в прохладный вечер – твидовый пиджак, тёплые бесформенные штаны, довольно не изящно заправленные в шерстяные носки. Остроумов хотел подшутить насчёт одежды, чересчур по-начальнически вёл себя сосед, хотелось как-то одёрнуть его, но сдержался. Может, у того другой одежды нет, и насмешка унизит человека. Спиридон Фёдорович не только не страдал рефлексией и тактичностью, но и понятия не имел об этих вредных привычках. Не интересуясь планами нового соседа, с присущей ему самоуверенностью, рассуждал:
- Вспахать огород сейчас не получится. Мужики плуги с тракторов поскидали, из-за тебя одного цеплять по новой никто не станет. Не ленись, на боку не валяйся, лопатой сотку вскопай, я на посадку пару вёдер картошки дам. Ты вот что, у тебя земля десять лет не пахана, не копана, что целина стала. Ты осенью в село сходи, договорись, чтоб тебе весь огород вспахали. Кое-кто из трактористов себе и осенью пашет. У нас в деревне тракторов нет, в село надо идти. Сейчас давай место под ульи выберем. Клён оставь, потом вырубишь.
Спиридон Фёдорович, словно обустройство соседского двора являлось важнейшей, неотложной задачей, а у самого и дел дома не было, деятельно обошёл всю усадьбу.
Выбрав подходящее место, отправились на Спиридонову пасеку. Внутренне содрогаясь, Остроумов натянул на голову маску, поплёлся за неумолимым наставником к пчёлам. К удивлению, крылатый народец, живший в зелёном деревянном ящике, не выбрался из своего жилища и не набросился в полном составе на непрошенных гостей. Дед Спиридон извлекал рамки, показывал расплод, черву, матку. Последнюю Остроумов, как ни старался, не разглядел. Поведение пчёл изменилось, жужжание перешло в угрожающий гул. Вокруг нарушителей спокойствия летало уже не два десятка охранниц, а добрая сотня разъярённых пчёл, образовавших живое облако. Остроумов был готов бежать прочь со всех ног. Наставник обернулся к бестолковому ученику с окриком:
- Кого стоишь столбом? Дымокур тебе на что?
Остроумов спохватился, заработал мехами дымокура, из сопла повалила густая струя едкого дыма. По неопытности сплоховал, направив дым в лицо пасечника, за что получил новый нагоняй.
- Какого хрена! – прокричал дед Спиридон, сипло кашляя. – Ты пчёл обкуривай, а не меня.
Первое знакомство с пчёлами состоялось, вечером, когда прекратился лёт, ульи перетащили к Остроумову.
Дни наполняли труды и заботы, тянувшиеся подобно бесконечной цепной передаче. Не закончив вырубку клёна, взялся приводить в порядок засорившуюся колонку. Отсутствие своей воды создавало лишние хлопоты и вызывало потерю времени. Нужных слесарных инструментов у него не имелось, приходилось обращаться к соседям. Палочкой-выручалочкой служил всё тот же успевший порядком надоесть Спиридон Фёдорович. Среди жителей деревни не набиралось и десятка взрослых мужиков. Но и те либо обретались где-то на заработках, либо, вернувшись в семейное лоно, беспробудно пили. Как ни отвратно было искать помощи у нового друга, обращаться приходилось именно к нему. Спиридон Фёдорович не просто помогал, но указывал и командовал, доводя своей помощью до белого каления.
Во время вечернего гляденья в потолок приходили мысли о никчемности и бестолковости существования. Жить в деревне он не собирался, так к чему вся эта суета? Единственная цель возни с огородом, пчёлами – занять себя.
Мало-помалу постылая вначале возня с пчёлами превратилась в увлекательное занятие, хотя пчёлы и доставляли порядочно хлопот. В июле одна семья отроилась, пришлось ремонтировать старые ульи, заказывать Стасу рамки, вощину. К концу лета неожиданно понял, ему не надо преодолевать себя, направляясь к ульям, наоборот, ему хотелось поскорей заглянуть в них, проследить за изменениями. В конце августа пчёлы преподнесли ещё одну проблему. С помощью всё того же Спиридона Фёдоровича вытащил рамки, снял магазины, и накачал около четырёх вёдер мёда.
- Однако я столько не съем, - в задумчивости произнёс Остроумов, оглядывая затаренные банки, кастрюли, набранные у соседей.
- Продавай! – веско молвил бывалый пасечник. – Я ж тебе говорил, с пчёлами не пропадёшь.
Эта проблема решилась проще. Половину мёда отдал брату, вторую половину оставил себе. Всезнающий сосед поведал рецепт медового пива. Остроумов решил поэкспериментировать, даже сходил в лес за хмелем.
Зимой появились новые заботы, началась борьба за выживание. Сырые, заготовленные поздней осенью дрова горели плохо, приходилось подсушивать в избе у печи. Весь декабрь буранило. День начинался с расчистки дорожек, затем следовала колка дров, перетаскивание их под крышу, на следующий день всё повторялось в том же порядке. В январе бураны сменились крепкими морозами, ночью под сорок, днём тридцать. Оказалось, хрен редьки не слаще. Дважды в неделю Остроумов ходил в село за хлебом и продуктами. Эти походы, летом являвшиеся лёгкой прогулкой, зимой, совершаемые по глубокому снегу в буран, или в лютый мороз, обернулись сущим наказанием. В феврале, когда морозы спали, случилась новая напасть – перемёрзла колонка. Месяц Остроумов растапливал снег, ходил за водой к соседям.
Пчёлы всё более занимали его мысли. Можно сказать, он влюблялся в крылатый народец. Вот уж действительно – божьи создания. Конечно, разума у них нет и в помине, одни инстинкты, но какая организованность, трудолюбие, готовность к самопожертвованию, ради сохранения всей семьи. Пчеловодством человечество занимается не века, тысячелетия, но так и не смогло раскрыть некоторых тайн. До сих пор не раскрыта суть роения, известны лишь косвенные признаки. Можно уничтожать маточники, ликвидировать лишних маток, но пчёлы вновь и вновь будут лепить новые маточники, выкармливать новых маток, пока не выйдут из роевого состояния. Новую семью можно создать без роения, с помощью отводка, но на вопрос, как прекратить роение, даже Спиридон Фёдорович не имел однозначного ответа, и пускался в длинные глубокомысленные рассуждения. Иногда, по вечерам, заварив свежего чая, и, устроившись с чашкой против открытой дверки печи, глядел на полыхающий огонь, представлял себя среди ульев, в окружении пчёл. Те, миролюбиво жужжа, садятся на плечи, руки, путаются в бороде, но не кусаются. Да, непременно надо отпустить бороду. Эта мысль вызывала усмешку. Все его познания основываются на рассказах деда Спиридона, надо разобраться самому. Брату он закажет литературу по пчеловодству, пару общих тетрадей для записей и градусник. В новом сезоне Остроумов решил вести ежедневные наблюдения за пчёлами и погодой.
Засыпал Остроумов обычно поздно. Уставшее после дневных трудов тело просило покоя, он ложился в постель, но сон бежал, вынуждая мозг бодрствовать. В возбуждённый ночной порой мозг приходили всевозможные мысли, дремавшие днём.
Душевная тревога за сына питала бессонницу. Почему так получилось? Филипп, конечно, и такой, и сякой. Но он же бестолковый мальчишка, и родился вовсе не таким, и сяким. На одну шестую часть суши марсиане не высаживались, своих порядков не устанавливали. Они сами, взрослые, создали условия, среду, в которой милые шалуны превращаются в отпетых негодяев. Спрашивается, по щучьему, что ли, велению милое отечество превратилось в Содом и Гоморру? Герой Достоевского спрашивал у своего товарища, сможет ли тот ради благоденствия всего мира замучить насмерть одного единственного ребёнка. Спроси сейчас у любого согражданина, готов ли он ради благоденствия милого отечества лишиться не то что живота своего, а всего лишь автомашины, дачи, квартиры? Что прозвучит в ответ, и гадать не надо. Каков поп, таков и приход. Каковы взрослые, таковы и дети. Что он может изменить в судьбе сына? Ничего. Сознание собственного бессилия действовало на душу подобно воспалённому нерву на зуб.
Теперь, по прошествии времени, он понимал, в разводе виноваты оба. Как это частенько бывает, он начал искать понимания на стороне. Чем заканчиваются подобные «поиски», хорошо известно. Вторая, гражданская, была для него просто красивая, смазливая баба, общей с которой у него была только постель. Обиды и зла он на неё не держал, ушла, и ушла.
(Продолжение следует)
С уважением, АПК
|
| |
| |
| webmanya | Дата: Суббота, 31 Авг 2013, 11:23 | Сообщение # 58 |
 Руководитель издательского отдела
Группа: Администраторы
Сообщений: 5614
Награды: 109
Репутация: 181
Статус: | Александр, поздравляю с номинацией на премию! Желаю вам победы!
Кто хочет проголосовать за Александра - есть 3 способа:
1. Для голосования в стране Россия отправьте на номер 1141 SMS с кодом mvote1440 3
2. Под аватаркой автора нажмите кнопочку "Подарить подарок" и выберите значок "Мой голос - Премия"
3. В Интернет-магазине, раздел "Благотворительность" выберите позицию "Голос за номинанта на премию". Оформите заказ, укажите в примечании ФИ автора, которому отдаете голос.
Готова ответить на вопросы, касающиеся издания и публикаций.
mail@izdat-kniga.ru
С уважением, Мария
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Воскресенье, 01 Сен 2013, 12:31 | Сообщение # 59 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Русская песня
(Продолжение)
Одна семья погибла. Пчеловод-наставник, оглядывая осенью сооружённый на скорую руку омшаник, предрекал гибель всех семей. В четырёх ульях слышался равномерный гул, звучавший музыкой в приставленном к летку ухе. Довольный Остроумов ощутил чувство самоуважения.
Невесомые солнечные лучи, словно из губок, выдавливали из отяжелевших сугробов воду. Остроумов разобрал зимнее хранилище ульев, раскидал по сторонам доски, сено, куски старого рубероида. Пахло талой водой, подопревшим сеном. Пасечник снял с потной головы шапку, скинул куртку, работал в охотку, напевая песенку про бросание камушков с крутого бережка. Из летков выползали ещё вялые пчёлы, грелись на солнышке. Жизнь пробуждалась, Остроумов дышал полной грудью, щурился на ослепительный солнечный диск. Вечером расставил ульи по местам, а на следующий день пчёлы валом валили из своих домиков, кружились в воздухе, взлетая выше черёмухи, садились на тёплые доски, сено, некоторые глупышки садились на снег, и, скрючившись, оставались лежать на нём. Пасечник, качая головой, перекладывал щепочкой глупышек на нагретые крышки ульев, некоторые оживали. Первый облёт продолжался до самого вечера, засыпал в этот день Остроумов с желанием поскорей проснуться и продолжить общение с пчёлами. На следующий день занепогодило, почти неделю пчёлы сидели тихо по домам. Ненастье кончилось, весна заявила о своих правах, которые не собиралась ни с кем делить. Возле ульев, против летков лежали кучки подмора. Подошедший Спиридон Фёдорович дал дальнейшие указания:
- Теперь лечи и пересаживай в другие улья, а эти почисть.
Остроумов заспорил:
- Зачем пересаживать? Они сами подмор вытаскивают.
- Т-хе! Подмор вытаскивают! Открой, глянь, что в ульях делается – мокро, плесень. Плесневелые рамки меняй. Делай, что велю. Звони брату, чтоб вощину вёз, проволоку. Рамки дам, есть у меня старые, переберёшь, подремонтируешь. Перед пересадкой ульи выжги изнутри, самое верное средство от всех болезней.
Спиридон Фёдорович, как обычно, оказался прав. На дно ульев налип слой подмора, углы были влажны, на стенки, рамки ползла плесень. Крайние рамки требовали замены, плесень добралась до сот. Брат обещал выполнить заказ, но задерживался до майских праздников.
Остроумов самостоятельно пересадил семьи в чистые обожжённые ульи. Вид шевелящегося покрова, облеплявшего рамки уж не повергал его в панический ужас. Рассматривая соты, находил маток, определял количество расплода. Пчёлы пару раз ужалили в кисти, но весенние укусы были слабы, не вызвали последствий. При пересадке последней семьи случился казус. Новой маской Остроумов так и не обзавёлся. В старой, подаренной дедом Спиридоном, заделал дырки, но какую-то, очевидно, не заметил. В самый разгар работы, когда половина семьи находилась в новом улье, а половина в старом, возле самого лица услышал жужжание. Внутри маски летала пчела. Самыми ласковыми словами пчеловод уговаривал защитницу семьи не жалить в глаз и не залазить в ухо. Та прислушалась к уговорам, воткнула жало в кончик носа. Устанавливая последнюю рамку, почувствовал на щеке щекотку, по лицу ползали ещё две защитницы, одна ужалила в верхнюю губу, вторая в щёку. Лицо оказалось чувствительнее рук. К вечеру его перекосило, не помогли ни аспирин, ни холодные компрессы. Утром горемыка имел вид драчливого забулдыги с похмелья. Закончился хлеб, поневоле пришлось наведаться в село. Невзначай поймав брезгливо осуждающий взгляд продавщицы, едва шевеля раздувшейся губой, промямлил:
- Насекомые покусали.
Продавщица поджала губы, покачала головой. Произнесла с откровенным отвращением:
- Эх, мужики, мужики…
Остроумов разозлился, хотел ответить резким, обидным, но, представив себя со стороны, едва не расхохотался. Возвращаясь домой, играл мыслями, подумал, общение с божьими созданиями пошло на пользу. Год назад высыпал бы на простодушную толстуху ворох любезностей.
Брат прикатил первого, после обеда. Приехал не один, с женой, другом и двумя девушками цветущего возраста между двадцатью пятью и тридцатью пятью. Блондинка исполняла роль то ли дамы сердца, то ли жены братниного друга, Остроумов так и не понял, уточнять не стал. Рыженькая являла собой экземпляр соблазнительной искательницы приключений. Звали искательницу приключений Валентиной. Выбравшись из автомашины, брат смачно потянулся, объявил:
- Встречай гостей! Уговорил кое-как подышать свежим воздухом.
Позже шепнул на ухо:
- Ты не думай чего про Валентину. Вообще-то, она девушка строгих правил, но иногда не прочь расслабиться и оттянуться по полной. Пользуйся моментом, придёшься по вкусу, не пожалеешь.
Невестка мазнула по щеке холодными губами, позже, войдя в избу, не удержалась, съязвила:
- Какая у тебя чистота, Витюша! Деревенская жизнь явно пошла тебе на пользу.
Остальные дамы, знакомясь, хихикнули, дурашливо сделали книксен. Остроумов в ответ согнулся в земном поклоне, помахал рукой, касаясь пальцами травы, преподнёс дамам по одуванчику.
Гости привезли ведро мяса, подготовленного к мангалу, напитков на любой вкус, полные баулы снеди. Встал вопрос об очерёдности мероприятий, вначале баня с парной, потом шашлыки, или наоборот. Вопрос разрешила Валентина.
- Я сто лет мечтала веничком похлестаться, из-за этого и поехала. После шашлыков, какая баня? Только, чур, хозяин, нажарить так, чтоб волосы трещали, иначе смысла нет.
Валера, друг брата, толкнул девушку плечом.
- Хозяина-то позовёшь веничком похлестать? Иначе ему смысла нет хлопотать.
Валентина стрельнула взглядом в Остроумова. В глазах плясали бесенята.
- По настроению. Захочу – позову. Или ты против?
Валерий сложил ковшичком ладони, прижал к груди.
- Да ради бога, Валюша! Совмещай приятно с полезным.
Лика, подруга Валеры, фыркнула.
- А что приятное, а что полезное?
Мужчины разделились, Остроумов готовил баню, Валерий отбирал дрова для шашлыков, Стас занимался любимым делом – мыл машину. Дамы резвились – разделись до купальников, плели венки из одуванчиков, изображали пение. Приступая к священнодействию, брат достал из багажника объёмистый пакет.
- Тут все твои заказы, маска и прочее. Лекарство купил самоновейшее, импортное, очень рекомендовали. Как называется, забыл, ну, да разберёшься, к нему инструкция приложена.
- Что, номер один в Европе? – засмеялся Остроумов.
- Типа того. Только ты уж погоди, с пчёлами-то. Уедем, тогда занимайся.
- Договорились.
Была парная со жгучим паром, были шашлыки, была и хмельная девушка Валя. Гости уехали третьего под накрапывающим дождиком. Дождило два дня, пчёл Остроумов пролечил шестого. Седьмого, занятый огородными хлопотами, только в двенадцатом часу обратил внимание на тишину на пасеке. Солнце припекало вовсю, но ни одна крылатая труженица не покинула свой домик, не отправилась за взятком. Встревоженный Остроумов надел маску, открыл крайний улей, внутри не раздавалось знакомого гула. Не веря в случившееся, одну за другой вытаскивал рамки, пчёлы, облепившие соты, не шевелились. В отчаянье, надеясь услышать привычное жужжание, встряхивал рамки, на дно сыпались безжизненные трупики пчёл. Дрожащими руками сбросил крышки с остальных ульев, везде предстала картина катастрофы. Сорвав с головы, пнул новую, так и не пригодившуюся маску. Оглушённый нежданно свалившейся бедой, сел на крыльце, закурил, не хотелось даже материться. Гибель пчёл, словно утрата кого-то близкого, дорогого обессилила, опустошила.
Приходил Спиридон Фёдорович, пенял на квёлость, бездеятельность, ставил в пример себя, человека в годах, но энергичного, жизнерадостного, обещал подарить пару роёв, если пчёлы будут роиться. Бездумно, действуя механически, Остроумов посадил огород – картошку, огурцы, морковку,
свёклу.
(Окончание следует)
С уважением, АПК
|
| |
| |
| silina | Дата: Среда, 18 Сен 2013, 17:16 | Сообщение # 60 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Александр! И я поздравляю Вас с заслуженной ступенью на почётном ПЬЕДЕСТАЛЕ! Ваши рассказы "Бич" и "Последний бастион" сестра с мужем прочитали с удовольствием! Спасибо!
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| silina | Дата: Среда, 18 Сен 2013, 17:18 | Сообщение # 61 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Цитата (silina) Александр! Вчера распечатала Ваш рассказ "Последний бастион"! Хотела отвезти почитать зятю (мужу сестры), но попала под дождь, вернулась. И с таким удовольствием прочитала его ещё раз сама! Распечатаю сегодня и "БИЧа"
Силина Марина Николаевна
Сообщение отредактировал silina - Среда, 18 Сен 2013, 17:21 |
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Среда, 18 Сен 2013, 19:56 | Сообщение # 62 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | silina,
Спасибо, Марина! Всегда приятно узнать, что кому-то интересен. С чем поздравляете?
С уважением, АПК
|
| |
| |
| webmanya | Дата: Суббота, 21 Сен 2013, 11:19 | Сообщение # 63 |
|
Руководитель издательского отдела
Группа: Администраторы
Сообщений: 5614
Награды: 109
Репутация: 181
Статус: | Александр, поздравляю с выходом сборника. Ждем появления его в Интернет-магазинах.
Готова ответить на вопросы, касающиеся издания и публикаций.
mail@izdat-kniga.ru
С уважением, Мария
|
| |
| |
| silina | Дата: Среда, 25 Сен 2013, 16:00 | Сообщение # 64 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Цитата (Коломийцев) Всегда приятно узнать, что кому-то интересен. С чем поздравляете? Цитата (webmanya) Александр, поздравляю с выходом сборника. Ждем появления его в Интернет-магазинах.
А ЕЩЁ:
ЗА МЫСЛИ ХОД,
ЗА ЛЁГКИЙ СЛОГ,
ЗА ТЕМЫ РУССКОЙ ИЗЛОЖЕНЬЕ,
ЧТО СЕРДЦЕ ЧУТКОЕ СБЕРЁГ,
СОЗДАВ СВОИ ПРОИЗВЕДЕНЬЯ!
С уважением,
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Четверг, 24 Окт 2013, 18:39 | Сообщение # 65 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Русская песня
(Окончание)
Отцвела черёмуха, наполнив двор сладким запахом, распустилась сирень, цыплята-одуванчики обернулись в пушистые шарики, появились всходы картошки. Весна незаметно перешла в лето. Как-то под вечер, не зная чем занять себя, Остроумов вышел со двора, перебрался через ручей, пересёк осиновый колок. За леском раскинулась обширная пустошь, образовавшаяся на месте брошенной пашни. Бывшую пашню, превратив её в пустошь, заполонили осот, высоченная лебеда, чертополох, полынь, последнюю оборону против которых держали островки одичавшей пшеницы. Идти по пустоши было неприятно, словно ложишься на чужую, несвежую постель. Остроумов пошёл вдоль колка по опушке, по доходившей до колен овсянице, лисохвосту, среди которых терялись розетки сочно зелёного подорожника. В траве стрекотали кузнечики, в осиннике щебетали мелкие пичужки.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер вдаль.
Я полон дум о юности весёлой
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Одна пташка запела девичьим голосом, Остроумов замер на полушаге. Что за наваждение? От одиночества у него галлюцинации начались? Осторожно поставив ногу на землю, постоял, вслушиваясь. Да нет же, не почудилось, он действительно слышал чистый девичий голос, исполнявший давно забытую песню. В ожидании продолжения тихонько, словно опасаясь шумом вспугнуть робкую певунью, опустился на землю. Женщины, цветы… Цветы? Ах да, цветы! Со стороны ручья на опушке осинника растут жарки. Он ещё подумал, когда-то в юности специально ездили за город за огненными цветами для знакомых девушек. Теперь цветы растут буквально под ногами, но дарить их некому. Неужели, подсознательные воспоминания о цветах родили у него галлюцинации? Пространство по-прежнему наполнял лишь неумолчный стрекот кузнечиков. Но вот певунья дала знать о себе на этот раз негромким голосом.
Я хочу быть тихим и строгим.
Я молчанью у звёзд учусь.
Хорошо ивняком при дороге
Сторожить задремавшую Русь.
Спев куплет, певунья замолчала, очевидно, припоминала слова. На несколько минут вернулась тишина. Голос чистый, звонкий зазвучал вновь, казалось, шёл он от самой земли.
Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Остроумов поднялся, пошёл на голос.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире
Странник –
Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
Перед ним, закрыв глаза, и закинув руки за голову, в высокой траве лежала юная девушка. Подняв веки, певунья произнесла:
- А, это ты, Отшельник.
- Ты меня знаешь? – удивился Остроумов, присаживаясь рядом.
- Конечно, знаю. Я всех в нашей деревне знаю. Ты в прошлом году у нас поселился.
- В нашей деревне? – переспросил Остроумов, выделяя слово «нашей». – Так мы в одной деревне живём? Но я тебя ни разу не видел.
- Видел, да внимания не обратил. Ты же – Отшельник.
- Отшельник? С чего ты взяла, что я отшельник? Ко мне друзья недавно приезжали, и, вообще…
- Что с того, что друзья приезжали? Всё равно ты сам по себе, наособицу. Это я так про себя тебя прозвала. Я всем прозвища даю. Мне так удобней думать.
- Надо же. А как ты моего соседа прозываешь?
- Это деда Спиридона, что ли? Нарциссом прозвала.
- Нарциссом, почему? Он, скорее на старый пенёк похож, чем на цветок.
- Я не потому. Дед Спиридон сам в себя влюблён, как Нарцисс. Ему и сны, наверное, про себя самого-самого умного-разумного, ловкого да сметливого снятся.
- Смотри-ка, прямо в точку. Ты откуда о Нарциссе знаешь? Мифологию Древней Греции изучала?
- Да ну, где мне. Я неучёная, вычитала где-то, запомнила.
Девушка села, обхватив коленки, натянув на них платье. В золотистые, цвета спелой пшеницы волосы воткнулись сухие былинки. Лицо без следа косметики, с широкими скулами, разбегающимися от носа редкими веснушками, округлым подбородком, притягивало взор природной миловидностью.
- Что, не глянулась? Знаю, что конопатая, известно дело, кому такая понравится.
Не успел Остроумов возразить, девушка лёгким движением поднялась.
- Пойду, работы много.
- Завтра придёшь?
- Не знаю. Может, приду, может, нет.
Певунья пришла через день. Остроумов лежал на тёплой земле, смотрел бездумно в голубую высь, на белые облака, на глазах меняющих очертания. Странная мысль, странная для рационалиста, отвергающего бесплодное мудрствование, занимала его. Почему в мыслях своих он называет девушку не «певицей», а «певуньей». «Певица» ассоциирует с чужой, даже чуждой, кривляющейся лицедейкой, «певунья» ж, ненаглядная певунья – своё, родное, русское.
Девушка села, запела. Песни помнила не полностью, перескакивала через куплеты, сидела молча, вспоминала, может, думала о своём. Остроумов не спрашивал. Никогда в жизни ему не было так покойно на душе. «Может, это и есть счастье, - думал он. – Меня ни что не терзает, не гложет. Я радуюсь солнцу, свободе, присутствию прелестной девушки. Мне ничего не нужно, я хочу одного, чтобы это мгновение длилось вечно. Странно, - подумал он ещё, - но я не испытываю к ней никаких эротических чувств, хотя она мне нравится, и мне легко с ней. Она, наверное, фея».
Во время третьей встречи Остроумов спросил:
- Тебя как зовут?
Девушка нехотя ответила:
- Тебе это важно? Важно, как ты меня называешь, когда думаешь обо мне. Вот это важно, как другие зовут, это чужое.
- Да ты философ. Ну, а всё-таки? Я тебя Певуньей называю. Если понадобится что-нибудь, я как скажу, кто мне нужен?
- Людой меня зовут, это для других, ты меня Певуньей назвал, так и зови. Мне нравится, - добавила девушка простодушно.
Остроумов сорвал стебелёк овсяницы, сунул в рот, медленно пожевал.
- Ты ничего о себе не рассказываешь. Кто твои родители, братья, сёстры есть?
- Известное дело, кто в деревни родители. Отец – механизатор, мать – доярка, – помолчав, добавила: - Были когда-то. Отец с дружками на заработки ходит, куда не говорит. Может, строят чего, может, воруют, может, грабят кого на дорогах. Да он кого расскажет, дома трезвым-то не быват. Добро бы просто пил, куда ни шло, леший с ним, пускай пьёт. А то драться моду взял. Нас с мамкой, - Люда споткнулась на полуслове, застеснявшись передать нецензурную речь отца, - обзывает по-всякому. Мы с матерью вдвоём и с хозяйством, и с огородом управляемся, жить-то как-то надо. Ох-х-х! – Люда вздохнула, запрокинула голову, откинулась назад, опёршись на вытянутые за спиной руки. – Говорить грех, всю душу мне родная матушка вымотала.
- Что, работать с утра до ночи заставляет?
- Да работа работой, известное дело, куда от работы в деревне денешься, кусать что-то надо. Одной картошки гектар садим. Сейчас земли вволю. Паши, не хочу. И земля хорошая, - добавила рассудительно, - огороды брошенные.
- Так ты что ж, одна у родителей, всё хозяйство на тебе?
- Да почему одна? Есть братья, толку-то? Старший брат армию отслужил, на недельку заехал, только его и видели, и правильно. Кого тут делать? Самогонку жрать? Батя за него уже всю выжрал. Была бы я учёная, тоже бы укатила, куда подале. Неучёной, известное дело, как в городу прожить, я так не хочу. Есть ещё брательничек, младшенький, - лицо девушки сморщилось, словно зубная боль перекосила. – Мамка спьяну родила. Кого родила-то? Десятый год, а он только мычит да пузыри пускает. Как поняла, что за чудо на свет произвела, пить бросила, как отрезало, в веру ударилась. Уж такая богомольная стала, страсть одна. Как раньше пила не просыхала, так теперь богу молится с утра до вечера. Иконы где-то достала, утром проснёшься – молится, спать вечером ложишься – молится. Целый день только и слышишь: «Гос-споди, помилуй! Гос-споди, спаси! Гос-споди, помоги!» Достала уже своим господом. Шла бы в стайку, да молилась там. Так нет же, встанет рядом, и причитает: «Гос-споди, помоги моей доченьке! Гос-споди, помилуй мою доченьку!»
- Любит тебя, наверное, вот и молится.
- Сам бы послушал с утра до вечера этого «господа», по-другому говорил. Вот я и сбегаю сюда на часок, другой.
Часа в три ночи Остроумов проснулся. Какая-то мысль пробудила его, но едва открыл глаза, та исчезла. Полчаса лежал, не шевелясь, ночные звуки развлекали его, отгоняя сон. На кухне трещал сверчок, натружено скрипели половицы, в любовной истоме на чердаке постанывали стропила. По двору топало непонятное существо, шелестела листва на берёзах, где-то голосила брехливая собачонка. Стало понятно, пока не отыщется разбудившая его мысль, сон не вернётся. Мысль появилась из вечерних размышлений. В добавление к внешним раздражителям, появились внутренние, чертовски захотелось курить. Сигарета отгонит сон ещё дальше, но и н перекурив, не заснёшь. Не включая свет, ему хватало звёздно-лунного сияния, Остроумов встал, натянул джинсы, напился воды из ведра, на ощупь отыскал сигареты, зажигалку. Он по-прежнему не щёлкал выключателем. Ускользающая мысль отыщется в звёздно-лунной ирреальности, наполненной непонятными, загадочными звуками, таинственными полутенями, при безжалостном, холодном искусственном свете она окончательно замрёт. Так мнилось Остроумову, на ощупь пробиравшемуся на крыльцо через тёмные сени.
Вера он думал о Людмиле. Как оказалось, что в богом забытой дыре под напластованиями, толщами всеобщего лицемерия, лжи, алчности, пьянства, мракобесия бьёт живой родничок, эдакий упрямый, непокорный живчик. Кто научил эту, родившуюся и возросшую в наше несуразное время девушку, есенинским строкам? Как-то прочитала и запомнила? А петь, кто научил? С генами от бабок-прабабок передалось? Ведь верно поёт, однажды услышала и запомнила? Но для этого надо чувствовать и поэзию, и музыку. Как она сумела, отринув полупохабщину, крикливо цветистую бижутерию, найти своё, родное до слёз? Что двигало ею и указывало путь?
Вот о чём он размышлял перед сном. Во сне, в хитросплетениях подсознания появился вопрос. Были ли это его собственные мысли, или их навеяла Наташа Ростова. Загадочная это штука, человеческое подсознание. Но не эта мысль была главной. Он ещё подумал, как такая жемчужина затерялась в этой дыре, в навозе, в потной работе. Место ли ей здесь? А потом на него, словно просветление нашло. А где же ей место, неужто в клоаке города, среди грязного разврата, подлого лицемерия? В кого она превратится там, в нынешних Содомах и Гоморрах, среди мерзостей пресловутого шоу-бизнеса? Вот после этой мысли он и проснулся.
Днём его не покидала внутренняя взбудораженность. У него появилось предчувствие приближающегося события, благодаря которому он обретёт новое качество, перейдёт в иное, отличное от нынешнего, состояние, которое изменит его жизнь, сделает её осмысленной, полноценной. Ощущение невесомости он отнёс на счёт полубессонной ночи, но и на следующий день будоражащее чувство не покидало его. Такое ощущение он испытывал в пору юношеской влюблённости, перед первым объяснением. Нечто подобное чувствовал позже, после месяца лихорадочной жизни перед защитой диплома. Как молодой специалист, которому не терпится взяться за дело, он был полон энергии.
Небо хмарилось. С юго-запада, подгоняемые гудящим в вышине ветром, наплывали чёрные бесформенные тучи, путь им перекрывала одна, большая, на полнеба, двигавшаяся с юго-востока.
Перебравшись по валунам через ручей, нарвал охапку, полёгших под порывами ветра, жарков, поспешил через перелесок, наполненный жалобами осин на злосчастную судьбу. Певунья лежала молча с закрытыми глазами. Остроумов засыпал девушку цветами, сел рядом.
- Что это? – спросила, улыбаясь, Люда, освободив лицо.
- Цветы тебе.
- Надо же, первый раз за всю мою прошедшую жизнь. Сроду никто цветов не дарил, а тут сразу столько.
- Спой что-нибудь, - попросил Остроумов. – Тишина какая.
Ветер унялся, осины прекратили плач, даже разноголосые пичужки молчали, притаившись в ожидании грозы. Остроумов словно не замечал надвигающееся ненастье.
- Да нет, пойду я. Работы дома много. Смотри погода какая, вот-вот гроза грянет, да и вечер скоро.
- Так ещё не вечер, - сказал Остроумов и засмеялся.
Девушка удивлённо посмотрела на своего чудного знакомца. Остроумов встал на ноги, обратил лицо к грозовому небу, раскинул руки. Из уст его, из самых недр души вырвался радостный крик:
- Ещё не вечер! Люди, слышите? Ещё не вече-е-ер!
Тучи соединились ветвистой молнией, слова тонули в раскатах грома.
- Ты самый настоящий дурак, Отшельник! – воскликнула Певунья.
Глаза, улыбающиеся губы говорили другое.
Хлынул ливень, в мгновение ока промочивший до нитки. Отшельник протянул руку Певунье, сжимая девичью ладонь, побежал по мокрой, путающейся в ногах траве. Пробежав десяток метров, они остановились, глянули друг другу в глаза, и захохотали, запрокинув головы. Здесь, в уединении, разговаривая глазами и без слов, они поняли Нечто. Благодаря открывшемуся знанию постигли мелочность и незначительность мира, доставившего им столько мучений и невзгод. Взявшись за руки, нелепо вскидывая ноги, беспричинно смеясь, среди разгула стихии, молний, грома, порывов ветра, поливаемые очистительными потоками, они плясали на развалинах бессмысленного опостылевшего мира.
2013 год.
С уважением, АПК
|
| |
| |
| silina | Дата: Воскресенье, 27 Окт 2013, 18:19 | Сообщение # 66 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Цитата Коломийцев (  ) Самыми ласковыми словами пчеловод уговаривал защитницу семьи не жалить в глаз и не залазить в ухо. Та прислушалась к уговорам, воткнула жало в кончик носа. Устанавливая последнюю рамку, почувствовал на щеке щекотку, по лицу ползали ещё две защитницы, одна ужалила в верхнюю губу, вторая в щёку. Лицо оказалось чувствительнее рук. К вечеру его перекосило, не помогли ни аспирин, ни холодные компрессы. Утром горемыка имел вид драчливого забулдыги с похмелья. Закончился хлеб, поневоле пришлось наведаться в село. Невзначай поймав брезгливо осуждающий взгляд продавщицы, едва шевеля раздувшейся губой, промямлил: - Насекомые покусали.
Да, Вы, Александр - пчеловод, видимо со стажем! Так живо нарисовали портрет покусанного!
Цитата Коломийцев ( ) Отцвела черёмуха, наполнив двор сладким запахом, распустилась сирень, цыплята-одуванчики обернулись в пушистые шарики, появились всходы картошки. Весна незаметно перешла в лето. Как-то под вечер, не зная чем занять себя, Остроумов вышел со двора, перебрался через ручей, пересёк осиновый колок. За леском раскинулась обширная пустошь, образовавшаяся на месте брошенной пашни.
Люблю Ваши пейзажные зарисовки! А читать осенью глубокой про невинную весну вдвойне приятно!
Цитата Коломийцев ( ) Пробежав десяток метров, они остановились, глянули друг другу в глаза, и захохотали, запрокинув головы. Здесь, в уединении, разговаривая глазами и без слов, они поняли Нечто. Благодаря открывшемуся знанию постигли мелочность и незначительность мира, доставившего им столько мучений и невзгод. Взявшись за руки, нелепо вскидывая ноги, беспричинно смеясь, среди разгула стихии, молний, грома, порывов ветра, поливаемые очистительными потоками, они плясали
Очень понравилось! Дождь - символ чистоты и свежести...
Спасибо, Александр.
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Воскресенье, 27 Окт 2013, 18:35 | Сообщение # 67 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Цитата silina ( ) Да, Вы, Александр - пчеловод, видимо со стажем!
Да, есть немного.
Хотите, медку пришлю?
С уважением, АПК
|
| |
| |
| silina | Дата: Понедельник, 28 Окт 2013, 20:04 | Сообщение # 68 |
|
Житель форума
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 586
Награды: 55
Репутация: 38
Статус: | Александр, спасибо! Для меня мёд - детство! Отец мой и мама тоже держали пасеку! Поэтому, когда читала у Вас строки о пчёлах и сотах, явственно видела эти ульи!
Силина Марина Николаевна
|
| |
| |
| Olegkakbud | Дата: Вторник, 21 Янв 2014, 07:43 | Сообщение # 69 |
 Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 119
Награды: 3
Репутация: 3
Статус: | Спасибо Вам за творчество.
А погода у нас хорошая
Олег Скрынник
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Пятница, 24 Янв 2014, 07:42 | Сообщение # 70 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Александр Коломийцев
Провинциальный пиит
Рассказ
После родительского дня минуло более полутора месяцев, редкий посетитель нарушал покой божьей нивы. Пользуясь отсутствием людей, в оградки лез пырей, набирали силу мясистый молочай, наглая лебеда, на холмиках зацветали одуванчики, заползал вьюнок. Николай поставил на лавку пакет с провизией, присев на корточки, выдернул сорняки, вымыл над астрами руки из полторашки, остатки воды вылил на анютины глазки. Как выражался Николай Семёнович, наши кладбища, это наше национальное позорище. Данную сентенцию он выдал несколько лет назад. Стоял август, Николай возвращался с могилы, случайно встретил на улице старого знакомца, с которым не виделись со дня похорон. Вдовец посетовал, кое-как могилу нашёл – трава выше пояса, ни памятников, ни крестов не видно. Примета – скворечник на берёзе – листвой скрыта.
- Это не им нужно, это нам нужно, - устало говорил Николай Семёнович. – А у нас память сорняками заросла.
Николай не любил, когда мысли выражали загадками. Скажи ты прямо, что на ум пришло, нет, надо с выкрутасами. Поболтали о том, о сём, Николай Семёнович, как водится, спросил, что написал, где напечатался. Под конец разговора позвал в Дом культуры.
- Заходи, я там сейчас худруком. Кое-что налаживаю, Инна, душа неугомонная, помогает.
В эпоху отсутствия цензуры и запретов, желающих субсидировать невинные куплеты на злободневные темы не находилось, и прежняя должность Николая Семёновича самоликвидировалась.
Ольга преставилась в нынешнее время, до памятника руки не дошли, и над могилкой возвышался восьмиконечный крест, сваренный из двухдюймовых труб и выкрашенный голубой эмалью. Николай вынул из пакета бутылку водки, нарезанную колбасу, хлеб, причастился. С фотографии в овальной рамке, закреплённой в перекрестье, за ним задумчиво наблюдала умершая жена.
Здесь, на кладбище, хорошо думалось, вспоминалось без помех, когда память без принуждения сама оживляет картинки прошлого. После смерти жены жизнь пошла наперекос. Трещины во взаимоотношениях с сыном превратились в зияющую пропасть. Вчера Валерка замахнулся костылём, и пообещал отцу проломить голову, если тот не отвяжется со своими проповедями. Обидевшись, не позвал сына на кладбище, тот и не вспомнил. В день смерти на могилу ходили вместе, исключение составлял лишь год, проведённый Валерой в больнице.
Со второй рюмкой Николай не задержался, жевнув кругляшек колбасы, утёр ладонью губы, обратился к покойнице.
- Вот, слушай, тебе написал.
Стихотворные строки не вмещали всех дум об ушедшей жене. Кое-что домысливал сейчас на ходу. Вставки топорщились, ломали строй, но слова шли от души, и форма не имела значения.
Лучшие годы Николай прожил с первой женой. Жил, и не замечал, теперь понял. Понял не мыслью, чувством. Критикуя, Ольга понимала внутреннее горение, благодаря которому рождались стихотворные строки. Поэтому её критика не саднила, не вызывала горечь. Данным свыше чутьём, угадывала населявшие воображение мужа образы. Николай не подозревал, Ольга постигла главную его беду. Он видел и чувствовал образы, но был не в силах облечь их в словесную форму, передающую суть образов и отвечающую нормам стихосложения.
Первые стихи у юного Коли родились на третьем курсе техникума. Стихи (стишата, как ласково называл про себя рифмованные опыты), записывал в обыкновенную двухкопеечную тетрадь в клеточку. Плоды восторгов и размышлений прятал завёрнутыми в газету на нижней полке тумбочки под конспектами. Однажды, подойдя к своей комнате, услышал громкие, нервные голоса. Открыл дверь, и похолодел. У его кровати толпились однокурсники, и вслух читали записи в заветной тетради. Одни хохотали, другие издавали раздражённые, негодующие возгласы. В стихах Коля описывал окружающих, и теперь прототипы узнавали себя. Стихи воспринимали на свой лад, неверное толкование вызывало крайнее возмущение. Представившаяся картина привела в смятение. Проведя в ступоре длившуюся вечность минуту, никем не замеченный стихотворец потихоньку покинул комнату. Постоял, прижавшись спиной к стене, и, заплетаясь ногами, двинулся прочь. На лестнице почти бежал, вахтёрша Анна Никаноровна крикнула вслед:
- Ты куда, оглашенный? Поздно вернёшься, на улице ночевать будешь!
«Оглашенный» прошатался по улицам часа два, в общежитие вернулся через силу, словно всходил на Голгофу. Смешанные чувства обуревали парня. Над его стихами смеялись, сам слышал, и, вообще, «писание стихов» это что-то девчоночье, приличествующее «слабакам». Слабаков презирали, над ними при каждом случае насмехались. Именно всеобщего презрения Коля и опасался, но остракизму он подвергся по другой причине.
Глупцы даже не признали его записи за стихи.
Войти в комнату Коля долго не решался, ожидая попасть под град насмешек и издёвок, долго сидел на подоконнике, пока голову не стало клонить ко сну. Однокашники спали, стараясь не шуметь, не включая свет, разделся, разобрал постель. Заставив обомлеть, раздался голос Сыча, соседа по койке:
- Слышь, писатель, не перестанешь стучать, тёмную устроим. Стипешку в аптеку носить будешь.
Коля промолчал. Так позорно закончилось его первое появление на публике.
На каникулах он взял в библиотеке учебник по стихосложению. Ямбы, хореи, ударные, безударные слоги нагнали тоску.
(Продолжение следует).
С уважением, АПК
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Воскресенье, 26 Янв 2014, 06:08 | Сообщение # 71 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Провинциальный пиит
(Продолжение)
Некоторые события, благодаря душевному напряжению остаются в памяти на всю оставшуюся жизнь. Николай и сейчас помнил смятение, охватившее его в тот вечер. Давнишний эпизод, помимо воли всплывающий в памяти, вызывал досаду. Николай корил себя за малодушие, старался забыть неприятное событие, но оно вновь и вновь напоминало о себе. Сейчас-то он без всякого смущения мог читать стихи на запруженной людьми площади, и случись такое, желал бы иметь слушателей побольше.
Второй выход на публику состоялся много лет спустя, благодаря стараниям Ольги. Общение со слушателями произошло не напрямую, опосредованно. К тому времени стихи самодеятельного поэта, хотя и нерегулярно, печатались в районной газете. Не взирая на отказ от общения «толстых» журналов, в том числе и областного, Николай обрёл уверенность. Первое знакомство с областным журналом нанесло жестокий удар по самолюбию. Не выдержав ожидания, позвонил в редакцию. На беду трубку взял человек, обиженный судьбой, постаравшийся преподнести ближнему горькую пилюлю сдобренную желчью. Разговаривал литсотрудник презрительно, словно с неумытой деревенщиной.
- Я вас вспомнил, хохотали всей редакцией.
- Над моими стихами? – пролепетал обескураженный поэт.
- Да их никто не читал, - продолжал издеваться далёкий баритон. – Кто ваши каракули станет разбирать? Рукопись должна быть отпечатана на машинке по определённым правилам. По-вашему мы должны читать тексты, нацарапанные куриной лапой, да ещё с зачёркиванием и грамматическими ошибками?
- Ну, мне в голову новое слово пришло, я подумал, так лучше, старое зачеркнул…
- Знаете, вы вначале текст до ума доведите, - перебил язвительный голос, - отпечатайте на машинке, потом присылайте.
- У меня нету машинки. В нашу районку я стихи так, от руки писал.
- Машинка, это не наша проблема, где вы её возьмёте, сами решайте, - назидательно ответил работник редакции, и с сарказмом добавил: - Может, в вашу стенгазету и можно от руки писать, но ни одна редакция рукописный текст даже рассматривать не станет. Неужели «Мартина Идена» не читали? Всё, мне некогда, работы полно, а я вам элементарные вещи объясняю.
- А по каким правилам нужно печатать? – успел спросить Николай.
Несмотря на крайнюю занятость, литсотрудник не преминул съязвить:
- Что, в вашей стенгазете этого не знают? Текст печатают через интервал, на странице располагается тридцать трок. Про поля не забудьте.
Николай хотел уточнить про поля, но из трубки послышались короткие гудки. Главный редактор районки ворчал по поводу рукописного текста в первый приход Николая, но вошёл в положение. Портативную пишущую машинку на день рождения подарила жена. Стихи в редакцию самодеятельный поэт отсылал напечатанными, но прорыва в большую литературу не произошло.
Подруга жены Инна, натура экспансивная, легко зажигающаяся, великая выдумщица, была замужем за редактором городской радиостудии. Индивидуумы, подобные Инне, являются аккумуляторами, собирающими энергию, втуне уходящей в ничто у Обломовых. Школьного учительства Инне не хватало, интересы её распространялись и на радиостудию. Вместе с мужем не только составляла куплеты на злободневные городские темы, но и выходила с ними в эфир. Выпустить в эфир пишущего супруга подруги стало её едва не навязчивой идеей.
- Да надо вначале почитать твоего стихотворца, - возражал рассудительный супруг.
- Что «вначале», что «вначале»? – восклицала экспансивная супруга, потрясая кулачками. – Придёт, и сам почитает. Что с того, что стихи с огрехами? Смотрела я их, да, есть ляпы. Главное, это наш, местный поэт. На огрехи редактор существует. Ты же редактор, вот и поправишь.
- Ладно, сядь, не мельтеши, пусть приходит. Я же не отказываю наотрез. Придёт, потом посмотрим.
Сразу унять возбуждение супруга не смогла, села на диван в напряжённой позе.
- Никто не говорит – сразу в эфир выпускать. Порепетируете, доведёте стихи до кондиции, потом в передачу вставишь. Но обязательно!
Радиоредактор Николай Семёнович оказался не солидным, представительным мужчиной, а худым, высоким, как каланча. Руки ходили ходуном, словно их части соединялись не суставами, а разболтанными шарнирами. Шевелюра пребывала не в ладах с расчёской, волосы торчали из ушей, топорщились на шее, покрывали кисти. Острый вытянутый нос, глаза, глядевшие из узких щёлок, большой рот, с выпяченной нижней губой, без устали теребимой указательным перстом левой длани, симпатичности лику редактора не прибавляли.
Вместо пиетета облик редактора вызвал к своей особе мысли неуважительные.
«И как за эдакого обезьяна такая симпатичная бабёнка замуж вышла? Она же с этим волосатым дылдой в постель ложится. Если рукам размахивать престанет, однако до колен достанут».
Началась читка. Николай Семёнович хватался за голову, мучил губу. Супруга не выдержала:
- Да слушай ты спокойно. Губу оставь в покое, оторвёшь скоро.
Супруг огрызнулся.
- Губа! Что губа? Некоторые чешутся. Совсем даже неприличные места скребут.
- Тьфу на тебя!
Пытка длилась три часа. Сама ж запись уместилась в пять минут. У чтеца прерывался голос, подрагивали колени, взмокли ладони, нестерпимо зудела спина в самом недосягаемом месте межу лопатками.
Отключив аппаратуру, редактор, в очередной раз оттянув многострадальную губу, насмешливо спросил:
- Что, взмок? То-то, ты думал, всё просто, а, если бы ещё софиты жарили? Ты вот что, тёзка. Седая старенькая мама, родная изба, всё это хорошо. Ты про родной край напиши. Сколько у нас в стародавние времена умельцев жило! Их изделия из камня цари заказывали, в Эрмитаже выставлены! Вспомни предков наших. Приходи в музей, наверное, ни разу не посетил. Выберешь время, позвони, хоть днём, хоть вечером, хоть в выходной. Приходи, я тебя всё покажу. Отличнейшую тему получишь!
С лёгкой руки Николая Семёновича Николай написал цикл из полутора десятков стихотворений о народных умельцах родного края. Цикл опубликовали в трёх номерах областного журнала. Заведующий отделом поэзии, известный в Союзе корифей, тепло поговорил с автором. Поэт пребывал на седьмом небе, готовился свернуть поэтические горы, дверь в большую литературу открылась. Радость оказалась преждевременной. Дверь, как открылась, так и закрылась.
Да, теперь, по прошествии десятка лет, он понимал, Ольга подарила ему лучшие годы жизни. Ольга была доверительным другом, рядом с ней душа его пребывала в покое, сейчас же он постоянно находился настороже, ожидая болезненных уколов. Любящему сердцу передавался жар, горевший в душе мужа-поэта. Управляясь с домашними делами, могла часами слушать чтение стихов, даже прикрикивала на расшумевшегося сына. За всё время совместной жизни ни разу не попрекнула супруга, ты бы, мол, дорогой, по дому что-нибудь сделал, чем слоняться из угла в угол. (Среди соседей о нём шла слава мужика ледащего, ленивого).
(Продолжение следует).
С уважением, АПК
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Пятница, 31 Янв 2014, 00:09 | Сообщение # 72 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Провинциальный пиит
(Продолжение)
Прошлой осенью поэт встретил отзывчивую душу, доверчиво потянулся к ней. Как жестоко он просчитался!
С осенней слякотью у Николая обострился застарелый радикулит. Картошку к этому времени выкопали, все корнеплоды спрятали в погреб, лечение в стационаре не создавало непреодолимых затруднений в домашней жизни.
Страдающему от болей пациенту приглянулась одна из сестёр, не фигурой, да женскими статями, не в том состоянии находился, а пониманием, внимательностью. Мягкая, отзывчивая Татьяна, не раздражалась крикливо на бестолковость, глаза её смотрели с добротой и доверительностью, а не холодно и отчуждённо. Николаю, изнемогшему от душевной чёрствости, казалось, этот взгляд предназначался именно для него. Ему захотелось сделать приятное сестре.
Часов в двенадцать – отделение погрузилось в тишину, все процедуры завершились, больные угомонились, дежурный врач совершил обход – он заглянул на огонёк в сестринскую. Татьяна пила чай, листала иллюстрированный журнал, при виде больного встрепенулась.
- Что, заснуть не можете, болит? Ступайте в процедурку, сейчас приду, уколю.
- Нет, - ответил Николай без всякого смущения. – Я просто так зашёл. Вот, хочу вам стихи почитать.
- О-о! – произнесла Татьяна, широко раскрыв глаза и округлив губы. – Вы стихи пишите? Надо же, никогда живых поэтов не видела. Почитайте, конечно, я вас чаем напою.
Нетерпеливый поэт отмахнулся от чая, перед ним находился человек, готовый слушать стихи, переполнявшие его, словно пар перегретый котёл. Сестра всё же налила чай и ему, и новую чашку себе. Николай расхаживал по кабинету, жестикулировал, прихлёбывал остывающий чай, дабы промочить пересыхающее горло. Татьяна переместилась со стула на диван, откинулась на спинку. Декламатор читал и читал, не замечая ни утомления на лице слушательницы, ни смыкающихся глаз, ни напрягшихся скул.
В коридоре послышалось торопливое шлёпанье спадающих тапок, дверь рывком отворилась, заспанная больная позвала сестру к задыхающейся соседке. Татьяна вскочила, мигом умчалась в палату. На этом декламация закончилась.
Утром, забирая из лотка таблетки, невольно подслушал разговор в сестринской. Татьяна жаловалась сменщице.
- Задолбал поэт этот. Явился среди ночи. Хотела чайку попить, да подремать часок-полтора. Явился – я вам стихи почитаю. Думала, прочитает стишок-другой, и уйдёт, ну, если человеку охота, трудно мне послушать, что ли. А он как начал, и бубнит, и бубнит, и бубнит. Спать хочу, глаза слипаются. Весь день на ногах, в три часа в седьмой тяжёлую колоть надо, а он как привязался, так и не дал подремать.
- Ну, турнула бы, вот ещё.
- Да неудобно как-то, жалко, обидится.
От услышанных откровений стало тоскливо. Вернувшись в палату, бросил таблетки в мусорную корзину, лёг на кровать, отвернулся к стене.
После публикации в областном журнале стихов на краеведческую тему наступило долгое затишье. Редакция отклоняла рукописи по непонятным причинам, потом самому стало не до стихов. Надежды, рождённые перестройкой (трёхкратная публикация укрепила эти надежды), развеялись дымом на ветру. Жизнь превратилась в выживание. Денег на работе не платили, мысли занимала одна забота, где подработать, сшибить рублишко-другой. («Рублишки» ничего не стоили, счёт шёл на миллионы). Но и той работы, на которой зарплату выдавали не чаще одного раза в квартал, Николай лишился и полтора года проходил в безработных.
Неудачи, следующие одна за другой, превращаясь в бесконечную череду, лишают уверенности, заставляют испытывать страх перед поступком. По вечерам, уединившись на кухне, извлекал на свет божий заветную тетрадь в синем переплёте, страницы покрывались свисающими вправо строчками. Тетрадь в синем переплёте сменилась на другую, в коричневом, но перед пишущей машинкой руки опускались. Когда-то, семнадцатилетнему Коле цыганка, знавшая, что имя паренька состоит из четырёх букв, нагадала великое будущее. Разумом Николай понимал, всякое гадание – чепуха, но в каком-то закоулке подсознания укоренилась уверенность. Новое тысячелетие вселило мистическую надежду на перемену к лучшему.
Николай выпил третью рюмку, макушку напекло полуденное солнце, голову слегка повело. Ольга смотрела родным тёплым взглядом. Встав коленом на бордюр, погладил фотографию. Острота утраты ожила, отозвалась болью, словно с незажившей раны беспощадным рывком содрали присохший бинт.
После прополки вытянувшиеся тоненькие стебельки анютиных глазок полегли под тяжестью распустившихся цветов. Кругом перед Ольгой виноват. Дачу с розарием продал, на могилке цветов не развёл. Посадил в углу оградки куст махрового розариума, три года роза цвела, выделяя последнее Олино пристанище среди прочих. Прошло ещё пару лет, неухоженная роза одичала, от корня пошли побеги обыкновенного шиповника.
Кусты розариума высокие, с обильными тёмно-розовыми цветами превращали дачу в обиталище фей и эльфов. Росла здесь и Белла, и множество иных сортов, названия которых Николай не помнил. Гордость Ольги составляла голубая роза Чарли, любоваться которой приезжала добрая половина городских цветоводов. Правда, цвет розы был скорее лиловый, чем голубой, но таких роз Николай нигде не встречал. Голубая роза была неотделима от Ольги. Та любила стоять возле куста, подняв к небу лицо с мечтательной полуулыбкой, полузакрытыми глазами, и вдыхать тонкий аромат. Сразу не догадался пересадить Чарли на могилу, хватился на будущий год, но того к тому времени украли. Давно нет ни Ольги, ни Голубой розы, есть могила и куст шиповника. Николай торопливо вынул из внутреннего кармана истрёпанный блокнот, шариковую ручку. Строчки о быстротечности жизни, о невосполнимости утраты, складывались сами, без всяких усилий. По щекам текли слёзы.
За сыном он не углядел.
После непонятной драки на дискотеке сын превратился в калеку. Кто затеял побоище, за какие грехи сына жестоко избили, отец так и не дознался. Лечение требовало денег, вначале пришлось продать дачу, затем обменять двухкомнатную квартиру на однушку. Валерий провёл в больницах около года, но полностью восстановить здоровье не удалось, передвигался на костылях. Пребывание на больничных койках изменило сына, сделав себялюбивым, капризным, раздражительным.
Найдя новую подругу жизни, Николай ушёл в примаки, квартиру оставил сыну. Тот жил на ничтожную пенсию по инвалидности. После оплаты коммунальных услуг денег оставалось на скудную вегетарианскую пищу. К парню повадились дружки, начались пьянки, квартира превратилась в хлев, исчезали вещи. Исчезновение носильных вещей Николай не замечал, в глаза бросилось отсутствие столового сервиза и кресла. Оказалось, к водке добавилась травка. Николай не мог оставить на произвол судьбы сына-калеку, вынужденного жить в четырёх стенах. Деньги, выдаваемые отцом, Валерий спускал за неделю. К пьянке и травке приводила вынужденная праздность, невозможность найти себя в новых условиях. Главное заключалось в отсутствии у сына желания сделать усилия для возвращения в осмысленную жизнь. Николай пытался приохотить сына к стихам, даже представлял того своим соавтором. Но Валерий на такие предложения отвечал гомерическим хохотом и матом.
- Компьютер купи, хоть в Интернете с нормальными людьми пообщаюсь. Не можешь купить, отвали от меня.
Вчера, перехватив костыль, сын занёс его над головой отца, закричал надрывным голосом:
- Ещё раз заведёшь свои проповеди, голову проломлю. Я, может, сдохнуть хочу. Пошёл вон отсюда.
Ольга, Оля, Олюшка нашла бы дорогу к сыну. Умершая жена обладала даром доверительности. К нему же сын доверия не питал.
Николай разрывался, деньги надлежало нести в семью, но и сын требовал поддержки. Новая жена Антонина Егоровна неведомым образом прознавшая про травку, устроила выволочку.
- Не хватало наркошу содержать! В психушку своего балбеса сдай, или куда хочешь. Зарплату всю мне отдавай, никаких заначек, чтобы не было. Понял?
(Продолжение следует).
С уважением, АПК
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Среда, 12 Фев 2014, 20:02 | Сообщение # 73 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | Провинциальный пиит
(Продолжение)
Дни ожидания тянулись мучительно. Рукопись редакция рассматривала в течение месяца, но уже через неделю-полторы Николай по два раза заглядывал в почтовый ящик. Междугородние разговоры сердили Антонину Егоровну, и в редакцию Николай звонил украдкой, а счёт за телефон старался оплатить сам. Втихомолку от жены накопил на простенький мобильный телефон, но звонил по-прежнему в отсутствие супруги. Редактор многословно рассуждал об открывшихся возможностях для творческого человека, при отсутствии цензуры, запретов можно безбоязненно писать на любые темы. С этим Николай соглашался, писал обо всём: о родительской избе, старенькой маме, ссыльнопоселенцах, берёзах, безответных письмах местного правдолюбца Брежневу, заброшенной ниве. В новом тысячелетии тираж журнала съёжился до тысячи экземпляров, а периодичность до четырёх номеров в год. В одном из номеров размещали два-три стихотворения и даже выплачивали символический гонорар.
В районную газету стихов в новом тысячелетии не принимали. Ушедшего на пенсию престарелого редактора сменила заведующая отделом промышленности энергичная Эльвира Станиславовна. При первом знакомстве Эльвира Станиславовна не стала откладывать дело в долгий ящик. Чтение двух страниц длилось пять минут, завершилось возгласом: «Ну и ну!» Вернув рукопись, редакторша откинулась на спинку кресла, с интересом посмотрела на автора, словно видела перед собой нечто изумительное.
- Как это вам удалось срифмовать слово «ложить»? – спросила, делая ударение на первом слоге.
Оробев, Николай пролепетал:
- Все так говорят.
- Не знаю, кого вы имеете в виду под всеми, родную деревню, что ли? Все, - подчеркнула редакторша, - грамотные люди говорят «класть». Слова «ложить» в русском языке нет. Есть слова «класть» и «положить». «Па-ла-жить», но не «па-ло-жить». Чувствуете разницу? Вам, дорогой мой, надо подучить грамматику и теорию стихосложения. О строе, глагольных рифмах что-нибудь слышали? Дайте сюда, - приподнявшись, Эльвира Станиславовна выхватила листочки.
По страницам забегала ручка, оставляя быстрые росчерки, птички, вопросительные знаки.
- Вот, возьмите, - редакторша вернула рукопись. – Поработайте над текстом, потом приходите.
- А… - Николай хотел спросить про исправления.
- О нет, увольте, - начальствующая дама подняла над столом ладони, качнула головой. – Это уж вы сами работайте, мне некогда. Я и так столько времени вам уделила, - раздражённо произнесла Эльвира Станиславовна, и, взяв мышку, повернулась к монитору.
К теории стихосложения Николай относился, как к ненужной настоящему поэту мороке. Тонкости правописания слов с двойным «н», частицами «не», «ни», наречия, не отличимые от существительных обходил стороной, подобно путнику, наткнувшемуся в лесу на непролазные дебри. Стихи рождались в душе, и не нуждались в канцелярской обработке. По этому поводу у него случались стычки с собратом по перу Воропаевым. Виталий хлопал коллегу по плечу, спрашивал, смеясь:
- Коля, ты когда-нибудь орфографический словарь держал в руках? У тебя существительные мужского рода на «ж, ш» с мягким знаком в конце написаны, а «мужичок» через «е» пишешь.
Воропаев писал о женщинах, всякую философию о восходах и закатах, трудно понимаемую с налёта. Хотя писал грамотно, печатался редко. По этому поводу Виталий восклицал:
- Кому мы нужны, деревенщина? Сравни фамилии авторов и членов редколлегии. Они сами себя печатают. Мы для них попрошайки с улицы. Да будь ты хоть Пушкиным, всё равно не напечатают.
Однажды, вызвав чёрную зависть собрата, сообщил:
- Я, друг Коля, компьютером обзавёлся, в Интернете сайт оборудовал. Представь, за неделю тыща человек побывала.
Для собрата компьютер оставался несбыточной мечтой, только слюну сглотил.
Стихи Николай перерабатывал неделю, отпечатав набело, понёс в редакцию. Эльвира Станиславовна встретилась в коридоре, всмотрелась в лицо, на миг сморщила лоб.
- А-а, деревенский пиит явился.
Николай полез в карман за рукописью.
- Я вот, - начал он.
Эльвира Станиславовна отмахнулась, не дослушав, открыла дверь в кабинет, на ходу бросила:
- Нет, нет и нет. У меня газета на два месяца вперёд загружена. Приходите через полгода. Сейчас и смотреть не стану.
Тот день шёл согласно поговорке: «Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
После посещения редакции Николай отправился в районную библиотеку. Здесь стараниями заведующей художественным отделом Виктории Сергеевны библиотекари оборудовали стенд «Произведения наших земляков». Не принятые Эльвирой Станиславовной стихи «деревенский пиит» решил приобщить к стенду.
В художественном отделе у стола выдачи стоял Воропаев, листал толстый журнал в белой обложке, отпускал язвительные замечания. Николай протянул Виктории Сергеевне листы с текстом.
- Я, вот, стихи на стенд принёс.
Воропаев догадался обо всём сразу.
- Что, Эльвира отлуп дала? Не обращай внимания, наша госпожа редакторша разбирается в поэзии, как свинья в апельсинах. Ты про партию реальных дел напиши, сразу напечатает. Вот, рекомендую, - Виталий протянул журнал. – В Завьяловске с прошлого года выпускают.
Журнал назывался «Родные веси», имел литературно-краеведческое направление. Как и областной журнал, «Родные веси» выходили четырежды в год, но гонораров авторам, даже символических, здесь не выплачивали. Перепечатав новые стихи, Николай отправил рукопись в Завьяловск. О чудо! – увидел свои творения в ближайшем номере. (Журнал привёз Воропаев).
Стихи рвались наружу. Редкие публикации лишь растравляли душу. Но Николай неколебимо верил в свою звезду. Собственные стихи приводили в восхищение, но редкий человек разделял в полной мере боль и душевный восторг, вложенные в строки. Николай Семёнович пытался организовать литобъединение. На втором заседании пишущая братия вдрызг разругалась (яблоко раздора выкатилось из кармана язвительного Воропаева), и ЛИТО тихо скончалось, не успев оповестить белый свет о своём рождении. Стараниями того же Николая Семёновича в ДК создался вокально-инструментальный ансамбль «Родники». Мятущегося поэта в ДК встретила восторженная Инна. Встретила объятиями, едва не поцелуями.
(Окончание следует).
С уважением, АПК
|
| |
| |
| Коломийцев | Дата: Среда, 26 Фев 2014, 11:13 | Сообщение # 74 |
|
Постоянный участник
Группа: Постоянные авторы
Сообщений: 211
Награды: 16
Репутация: 10
Статус: | [size=15]Провинциальный пиит[/size]
(Окончание)
В ансамбле, состоявшем из энтузиастов, Николаю понравилось. В коллективе сложились отношения дружелюбия и благожелательности. Всякие амбиции, потуги на превосходство здесь отсутствовали. На выступления приходили люди, соскучившиеся по душевности, уставшие от телевизионной «веселухи», и ансамбль всегда имел тёплую встречу, и в городе, и в сёлах на выезде. Выезды в сёла превратились для Николая в праздники души. Во время декламации у него не дрожали колени, не срывался голос, как давным-давно в радиостудии. После первого выступления перед сельчанами, на глаза навернулись слёзы. Он читал про пшеничные колосья, едкий пот, смешанный с пылью, хлеб – основу жизни. Во время выступления смотрел в глубину зала, так ему советовали. Закончив читать, опустил взгляд, увидел восторженные лица, блестевшие глаза. Простодушные зрители во весь голос делились впечатлениями.
- Это же про нас написано!
- Никогда таких стихов не слышала!
Зал рукоплескал, не жалея ладоней. Вот тогда Николай едва не прослезился. Душевный восторг, благодарность, чувства единения и родства с этими людьми владели им. Эти стихи, которые сельчане посчитали своими, редакция забраковала. Неискушённым же слушателям дела не было до стихотворных форм, их проняла искренность.
В другое выступление на выезде к Николаю обратилась женщина, примерно одних лет с ним:
- Спасибо тебе, Николай, за стихи о маме. Прямо про мою маму, Царствие ей Небесное, написал. За душу взяло, я даже всплакнула. Ты мне этот стишок на бумажку перепиши, очень тебя прошу. Я его вместе с молитвой на ночь читать буду.
Такие праздники души случались редко. Чаще происходило иное.
В прошлую субботу Антонина Егоровна отмечала день рождения. По неведомому стечению обстоятельств обе жены работали учителями, но трудились в разных школах. День рождения справляли скромно. Антонина Егоровна не любила шумных застолий. «Два дня готовишься, да потом два дня разгребаешься, - объясняла она свою нелюбовь к людным гостеваниям. – Наедятся, напьются, да тебя же и осудят – то не так, да это не эдак». (Ольга имела прямо противоположные привычки. Очень любила покойница спеть с подругами под настроение). Пришли три подруги-коллеги без мужей. Выпили винца, водочки. Николай слегка захмелел, на душе потеплело. Буквально накануне закончил стихотворение про майское утро, необъятный радостный мир, солнечные лучи, звон ручьёв. Весь май стих мучил его, и вот вчера улёгся на две страницы. Долго вынашиваемое детище просилось в мир, на свет.
Выйдя из-за стола, Николай встал посреди комнаты, объявил:
- Слушайте!
Антонину Егоровну перекосило, словно лицевой нерв воспалился.
- Ну, завёлся, стихотворец! Ты бы хоть спросил, кто-нибудь хочет твои вирши слушать?
- Что ты, Антонина, взъелась? Пусть читает, - благосклонно снизошла Тамара Алексеевна, подбодрила споткнувшегося на полуслове поэта: - Читайте, Коля, читайте. Даже очень интересно.
Супруга не выдержала, опять перебила, ехидно прокомментировала:
- Берёзы! Берёза с ручьём целуется! Чушь собачья, детский лепет. О твои рифмы язык сломать можно.
Светлана Фёдоровна, потупив глаза, с непонятным злорадством слушала издёвки коллеги, Мария Владимировна, подавляя зевоту, жевала салат.
Слова трепетно проникновенные, от которых щемило сердце, сорвавшись с уст, одеревенели, стали чужими, искусственными.
От замечаний жены задёргались губы, сорвался голос. Униженный поэт вернулся к столу, налил водки, залпом выпил.
Николай посмотрел на фотографию.
- Спасибо, что пришёл, поговорили, - ответила Ольга. – Иди, жизнь продолжается, надо жить. Жить и писать.
2013
С уважением, АПК
|
| |
| |
| olegvolohov | Дата: Среда, 23 Июл 2014, 09:03 | Сообщение # 75 |
|
Группа: Удаленные
| Хорошо пишите, Александр!
У Вас можно почерпнуть для себя не одну тему.))
С уважением,
|
| |
| |
