| МарЗ | Дата: Суббота, 14 Апр 2018, 11:12 | Сообщение # 1 |
 Долгожитель форума
Группа: Модератор форума
Сообщений: 9497
Статус:  | Цикл Вечные мысли
Спасение
Ты цепляешься руками за сухую древесину лестничных перил, а снег все идет и идет…
Мучает жажда, но воды нет, хотя она везде. Эту влагу пить невозможно: давно застывшая живительная роса превратилась в жесткие, колючие кристаллы, ничего не утоляющие.
Маленький мальчик, мечтающий о путешествиях, бескрайнем небе, далеком океане, неведомых странах и, главное… о славе! О всемирной известности, непререкаемом авторитете, собственном величии - ты был им: просыпаясь по ночам, бредил покоренным миром, планетой, Космосом, Вселенной.
Ты хотел вознестись, но не смог. У той, избранной тобою лестницы, ведущей наверх, были ступени, которые очень хотелось перескочить, но ничего не вышло.
Злился, пытаясь их сломать; искал иных путей, но безрезультатно.
Тогда ты уничтожил в душе все земные привязанности, оборвал нити, связывающие с прошлым, думая, что именно они мешают тебе подняться.
Как показалось, ты наконец-то достиг вершин, а они обернулись пропастью.
И вот, когда сил уже не осталось, ты пришел сюда, к этому старому дому, взошел на ветхое крыльцо, постучал в дверь.
Никем не любимый, никого не любящий, ты тихо шепчешь:
- Мама…
Радуйся, заблудший сын: ты не забыл эти несколько ступенек, ведущих в детство, сохранил в душе образ отчего дома.
А снег все идет и идет…
Я назову тебя…
Последняя планета. Она висела в иллюминаторе, словно детский голубой шарик, разрисованный беспечным художником. Хребты гор, разливы морей… Надежда! Тоже – последняя.
Механический голос вещал:
- Внимание! Корабль приближается к незнакомому космическому объекту – это планета, пригодная для обитания. Есть кислород, углекислый газ. Дневные и ночные температуры почти равны. Приказываю приготовить свои биологические копии для высадки. Руки держать на рычаге!
Аделия и Евгений, находясь в герметичных люльках-капсулах лениво переругивались, как, впрочем, и всегда. Их обитель - огромная космическая лаборатория была спрятана среди непроходимой тайги, вдали от возможных населенных пунктов. Мужчина и женщина работали разведчиками Вселенной уже почти десять лет, с тех пор, как произошла Великая Катастрофа. Города лежали в руинах, реки пересохли, над поверхностью почвы клубился Черный туман.
- «Приготовить!» Ты что, не помнишь, что у нас осталось только по одной копии??? – закричал в микрофон Евгений, – предыдущие погибли там, куда высаживались! Мы сдохнем, и на этот раз окончательно, если и они не выживут!!!
- Не ори! - зло ответила Аделия, - у нас что, есть выход? Трус! Лучше наконец-то действительно умереть, чем так жить! В этих долбаных люльках!!!
- Лучше в люльке чем в гробу, - мрачно возразил Евгений, - или ты хочешь выйти наружу, проведать сыночка? Это твое воспитание! Кто его избаловал так, что он стал мутантом, шестиногим бандитом? Они там, снаружи, жрут всякую падаль, подожди – и до нас доберутся.
Голубая, девственно чистая планета с мягким, целебным климатом и цветущими садами стремительно приближалась – разведчики видели это на своем мониторе. Их точные биокопии, в таких же люльках-капсулах, находились на борту космического корабля в ожидании высадки.
Как только прозвучит команда сверху, Аделия и Евгений запустят механизм перевоплощения и двойники оживут, выйдут наружу и попытаются приспособиться к обитанию на новом месте. Если они не погибнут на этой последней планете, человечество будет спасено и род людской продолжится. Все предыдущие попытки закончились провалом – копии погибли…
- Черт! – неожиданно завопил Евгений, - у меня люлька сейчас разгерметизируется! Снаружи что-то взорвали.
- И я чувствую!!! Я задыхаюсь! Мне кажется, к нам кто-то ломится… Это… они??? Мутанты? Это ты их накликал?!
- Заткнись, дура! Руку! Руку на рычаге держи!
Снаружи, действительно, прозвучали взрывы. Помещение, в котором стояли капсулы с двумя последними людьми, наполнилось Черным туманом. Над люлькой Евгения возник отвратительный силуэт получеловека-полускорпиона и выхватил меч, похожий на огромное жало.
- Ты помнишь какую-нибудь молитву? – судорожно сжимая рычаг, застонала Аделия, – если помнишь – читай!
- Отче наш! Иже еси...– истошной скороговоркой зачастил Евгений.
Из последних сил оба человека, одновременно, рванули рычаги перевоплощения.
Тряхнуло так, что капсулы, выбитые из гнезд, покатились по полу.
Свет! Всплеск! Радуга.
… Сад тянулся до самого горизонта, утопая в солнечных лучах. Аромат трав, цветов и плодов мешался с влажным запахом ручья, журчащего неподалеку.
- Как ты прекрасна! – воскликнул абсолютно обнаженный мужчина, обращая свой взор на прелестную женщину, чьи плечи скрывали потоки золотистых волос. Женщина беззаботно щурила огромные зеленоватые глаза. Мужчина присел рядом с ней на траву:
- Я назову тебя Евой.
Женщина улыбнулась, протягивая ему руки:
- Откуда мне знакомо это имя? Ты его сам придумал, Адам?
- Не знаю! Но в нем есть что-то от меня, прежнего… Какая-то малая часть.
Цикл Пульсирующая проза
Кошка
Как высоко летел наш самолет!
И мысли были так под стать и облакам, и небу и надеждам…
Но где-то вдруг родился этот стих, он напророчил мне невзгоды. От строк струился тяжкий дух, тревожный смог и запах гари.
В нем эта комнатка где боль, где сердце разбивается… Жестоко
разъединение двух непокорных душ, когда одна стремится подавлять другую, и та, что плачет – вскоре
начнет ей непременно мстить.
Как берег тих и ласков пляж под южным солнцем!
Но стих написан дерзкою волной на золотом песке, в камнях прибрежных есть крошки соли. Запах трав гниющих, цветов, в истоме стонущих от жара… И взгляды, блики, недосказанные фразы. Они уже вошли в стихи: крича о горе, об измене.
Я их пишу! А что мне остается? Летает чайка, крыльев не жалея,
и ей стонать еще придется долго, пока я не услышу Слово.
Я запишу его. Поставлю точку. И упаду на мокрые асфальты городов, на снег и в листья – год я проживу.
А дальше…
Я умирала долго, растворяясь в тишине – за дверью, под часами, в стылой кухне. Бросала из окна сюжеты – в них все придумано не мною, не для счастья.
Я родилась другой, потом, в экстазе.
Я стала черной и нагой, в моих глазах горела похоть. На крышу вышла и кричала, хвостом по бедрам бешено хлеща. И – стала ею.
А стих остался жить, в нем самолет и облака, и море…
И - ничего иного больше...
Пусть будет.
Роман
Тот запах мая сердце будоражил! Просила я: «Оставь меня, мне грустно». Но ты твердил упрямо и настырно: «Я доживу до встречи, ты - моею будешь».
Потом – июнь и расцвели пионы. Гадала я в саду, сронив браслеты с худых прозрачных рук. В траву упали тени. Запах роз дурманил… А ты твердил: «Моею будешь. Я доживу. Я подниму браслеты. И подарю еще один – на память». Я смеялась.
Пришел июль и лилии воскресли. От низких сумрачных могил их аромат ползучий. Я читала роман о моряке и фее. Что за бредни!
Мой телефон звенел от эсэмэсок: «Я жив пока, любовью и надеждой! Я отращу в субботний вечер крылья, и прилечу к тебе, как только будет буря».
Штормит под осень, ветер с моря дует – он пахнет йодом и уснувшей рыбой. Он сильный, он сгибает даже мачты.
Но вот октябрь настал, муссоны скоро сменят свой бег – они задуют с суши…. Я голос твой уже давно не слышу! О! неужели ты… разбился?! Где ты? Где ты?
Слишком пусто в небе. Я знаю, ты болел… А как же… крылья?
Холодным утром я сидела на поляне. У ног моих браслет – весь в изумрудах, в алмазах дивных, в искорках росы. Нет капель крови – жив ты, значит, скоро.
Вот ведь роман – о моряке крылатом… О чудесах, о сказке, о полетах. Пишут люди!
Привычным жестом я телефон из рукава достала:
- Слышу! Сегодня. Как обещала. Знаю. Буду! Буду…
Искушение
О ты, мой чуткий друг и мой опасный недруг! Ты неизменен в своем желании меня раскрепостить; и ныне от тоски пришел лечить, и холст мне дал, закрашенный акрилом. Черным.
Я не хотела в этот Космос смотреть, но ты был непреклонен…
- Рисуй! - Сказал и стал глядеть лукаво, одноглазо. В точке сошлись все кратеры планеты по имени Венера, ее базальт, ее вулканы, горы…
Пират бездушный, как сумел узнать ты, что на душе все смутно и мятежно?
Клубился мрак, скрывая непристойность намеков цвета. Мысли отскакивали мячиками резво от красок, что блистали палитре. Но тут - не ясный день! Не вечер в синих бликах, не утра розовый опал, а только ночь - безликая царица. Слепая, но увидит пляску тела. Глухая, но услышит песню плоти. Ни звездочки, ни Млечного пути… Нет света.
Нет повода, волнуясь, отшутиться:
- Что рисовать? Квадрат был безупречен, и до тебя, и после – тоже будет. Он чист, как сон младенца – сон без сновидений!
Ты скорбно головой качал, не веря… Ты требовал, чтоб я взялась за кисти. И глаз косил, в серебряной оправе блистал твой черный, из остывшей лавы, камень.
- Рисуй!!! Ты – можешь.
Я смотрела в провал зрачка, с ума сходя от страсти.
И – не смела… Страшен Космос.
Цикл Трухлядские хроники
Никто иной
Наша Трухляндия невелика, но очень разнообразна в смысле климата. У нас вообще не поймешь, что там за окошком – лето? Зима? Травки-елки, и колется все примерно одинаково.
Мы, трухляндцы, народ веселый, в приподнятом настроении, особенно когда сухие. В смысле природных осадков, конечно! А вот мироощущение нашего папеньки постоянно подмочено мухоморной настойкой. Маменька у нас в семье не прижилась, сбежала в соседнюю Баландию, бросив тут детей, супруга и свою престарелую мать.
Не стану, сказала, в вашей «Тухляндии» задерживаться, буду искать перспективу.
Так родину обозвать! Мы ее просили остаться, а она надела новую блузелью с приподнятым спереди настроением и уехала.
Остались мы: две бедные сироты в ситцевых платильончиках, не четкого ума папенька и как-то равномерно усохшая, но очень бойкая, бабушка. Нам бежать некуда, тут и живем, среди лишайников. Это ладно, не проблема. Беда в том, что сломалась стиральная машина!
У меня и у моей младшей сестры постоянно пачкаются платильоны. Это объяснимо: снизу – мокрая трава и грязная почва, а сверху – осадки и трясогузки разные. Так и норовят капнуть.
У меня все наряды зеленые, а у сестренки голубые, поэтому она больше пачкается снизу, а я – сверху.
Мы к папеньке со слезами – «Машинка стиральная сломалась! Надо новую покупать!»
Он надвинул на лоб фетровый шлякпак, покачался вправо-влево, поскреб по карманам и говорит:
- Бабулю на бабки разводите! Она в пяти банках вклады имеет, да еще и в карты, песочница кособокая, постоянно выигрывает! А я в магазин иду, мой организм резко нуждается в мухоморной настойке.
Мы, конечно, к старушке кинулись, а она нам отвечает:
- Я сейчас как раз свои вклады консервирую, в банки закатываю. Через неделю большой карточный турнир объявлен, вот тогда-то я непременно и выиграю, а пока – ничем не могу помочь.
Мы в рев ударились: за неделю наши одежки так измажутся, что их придется выбрасывать. Бабуля тут же сообразила, что ей на турнир тоже, в таком разе, не в чем будет гастролировать, и подсказала:
- Возьмите у этого вредителя-короеда, папашки вашего, в долг! А я, как получу выигрыш, ему отдам.
Папенька к тому времени уже намухоморился малость и добрый стал.
- Да я ж ничего для родных дочек не пожалею! Никаких денег, особенно, если эта лесопилка мне их потом вернет!
Полез он на чердак, достал кошелек из сосновой коры и выдал нам сотку желтеньких.
- Только чтоб через неделю вернуть!
От такого поступка он так себя зауважал, что быстро допил все, что у него оставалось. Захотелось ему соседям рассказать о своей доброте – надел на ноги галомны, повязал на шею полосатый шермон, и направился по округе - каждого поставил в известность о своем благородном поступке. Больше и рассказать-то некому: нам тоже десять раз похвастал. А хочется…
Терпел, терпел – пошел к бабушке.
- Сломалась у девчонок стиральная машина! Уж так плакали сироты! Я, а никто иной их пожалел – денег дал! Вон – глядите, они уже стирают свои платильончики в приподнятом настроении!
Бабушка, вынимая из сундука походно-выходной трундельяр, в котором она собиралась на турнир отправляться, только руками развела…
Через неделю папаша наехал на нас с сестрой:
– Где наш ходячий сухоцвет? Где моя тещенька закадычная? Деньги-то она выиграла. Когда отдаст?
А бабуля уже по всей Трухляндии разнеса – какой у нее зять внимательный, да заботливый, когда в настроении - в этом. Сломалась у дочек стиралка, так он денег им дал, сам же приходил, пламенно об этом рассказывал.
И все соседи подтвердили – да и мы, мол, собственными ушами слышали!
Деваться некуда… Гордо выпрямил спину наш родитель и, чуть не плача, произнес:
- Я, а никто иной!
После этого он махнул рукой и отправился в магазин за мухоморной настойкой. За окошком было лето. Или зима?
Таранча
Где-то примерно к осени, которая проявляет себя как самый благостный сезон – в смысле еды, мы, трухляндцы, убираем урожай. Весной посевы засеваем, летом растим, осенью – туда их, в закрома.
У нас в огороде растет плотная зелено-красная масса с небольшими вкраплениями фиолетового.
Главное при сборе – выделить из нее зеленое и набить им стеклотару. Красненькое съедается на месте, а фиолетовым угощаем гостей, если останется.
Так вот: растут посевы, радуют глаз. Уже с половину елки, что около сарая чахнет, вымахали. Но тут пришла напасть – явились в нашу Трухляндию полчища таранчи. Говорят, их в Баландии гнали, вот они и напрыгали.
Нарыли везде свои норки, днем там сидят, а ночью выходят – и ну поедать посевы! Красненькое повыгрызли, зелененьким закусывают, фиолетовое на десерт оставили.
- Вперед, на борьбу с таранчой! – провозгласил наш папенька и, охваченный праведным гневом, выпил залпом стакан мухоморовки. Потом, чтоб не остыть, еще один.
А как «на борьбу»? Мы ночью спим.
Вычитали мы с сестричкой в нашем трухтернете, что таранча боится машкиного помета… А этих машек у нас видимо-невидимо, все на елке живут. Оттого она и чахнет – машки там хороводы водят, пищат и чихают. Кто такое выдержит?
Ладно, не суть. Полезли мы на елку, помет искать. Подметки оборвали, помета не нашли.
Смотрим сверху – бабуля с папенькой оживленно общаются. Оказывается, наша бойкая бабушка, не спящая по ночам по причине преклонных лет, убила ночью крупную таранчу – то ли шляпком пришпандорила, то ли живность сама испугалась и околесилась – старушка ночью по саду как приведение из угла в угол шляется.
- Вызываю на честный поединок! – кричит старинная родственница.
- Да я их за ночь целый мешок наловлю! – хвалится папашка.
- За крупную – пять желтеньких, за мелкую – три! – вспомнив былые тилипередачи, хлопает по рукам бабуля, – но деньги – вперед!
- Деньги на кочку! – поправляет ее папец, - нужно составить банк.
Мы живо с елки слезли. В трухлявом пне продолбили ячейку, и бабуля опустила туда две купюры по пять желтеньких.
- Следите, внученьки, чтобы ваш скорый до чужого родитель к этому пню и близко не приближался!
- А Вы, антикварное создание, помолчите! Я с Вами за ночь по три раза сталкиваюсь в разных углах сада, при такой проворности Вы скорее банк расшевелите.
Тогда мы с сестрой, ни слова не говоря, надели на пень самое громыхучее ведро, сверху камнем придавили и спать пошли.
Чуть солнышко показалось, под окнами крики:
- У меня два больших! Мой банк!
- А у меня три, зато! Два мелких, один средний! Как раз на десятку желтеньких!!!
Мы спустились с сестрой на двор и видим: бабуля держит за тонкие шеи двух крупных таранчей – лапки сложили, усики свесили. У папани – целая котомка. И он то лапку оттуда покажет, то крылышко.
- У меня – самцы, - кричит бабуля, - производители!!!
- А у меня сплошь плодоносные самки, все с икрой! – не отстает папик.
- Давайте, банк пополам разделим, - предложили мы, - раз поровну поймали.
Бабуля тут же согласилась, и схватила свою пятерку. Папенька сделал сердитое лицо, и скромно забрал оставшуюся сумму. Тут бабушка как-то странно посмотрела на нас, да как завопит:
- Это что же, я за половину своих собственных денег всю ночь с шляпком по саду металась? Это же еще прицелится надо, в темноте! А этот мухоморовец даром мои денежки пригрел? Что у него в котомке? Кто проверял?
Папенька, услышав это, бросился бежать, бабушка, схватив гремучее ведро, за ним, а мы с сестрой следом. Впопыхах не заметили очень широкую и глубокую норку, отрытую таранчой, и все туда рухнули.
Громыхнуло так, что елка вздрогнула, согнулась и весь машкин помет вниз обрушился.
С тех пор у нас в Трухляндии много чего не стало, и таранчи в том числе…
-
Марина Зейтц.
Моя авторская библиотека
Организатор обучающих конкурсов на сайте СП
Член Союза Писателей России
|
| |
|
|
