| pakhnushchy | Дата: Среда, 20 Фев 2013, 09:12 | Сообщение # 103 |
 Долгожитель форума
Группа: Друзья
Сообщений: 2154
Награды: 83
Репутация: 259
Статус:  | Цитата (pitvik1979) Если я вас обидел
Отнюдь.
Скорее, Виктор, удивила некоторая фамильярность и уменьшительно-ласкательный тон (ничего общего с чувством юмора): не привык и вроде повод не давал. 
Обидеться - не получилось, но Ваше
Цитата (pitvik1979) простите
принимается.
_________________________________________
Начало жестокой эпохи
I.
Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.
И.А.Бродский,
«Мне говорят, что нужно уезжать»
Безрадостная зимняя заря
растаяла. Угасла вместе с нею
империя. Гуляют, сатанея,
её временщики. И ей помочь
уже не в силах ни зима, ни ночь...
Нет денег греться — жгут дома. Горят
недолго, но на некоторый срок
уходит мрак и есть тепло согреться...
На память вдруг пришёл костёр из детства
(из ящиков и прочей ерунды),
зола на роже, душ, тепло воды...
Увы, теперь не всякий кошелёк
оплатит воду, разве что беда
подарит очистительную влагу
без ейного обмена на бумагу,
чтоб, если не иметь, то хоть ловить,
и, если не помыться, то испить,
пока с огнём сражается вода.
Коммуна отменила коммунизм...
Увы, теперь империя развратна:
вода, любовь и помощь — не бесплатны,
законы рынка плавят из людей
подобие альфонсов и б..дей, —
вот так нас разделил абсолютизм!..
Из Петербурга старый перевоз
давно закрыт. Из анекдота Вова
подрос и стал похожим на другого,
того, который из последних сил
за всю семью России отомстил, —
хороший вырос мальчик, не вопрос...
По странным обстоятельствам судьбы
и нашей государственной машины
теперь такси возможно до Берлина,
но нам по средствам — за́ город пешком:
там, где над нами прежде бдел райком,
теперь висят долги, и мы — рабы
отнюдь не права, совести и чести,
а непонятных вечных отработок,
заочных приговоров, страшных тёток
с табличками на дорогих дверях,
налогов, перспективы в лагерях
убить надежду за потерю лести
к ничтожному мздоимцу у крыльца
и к тем, кто по-имперски чином выше.
В империи не слушают, но слышат
любого, кто забыл отбить поклон:
он может косо посмотреть на трон,
но не достоин поднимать лица!
20 мая 2010 г.
II.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
И. А. Бродский,
«Письма римскому другу (Из Марциала)»
Где твоя комната с кадкой и фикусом,
тем, что стоял перед стулом и за
дверью балкона с ощереным прикусом
ортодонти́и и солнцем в глаза,
перед которыми еле колышется
солнцем ли, ветром — расправленный тюль?
Всё это помнится так же, как пишется,
так же, как слышится слово "июль"...
Где твои сплетни на пару с соседкою
между посудой и красным борщом,
стиркой и чистой постелью над ветками:
"...что...", "у кого...", "с кем да как..." и "почём..."?
Мама, сегодня от этого солнышка
нас навсегда отделила стена
памяти: а ни двора, а ни колышка
нет, — остаются твои ордена.
Гарь, пепелища — за нашими спинами:
рушатся страны, и рушат дома
новые люди. Над нами-руинами
тоже всплывает довольно дерьма...
Годы. Надежды. Обломы. Безвременье.
Пенсия. Пенсия. Новый диван...
Кошка. Соседка. И обе — беременны...
И у обеих — не первый роман...
Мама, я знаю: отчёт — не стукачество,
ты им врала обо мне, как могла...
Время и нервы сгорали до тла...
Я же своё — всё отыгрывал начисто,
я увлекался свободой и песнями,
власти рассказывал матом про власть...
Рамки давно перестали быть тесными,
я — доигрался, а ты — довралась,
всё — поменялось. Империя рухнула.
Сдох (если о́н это был) Ланселот.
Нас обирают ручонками пухлыми
"бывшие", внуки казанских сирот —
те, кто... А впрочем, они это со́здали
не для подарка тебе или мне...
Мам, облака проплывают под звёздами
и серебрятся на полной луне...
Мама, далась тебе дочка соседкина, —
ей, как и кошке, уже не вперво́й...
Ветер стучится кленовыми ветками
в окна балкона: "Пустите домой..."
23 мая 2010 г.
III.
Опуская веки, я вижу край
ткани и локоть в момент изгиба.
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай — это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет...
И.А.Бродский,
«Колыбельная Трескового мыса», стих X.
Как умаляет веру то́, что ад
и рай — не здесь, а там, где нет, но будет
любой из смертных, поднимаясь над
бессилием и ве́сом наших буден
и праздников, и тяжесть кошелька
незначима для веры, для надежды
на лучшее в грядущем... И пока
безбожье правит разумом невежды,
глядящего в игольное ушко́
(на солнце, на волну, на гребень пены,
на девку без вчера и без трико)
и греющего млеющие члены
(вне жажды, вне желаний, вне забот)...
Расслаблено за ней ненаблюдая,
но втягивая выросший живот,
он думает, что достигает рая
бессилием и наблюденьем за
изгибом обгорающего тела,
ведёт за ней прикрытые глаза
и взвешивает, так ли захотела б
она его в Черёмушках, в Москве,
на двадцати семи квадратных метрах,
гадает, что у девки в голове,
и в чём отличье этого от ветра,
он думает о выпивке, о том,
что надоели задницы и лица,
и если бы не Бог и не Закон,
то стоило бы взять и застрелиться,
но лучше не стреляться, а зачать
ребёнка, если силу даст лекарство,...
о том, чтоб слишком рано не кончать,
о том, что не наступит Божье царство,
когда кормить червей уходит плоть
(и этому душа совсем не рада)...
И страх, что рай забыл создать Господь, —
уже низводит жизнь в подобье ада.
..............................................................
Ловя, как пулю, неподвижный миг
сознанием, и в этом замирая, —
не мозгом, но дыханием постиг,
что ад всегда внутри него и рая.
28 мая 2010 г.
IV. Письмо
To Mrs. Mansfield
Приезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер, под городскую нашу стену,
дай им цену, за которую любили,...
И.А.Бродский,
«Письма римскому другу (Из Марциала)»
"Привет...", "Как дела?..", "Да тебя не узнаешь на фото..."
Дежурные фразы, и, в общем, они — для проформы.
Но надо о чём-то спросить и сказать, ну хоть что-то,
что может стерпеть интернет или скрыть телефонной
слепой полуправды (не лжи!) полуинтерактив.
И по половине её — на Хребет и Пролив.
Конечно, я в поисках рая бежал до Кавказа
быстрее и раньше, чем ты до Канала из ада...
...Какая же, чёрт побери, получается фраза, —
я рад красноречью, как ты расстоянию рада,
которое поотделяло бегущих от тех,
кого не поймала любовь иль хотя бы успех.
Совсем неприлично публично кичиться любовью,
но, знаешь, в помойной империи стоимость жизни
и денег дешевле любви. Вспоминаю былое —
не "Love You", конечно... И всё же — "любить" или "ти́снуть"?..
В разборках английских финансов и русской любви
мне правыми кажутся галлы и их "c'est la vie"!..
А впрочем, конечно, не сто́ит любовью давиться,
когда это можно сменять на дипломы и фунты.
Наверное, в жизни немалого можно добиться,
успев тормознуть и попасть в поворотные пункты.
Смотри: в анекдоте мартышка была тут и там,
пока её личность не разорвало пополам...
Да, это письмо дочитать, дотерпеть до финала
едва ли возможней терпенья кинжала в желудке,
и ты, баронесса, — едва ли его дочитала,
а я — не достиг наслажденья циничностью шутки.
И дело не в том, что мы оба неправы, а в том,
что не было нас, и, конечно, не будет потом...
Заря над горами — не то, что закат в океане,
и вечер в горах холоднее, чем ночь у пролива.
И ежели обе империи кончатся с нами,
то, верно, моя — от водяры, а ваша — от пива...
Конец одинаков, различен предсмертный синдром
настолько, насколько различны бочонок с ведром!..
Заедешь ещё раз домой и увидишь Андрея —
скажи, что игра в распасы́ не надёжнее пули
(естественно, умный обязан и сам стать мудрее,
пока не втянуло в поток по закону Бернулли),
что честен не тот, кто своим разуменьем живёт,
а тот, кто беря на копейку, на фунт отдаёт...
Французский коньяк отличаем от польских опилок
не боле, чем Ви́ндзор от прочих в долинах Гильмента
во время обстрела. Я пил и из этих бутылок
и не разделяю восторга от этого брэнда,
и вряд ли попрусь ради них в старый добрый "Савой".
Я всё там забыл, всё — другое, и там я — не свой.
Былое уходит в ничто ничему научая,
мы станем ничем (но сейчас ты живёшь и читаешь!..),
останутся глиняный чайник и запахи чая
в коричневых порах керамики. Это вдыхая,
ещё не один, после нас пролетающий, год
какой-то наследник нечаянно нас помянёт.
02 июня 2010 г.
V. Биопсия
Зоркость этих времён — это зоркость к вещам тупика,
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить — динозавра...
И.А.Бродский, «Конец прекрасной эпохи»
Потому что не стоит ковать заводную блоху
для того чтоб казаться умнее и быть наверху,
если та после тонких настроек плясать не способна.
Удивить понапрасну — не подвиг, скорее — судьба
с приговором к пустому труду. Состоянье раба —
это внутриутробно.
Вспоминая, как умер Левша и сломалась блоха,
и увидев на башнях Кремля силуэт петуха,
я подумал о страшном стечении сказок. На крыше
нет антенн, часовые стоят у дверей и углов,
и, считая неправых, наверное, прав крысолов
в том, что правых не слышит.
В общем, дело не в том, что не чистят ружьё кирпичом,
и не в том, что царю золотой петушок нипочём,
если каждый наместник на месте — уже Иегова.
На гербе полусумма Горыныча с грифом анфас —
не зерцало эпохи, а плата за паспорт и газ
и дуду́ крысолова!
Мы просили избавить от крыс, но проспали детей...
Что пенять! не хватает ума, чтобы жить без затей:
завести мышеловку, ужей или русскую кошку...
И теперь наши дети идут заведённой толпой
за блокфлейтой, как ранее мы — за крупой и в запой,
и живут — понарошку.
Что не каждый правитель достоин своих дураков, —
нас уже убедили. События прошлых веков
Никколо́ обобщил "Государем" — для царского братства.
Бога чтит иерей, соблюдая каноны. И вот:
ни один друг на друга меж тем не походит приход,
но — по пастырю паства!..
Кто ж не платит сегодня! И мзду собирающий от
головы наклонённой, — затем, что с поклона берёт
ненавязчиво, будто склонившимся выше — не видно,
как за мздою уходят надежда и вера, и те,
кто не могут без них. И неправда, что в той пустоте
за Державу — обидно.
Поражаюсь сынам Моисея и знаю: народ
терпелив и един, и готов, как один, на исход,
на Голгофу и Храм, Дом в пустыне и Древо у Дома...
Расходясь в одиночку по странам и весям Земли,
остальные хотят одного: чтоб уже не нашли,
как когда-то — у Дона...
Представляю Отечество, но, открывая глаза,
я не вижу его "и скупая мужская слеза"
завершает дурацкий дистих, но не может пробиться
через то, что должно быть душою и биться в душе...
Круг ковра. И судья неспеша оглашает toucher.
Боль. Довольные лица.
07 июня 2010 г.
VI.
Презренье к ближнему у нюхающих розы
пускай не лучше, но честней гражданской позы.
И то, и это порождает кровь и слезы...
И.А.Бродский, «1867»
Кто спасен по любви и любовью, тот, всё же, — не любит,
забывая о том, что обязан любви, то есть Богу, —
так бывает, когда забавляются счастием люди:
беспросветное счастье — оно упирается рогом,
что наверное сносно, пока ненасквозь и довольно
пусть не сил, так любви: улыбаясь, жалеть и терпеть —
это, в общем, мучительно, то есть, досадно и больно.
Но гораздо больнее в любимых своих умереть...
Допустимая боль не всегда отторгаема нами
относительно собственной воли и жажды прожить
на буйке до отлива, но вот — накрывает цунами
с головою и в лёгких не хватит минут, чтобы всплыть.
Я, пожалуй, не столько люблю, сколько, всё-таки, верю:
возжелает любовь, — значит, верой оттерпится ей.
Впрочем, то и другое никак ни сравнить, ни измерить
ни слезами, ни счастьем, ни разницей в датах смертей.
Закрываю глаза, — Богородица, свечи, покой,
пустота на душе, но Мария кивнула: "Не срок..."
Размыкаются веки, и пьяной нетвёрдой рукой
исправляю засилие женских рифмованых строк.
Обращаюсь к тебе, Сыне Божий, поправшему зло,
приносившему радость: что делать — копятся печали?!
Где я предал Тебя и себя, чтобы так не везло,
чтобы знать, что они, чтобы врать, что за них распинали?..
02 июля 2010 г.
VII.
Пролетающая планета, наверное, не виновата
в том, что её орбиту рисуют бумажно-плоско.
После укола — на точке должна оставаться вата.
После крика — во рту должна оставаться соска.
После рисунка серым во всю необъятность неба,
может быть, вместо луж — потекут по асфальту реки
мутные, с пеной грязной, с камнями, с буханками хлеба,
и в них кувыркаться будут мёртвые человеки...
В прошлом году крестьянин ругал урожай. И что же, —
ныне горит всё то, что посохло и не посохло.
В прошлом году у него была недовольная рожа,
в этом — он рад тому, что в огне семья не подохла...
Я бы пожрал чего, только надо считать картошку,
да красную рыбу в в деньгах перегнала́ селёдка...
Мальчик к горящему дому воду несёт в ладошках...
Если воды не хватит, — что же, зальёмся водкой.
Перегорают гнёзда, огонь догоняет птицу,
мало воды за МКАДом, МКАД не пропустит пламя...
Девушка для репортажа ищет трезвые лица.
Эта война не здесь. Не было здесь. Не с нами.
Ты нарисуй мне принца, девочка, и удава
недогоревшим у́глем на грязной стене подъезда...
Роза растёт налево, шляпа ползёт направо, —
мы нарисуем много, нам хватит угля и места.
Сочетание ужина и новостной программы
вынуждает к цинизму (чтоб не подавиться хлебом),
когда орут на поэта во всю ширину экрана,
или когда оттуда — горе с огнём в полнеба...
Странными персонажами Северная Пальмира
вывела Командора с рыцарем дон Кихотом,
и ветряная мельница рыцарю объявила
то ли небой кровавый, то ль на него охоту.
На пепелищах — серое, как дустом из самолёта.
Спасшиеся — проблема... куда ж вы живёте, люди?!
Один ученик, став птичкою какого-то там полёта,
свёл брови, подвыпив: "Люди вы? Вы — люди?! Вы — хрен на блюде!.."
02 июля 2010 г.
VIII. Автопортрет в августе,
или Посвящение Сальвадору Дали
Плотно закрыла рот
раковина морская.
Невыносимый зной.
Мацуо Басё
1.
Август. Тоска, выходящая с потом на кожу,
не испаряется с ним, не смывается мылом.
Трудно поэтому быть вдохновенным. И милым —
не получается тоже.
2.
Солнце застыло в дуге, находящейся между
выжженым склоном Бештау и дальним Эльбрусом...
Дама под зонтиком — это стяжание вкуса,
но — раздражает одежда.
3.
Запах парфума и тел — крепче водки и мата,
крепче загара слезающей клочьями кожи.
Лица милашек жарой превращаются в рожи...
Точно: исчадие ада!..
4.
Донны в горах Иберийщины склонны к изменам
или к разврату не более польских монашек:
губит либидо несвежая влага рубашек, —
но только не храма стены.
5.
В общем, — плевать. Я забыл о дороге из дома...
Если мышление — ток электричества в нервах,
то вероятно, что выросло (от перегрева)
сопротивление (в Омах)!..
6.
Вздох за спиной, не ко времени, так необычен,
как одинокий младенец — на гребне бархана...
Богу, мой друг, недостаточно здания храма,
ежели дух — безразличен.
7.
Время — не лекарь (вот так!), — распечатанный, киснет
старый Medoc, не разбавивший ржавчину жажды,
неутолимой, как смерть, если только однажды
сама не уступит жизни.
8.
Пьянка для мыслеубийства — обычное дело...
Солнце расплавило мозг, — что Вы ищете мысли!..
Есть состояния, в них ощущенья повисли, —
за ними тащится тело...
20 августа 2010 г.
IХ. Отец Анатолий Стальбовский
Запах крахмального тюля из-под утюга,
цедры, песочного теста, ванили и хво́и,
снега, мороза из форточки, вкус пирога
под молоко — это память эпохи застоя,
как карандаш из огромной коробки "Мистецтво",
это — из детства.
Ёлку всегда наряжали в ведёрке с песком,
чтоб к Рождеству достояла зелёная ёлка,
чтобы ночник отражался на шаре, пустом
пенном стекле, или в каждом разбитом осколке
старой игрушки, неловко зажатой руками —
хлопоты маме.
Мёрзлые окна с утра пробивали лучи
позднего солнца, — другого не помню из детства,
помню, что ночью в дверях не гремели ключи,
в каждой квартире положено было раздеться,
сесть у стола, разогреться, поесть, утомиться
и раствориться
в сытом уюте за спинами взрослых людей,
тупо доверивших нас произволу свободы,
реализованной жёсткостью детских затей
в крепкую память о праздниках Нового года
в виде порезов, ожогов и прочих ошибок,
слёз и улыбок.
Вряд ли, как в детстве, встречаешь теперь Новый год,
а Рождество — неизменно отпразднуешь в храме,
всенощным бдением отгородясь от забот
и вспоминая беззвучно об умершей маме,
боль зажимая, как будто дырявое тело
после расстрела...
15 ноября 2010 г.
Х. Апокалипсис
Ветер и жало клинка
неодинаково вишню тревожат.
Но лепесткам всё равно.
Мне всё равно, чем кончилась зима,
поскольку я не помню время это.
Мне наплевать, как завершится лето,
поскольку долго сводит нас с ума,
грозя хотя бы тем, что ток тепла
возвысит до температуры ада,
испепеляя тайну листопада
деревьев на обугленных стволах...
Мне дела нет до той нелепой лжи,
которая растёт, теряя силу
(но поглощает небо и Россию
и поднимает души на ножи),
которая отсель погонит нас,
как многих прежде, в ласковые страны
спасаться и, зализывая раны,
молчать и там, не поднимая глаз
на сильных мира, ибо там их нет,
но будем мы, и, если даст Всевышний,
в конце весны цветки раскроют вишни —
как здесь, а после — разбросают цвет
для нас затем, что попросту — для всех,
кто любит жизнь, себя — слова и тело,
и никому до нас не будет дела, —
до наших вкусов, денег и утех.
И если власть Невидимой Руки
отнимет всё, чем нас пообложили,
что мы не брали, чем с тобой не жили,
раздвинет и сведёт материки,
уложит снег и переплавит льды, —
но только не разрушит наши души, —
всё, что не мы, — не хуже и не лучше —
не нам...
Не нам!
Но вместе — я и ты!..
07 сентября 2010 г.
ХI. Беседы диссертационного банкета
(Подслушано, но не подсмотрено,
поэтому — без разделения на диалоги)
Господь так долго созидал нам тело,
что не хватало времени на душу
и разум. Время, кажется, летело
так быстро, что моря скрывали сушу
и уходили вспять, пока моменты
в сознании Создателя слагались
в систему счёта. Так эксперименты
затягивались, и уничтожались
их результаты то огнём, то морем,
то камнепадом. Право, мы же тоже
тарелки и кастрюли сразу моем,
когда, стряпню семейно уничтожив,
пытаемся не разводить заразу
и запахи. Так что́ пенять на Бога
за то, что знаки сочетав во фразы,
и отнесясь к творенью очень строго,
Он вводит в состоянье резонанса
созвучия того, что получилось!..
Рассыпалось, не доходя до транса?
Ну, если плохо, — значит, развалилось...
К чему я? — Да во сне недавно видел,
что у меня лицо — от динозавра,
но с хоботом. И все, кто Нас О-би-дел,
должны в мученьях смерть принять. Назавтра
поднявшись от ответственности раньше
обычного, я стал звонить знакомым,
прощая всех без злобы и без фальши,
из них немногих доводя до комы
немыслимою спешкой разговора
и прямотою фразы... Стыд и ужас
неведомого ранее позора
приходят с пробуждением! К тому же,
я встал намного раньше пробужденья...
Мой друг, а что, когда на самом деле
мы здесь не вновь, и это — возрожденье,
но — на́чисто, поскольку в новом теле?..
Вдруг наш Господь играет в наши души,
как в кубики, как девочки — в секреты,
закапывая всё, что было лучшим,
и забывая иногда про это?
Так вот, я прочитал в одной газете,
о том, что динозавры — теплокровны
(не помню номер, — было в туалете:
люблю, мой друг, почитывать в уборной),
но вымерли! Остались крокодилы!
Зачем четырёхкамерное сердце
дать ящеру, чтоб даже у могилы
не дать ему шашлык с вином и перцем?
Пути Господни неисповедимы
и шутки — тоже. Видимо, Всевышний
дал разум, чтоб в тоске неодолимой
мы жили, будто напоследок вышли
глотнуть вина и выкурить затяжку,
встать в полный рост у выщербленной стенки...
чтоб слушать нас: ка́к бьётся под рубашкой,
дрожа́т ли в ожидании коленки?..
Жестокая игра. Менять ли разум
на фауну психушки иль на камень
с могилой за погостом — прямо сразу?
Я — против, и обеими руками!..
Спросить бы Симеона: за три века
что ждать страшнее? Смерть ли? Или — вечность?
И что страшней для жизни человека:
её конец, иль, всё же, бесконечность?
Кто любит небо, потому что любит
свой взгляд на облака, кто — небо просто.
Друг друга точно так же любят люди...
По данным социального опроса,
которыми обкладывают часто
свою семью её рабовладельцы,
никто не ценит собственного счастья, —
все без ума от собственного те́льца.
С любимыми какие счёты, право,
своим несчастьем и своей любовью!..
Быть может, счастье — это если справа,
а слева — тот же камень в изголовье.
Нальём ещё. Тут дымно, как в тумане.
За дам. Мы потеряли нитку темы.
О, нас сейчас закроют в ресторане,
и мы с тобой к утру забудем, где мы...
17 апреля 2010 г.
XII. ...До́лги наша...
Услышав за окном порывы ветра
и бросив взгляд на синее с зелёным,
я сжал себя дыханием: в оконном
проёме ровно в пол кватратных метра
играли шум, и свет, и тень — из детства,
когда, балуя солнцем из-за крыши,
то чуть сильнее, то немного тише —
Бог листья теребил... Деля наследство
в который раз, смотрела баба Оля
за тем, чтоб мы оладушки сметали...
Испачкавшись в варенье и сметане,
мы не рвались от ужина на волю,
давясь сознаньем будущей потери
намного больше, чем горячим тестом.
Она же вслух обдумывала место
могилы, отпирая шкаф. И двери,
скрипя безбожно, открывали полку
со смертным — самым новым, самым лучшим,
припрятанным на этот самый случай,
в котором мы с сестрой не знали толку...
Потом садилось солнце, и от хаты
стелилась тень, и надо было к ночи
готовить двор, и как-то между прочим
всё усмиряли сумерки заката,
и детская скамейка на пороге,
и бабушка на ней, живого лета
покой, и речь, которая согрета
была грядущим днём и тем, что в Боге —
мы все и всё, и в этом — Божья милость...
Она жила, терпела и любила.
Прислали фото: памятник, могила...
Она со мною так и не простилась —
ждала, но говорила, чтоб не ехал
смотреть на смерть с другого края света...
Садится солнце, усмиряя лето...
Упрёк — в окне увиденное эхо...
12 сентября 2010 г.
XIII. Письма Плиния младшего (из Бродского)
Алику Мирзаяну и Лёньке Килимнику
с благодарностью за открытие 1983 года.
"...и от Цезаря подальше, и от вьюги,
лебезить не надо, трусить, торопиться...
Говоришь, что все наместники — ворюги,
но ворюга мне милей, чем кровопийца!"
И. Бродский, "Письма римскому другу (Из Марциала)"
1.
Я вчера перебирал свои бумаги —
так, доносы, переписку, картотеки
(много вынес со двора и сжёг в овраге) —
и нашёл твоё письмо в библиотеке.
И ещё — потом, их сохранилось мало,
ставших жёлтыми от времени и света,
тех, где ты упоминаешь Марциала,
и которые остались без ответа.
2.
Знаешь, дядя, ничего не изменилось,
так же холодно. На то, видать, и зимы.
Даже как-то снегом на ночь всё покрылось,
но растаяло к утру — в пощаду Риму.
Здесь, за башнями, не так уж много цвета:
грязь на улицах да жёлтый камень стенки.
За полгода, от зимы до пекла лета,
не цвета — едва меняются оттенки!..
3.
Ты напрасно так о цезаре. Я тоже
жить, как ты, хотел без крови и без страсти.
Только совесть притупляется, похоже,
если речь идёт о Риме и о власти.
Я — поднялся, преуспел, теперь я — квестор.
Рим приветствует меня. И я — доволен.
Совесть спит, когда идёт борьба за кресло.
Как и Рим, я чистым в драке быть не волен...
4.
Я согласен, дядя, курица — не птица,
но и курам с их мозгами хватит места:
Если выпало в империи родиться,
можно пробовать подняться по насесту.
Ближе к цезарю опасней, но теплее,
я друзей своих отсюда лучше вижу.
Мы тут все вверху живём с петлёй на шее,
но зато удобно срать на тех, кто ниже.
5.
Как там жрица, та, что с полными ногами?
Неужели и она — остепенилась?
Или стала отдаваться прямо в храме?
Эка жертвенность у жриц, скажи на милость!..
Да, ты прав, жрецам и жрицам нету веры:
много блуда, много злата, мало правды.
Пусть оплачут нас с тобой твои гетеры, —
помнишь, Плиний, как они нам были рады?!
6.
Я недавно встретил в Риме иудея,
он был тощим и в разорванной одежде.
Говорили о Мессии. Есть идеи,
смысл которых заключается в надежде.
То ли Пётр, а то ли Симон (я не помню)
говорил о воскресении из ме́ртвых...
Если б старец сей избавился от вони, —
мог бы стать апологетом новой церкви.
7.
Кстати, дядя: о церквях и о тиранах
(отвечаю на упрёки и вопросы):
по указу августейшего Траяна
жгу — поверишь? — анонимные доносы!
В это утро отступивших отпустили,
прочих — львицам передали — на съеденье...
Благо родины важнее Риму или
нищий плебс и мессианские сужденья?!
8.
В Междуречии воюют. Все и сразу.
Всё хотят какой-то призрачной свободы.
Эта бойня доползает до Кавказа,
ну а там, конечно, дикие народы!..
Эти горцы ничего не созидают,
промышляют грабежом или разбоем.
Если снова Закавказье запылает, —
не погасим! Вот тогда мы, дядя, взвоем!..
9.
Ты писал, что ходишь в горы. Будь разумным,
не рискуй и не носись по скалам всуе:
мне приснилось (как-то странно и сумбурно!),
будто ты идёшь в пылающий Везувий...
Если вызрело вино, то я приеду,
только позже: пусть трава зазеленеет.
Всё, — прощай, спешу. Остался без обеда, —
много дел, а за окном — уже темнеет!..
11 — 12 марта 2010 г.
ХIV. Хорошо растянутый сонет
жене Оле
Наверно, жизнь слабей и бесполезней,
чем старый дом, который я вчера
к зиме готовил: потому — пора
предотвращать осенние болезни,
латать на крыше дыры, а в окне
на зёрна пенопласта класть калину,
отогревать под тёплым душем спину,
пить водку, растянуться в тишине
и слушать ход часов над изголовьем,
какой-нибудь "Маяк" или FM...
И на́ день отключить, как насовсем,
мобильник, и, не шелохнувши бровью,
простить сороку за её "кре-ке" —
продлить ей жизнь и сэкономить пулю,
простить дожди за то, что обманули,
Пате́к — за то, что вечно на руке
напоминает время, день и дату,
как буквы, что, рядами в строчки встав,
напоминают воинский устав
со всем, что до́лжно выполнить солдату...
Плевать на всё: на правду и на ложь,
которые не могут друг без друга,
на будни, на движение по кругу,
в котором что живёшь, что не живёшь —
нет разницы, как, впрочем, нет её
и в вычитаньи бега из покоя
с попыткою оставить под рукою
ничью удачу, будто бы своё
земное счастье — не оно увы...
...В нечаянном движеньи головы,
во взмахе ненакрашенных ресниц,
в твоей улыбке детской, дорогая, —
мгновения достигнутого рая,
пред коими я упада́ю ниц!..
19 сентября 2010 г.
Александр Пахнющий
Сообщение отредактировал pakhnushchy - Суббота, 30 Мар 2013, 18:18 |
| |
| |
| Ворон | Дата: Пятница, 22 Фев 2013, 17:00 | Сообщение # 106 |
 Хранитель форума
Группа: Автор
Сообщений: 10310
Награды: 264
Репутация: 289
Статус: | Цитата (pakhnushchy) В империи не слушают, но слышат
любого, кто забыл отбить поклон:
он может косо посмотреть на трон,
но не достоин поднимать лица!
Цитата (pakhnushchy) всё — поменялось. Империя рухнула.
Сдох (если о́н это был) Ланселот.
Нас обирают ручонками пухлыми
"бывшие", внуки казанских сирот —
те, кто... А впрочем, они это со́здали
не для подарка тебе или мне...
Мам, облака проплывают под звёздами
и серебрятся на полной луне...
Цитата (pakhnushchy) Как умаляет веру то́, что ад
и рай — не здесь, а там, где нет, но будет
любой из смертных, поднимаясь над
бессилием и ве́сом наших буден
и праздников, и тяжесть кошелька
незначима для веры, для надежды
на лучшее в грядущем... И пока
безбожье правит разумом невежды,
глядящего в игольное ушко́
(на солнце, на волну, на гребень пены,
на девку без вчера и без трико)
и греющего млеющие члены
Цитата (pakhnushchy) когда кормить червей уходит плоть
(и этому душа совсем не рада)...
И страх, что рай забыл создать Господь, —
уже низводит жизнь в подобье ада.
Цитата (pakhnushchy) Былое уходит в ничто ничему научая,
мы станем ничем (но сейчас ты живёшь и читаешь!..),
останутся глиняный чайник и запахи чая
в коричневых порах керамики. Это вдыхая,
ещё не один, после нас пролетающий, год
какой-то наследник нечаянно нас помянёт.
Цитата (pakhnushchy) Что не каждый правитель достоин своих дураков, —
нас уже убедили. События прошлых веков
Никколо́ обобщил "Государем" — для царского братства.
Бога чтит иерей, соблюдая каноны. И вот:
ни один друг на друга меж тем не походит приход,
но — по пастырю паства!..
Кто ж не платит сегодня! И мзду собирающий от
головы наклонённой, — затем, что с поклона берёт
ненавязчиво, будто склонившимся выше — не видно,
как за мздою уходят надежда и вера, и те,
кто не могут без них. И неправда, что в той пустоте
за Державу — обидно.
Поражаюсь сынам Моисея и знаю: народ
терпелив и един, и готов, как один, на исход,
на Голгофу и Храм, Дом в пустыне и Древо у Дома...
Расходясь в одиночку по странам и весям Земли,
остальные хотят одного: чтоб уже не нашли,
как когда-то — у Дона...
Представляю Отечество, но, открывая глаза,
я не вижу его "и скупая мужская слеза"
завершает дурацкий дистих, но не может пробиться
через то, что должно быть душою и биться в душе...
Круг ковра. И судья неспеша оглашает toucher.
Боль. Довольные лица.
Цитата (pakhnushchy) Кто спасен по любви и любовью, тот, всё же, — не любит,
забывая о том, что обязан любви, то есть Богу, —
так бывает, когда забавляются счастием люди:
беспросветное счастье — оно упирается рогом,
что наверное сносно, пока ненасквозь и довольно
пусть не сил, так любви: улыбаясь, жалеть и терпеть —
это, в общем, мучительно, то есть, досадно и больно.
Но гораздо больнее в любимых своих умереть...
Допустимая боль не всегда отторгаема нами
относительно собственной воли и жажды прожить
на буйке до отлива, но вот — накрывает цунами
с головою и в лёгких не хватит минут, чтобы всплыть.
Я, пожалуй, не столько люблю, сколько, всё-таки, верю:
возжелает любовь, — значит, верой оттерпится ей.
Впрочем, то и другое никак ни сравнить, ни измерить
ни слезами, ни счастьем, ни разницей в датах смертей.
Закрываю глаза, — Богородица, свечи, покой,
пустота на душе, но Мария кивнула: "Не срок..."
Размыкаются веки, и пьяной нетвёрдой рукой
исправляю засилие женских рифмованых строк.
Обращаюсь к тебе, Сыне Божий, поправшему зло,
приносившему радость: что делать — копятся печали?!
Где я предал Тебя и себя, чтобы так не везло,
чтобы знать, что они, чтобы врать, что за них распинали?..
Цитата (pakhnushchy) И если власть Невидимой Руки
отнимет всё, чем нас пообложили,
что мы не брали, чем с тобой не жили,
раздвинет и сведёт материки,
уложит снег и переплавит льды, —
но только не разрушит наши души, —
всё, что не мы, — не хуже и не лучше —
не нам...
Не нам!
Но вместе — я и ты!..
Цитата (pakhnushchy) С любимыми какие счёты, право,
своим несчастьем и своей любовью!..
Быть может, счастье — это если справа,
а слева — тот же камень в изголовье.
Нальём ещё. Тут дымно, как в тумане.
За дам. Мы потеряли нитку темы.
О, нас сейчас закроют в ресторане,
и мы с тобой к утру забудем, где мы...
Цитата (pakhnushchy) Я вчера перебирал свои бумаги —
так, доносы, переписку, картотеки
(много вынес со двора и сжёг в овраге) —
и нашёл твоё письмо в библиотеке.
И ещё — потом, их сохранилось мало,
ставших жёлтыми от времени и света,
тех, где ты упоминаешь Марциала,
и которые остались без ответа.
2.
Знаешь, дядя, ничего не изменилось,
так же холодно. На то, видать, и зимы.
Даже как-то снегом на ночь всё покрылось,
но растаяло к утру — в пощаду Риму.
Здесь, за башнями, не так уж много цвета:
грязь на улицах да жёлтый камень стенки.
За полгода, от зимы до пекла лета,
не цвета — едва меняются оттенки!..
3.
Ты напрасно так о цезаре. Я тоже
жить, как ты, хотел без крови и без страсти.
Только совесть притупляется, похоже,
если речь идёт о Риме и о власти.
Я — поднялся, преуспел, теперь я — квестор.
Рим приветствует меня. И я — доволен.
Совесть спит, когда идёт борьба за кресло.
Как и Рим, я чистым в драке быть не волен...
4.
Я согласен, дядя, курица — не птица,
но и курам с их мозгами хватит места:
Если выпало в империи родиться,
можно пробовать подняться по насесту.
Ближе к цезарю опасней, но теплее,
я друзей своих отсюда лучше вижу.
Мы тут все вверху живём с петлёй на шее,
но зато удобно срать на тех, кто ниже.
5.
Как там жрица, та, что с полными ногами?
Неужели и она — остепенилась?
Или стала отдаваться прямо в храме?
Эка жертвенность у жриц, скажи на милость!..
Да, ты прав, жрецам и жрицам нету веры:
много блуда, много злата, мало правды.
Пусть оплачут нас с тобой твои гетеры, —
помнишь, Плиний, как они нам были рады?!
6.
Я недавно встретил в Риме иудея,
он был тощим и в разорванной одежде.
Говорили о Мессии. Есть идеи,
смысл которых заключается в надежде.
То ли Пётр, а то ли Симон (я не помню)
говорил о воскресении из ме́ртвых...
Если б старец сей избавился от вони, —
мог бы стать апологетом новой церкви.
7.
Кстати, дядя: о церквях и о тиранах
(отвечаю на упрёки и вопросы):
по указу августейшего Траяна
жгу — поверишь? — анонимные доносы!
В это утро отступивших отпустили,
прочих — львицам передали — на съеденье...
Благо родины важнее Риму или
нищий плебс и мессианские сужденья?!
8.
В Междуречии воюют. Все и сразу.
Всё хотят какой-то призрачной свободы.
Эта бойня доползает до Кавказа,
ну а там, конечно, дикие народы!..
Эти горцы ничего не созидают,
промышляют грабежом или разбоем.
Если снова Закавказье запылает, —
не погасим! Вот тогда мы, дядя, взвоем!..
9.
Ты писал, что ходишь в горы. Будь разумным,
не рискуй и не носись по скалам всуе:
мне приснилось (как-то странно и сумбурно!),
будто ты идёшь в пылающий Везувий...
Если вызрело вино, то я приеду,
только позже: пусть трава зазеленеет.
Всё, — прощай, спешу. Остался без обеда, —
много дел, а за окном — уже темнеет!..
Цитата (pakhnushchy) Наверно, жизнь слабей и бесполезней,
чем старый дом, который я вчера
к зиме готовил: потому — пора
предотвращать осенние болезни,
латать на крыше дыры, а в окне
на зёрна пенопласта класть калину,
отогревать под тёплым душем спину,
пить водку, растянуться в тишине
и слушать ход часов над изголовьем,
какой-нибудь "Маяк" или FM...
И на́ день отключить, как насовсем,
мобильник, и, не шелохнувши бровью,
простить сороку за её "кре-ке" —
продлить ей жизнь и сэкономить пулю,
простить дожди за то, что обманули,
Пате́к — за то, что вечно на руке
напоминает время, день и дату,
как буквы, что, рядами в строчки встав,
напоминают воинский устав
со всем, что до́лжно выполнить солдату...
Плевать на всё: на правду и на ложь,
которые не могут друг без друга,
на будни, на движение по кругу,
в котором что живёшь, что не живёшь —
нет разницы, как, впрочем, нет её
и в вычитаньи бега из покоя
с попыткою оставить под рукою
ничью удачу, будто бы своё
земное счастье — не оно увы...
...В нечаянном движеньи головы,
во взмахе ненакрашенных ресниц,
в твоей улыбке детской, дорогая, —
мгновения достигнутого рая,
пред коими я упада́ю ниц!..
|
| |
| |
Ваши стихи -- для чтения в уединении, наедине --даже не с Вами, но с собой. Спасибо. что есть ваши строки, Ваши чувства. Даже за боль, причиняемую стихами, -- спасибо!!! 
