И я представляю море. Большое, разное. Но вдруг внизу, во дворе, раздается треск мотоциклов, и страх сковывает мои руки и ноги. Это банда Черепа вновь приехала по мою душу!
- Эй, ты! – доносится сквозь рев мотоциклов, наматывающих круги по двору. – Выходи, гад!
Заткнув пальцами уши, я пытаюсь задуматься о своем горе, но лишь понимаю, что еще недавно я жил в городе возле Куршского залива, где остался мой закадычный друг Роберт, мы мечтали поступить в мореходку, мечтали стать моряками. А теперь всего этого нет. Все это мертво. Как мои сны, записанные на бумаге...
– Сами высшие силы распорядились так, чтобы ты вернулся на землю твоих прадедов, - говорит мой отец, полковник в отставке. - Твоя родина здесь, а не в Прибалтике, где ты волею судьбы родился!
Но я знаю – моя родина осталась там, где прошло мое детство. Детство у моря. Где, быть может, еще цел шалаш, который мы с Робертом построили на косе возле немецкого дота, глядящего на море узкой амбразурой. Там, на берегу, мы проводили летние дни. Ловили рыбу с немецкой баржи, затопленной в море. А потом жарили рыбу в дюнах, на очаге, сложенном из валунов. И соленый ветер обдувал наши лица...
- Давай выходи, гад! – гогочет Череп. - Все равно мы тебя достанем!..
Уйти бы в лес, в дебри. Упасть лицом в травы и раствориться в природе! Или броситься бы в реку, что ли? Заплыть на стремнину и дать себя отнести к светлому горизонту. Но здесь нет ни леса, ни реки. Одно время я ходил в городской заброшенный парк, где протекает ручей, превращенный в сточную канаву. Но там, среди развалин аттракционов, отиралась шпана во главе с Черепом. Череп обещал замочить меня, так как я отказался выплачивать ему дань, которой он обложил подростков нашего микрорайона. Я, конечно, знаю, мне не миновать разборки, и драка с Черепом будет страшной, я пойду до конца. Но не могу собраться с духом и выйти во двор. Вот и сейчас от гадливого чувства к себе мне хочется выть. Выть, как собаке, которую хозяева заперли на балконе, уехав навсегда.
- ...Эй! – орет внизу пьяный Череп. – Иди сюда, Рахит!
Это уже не мне...
Рахитом зовут Ромку. Он мой сосед. Запуганный, забитый мальчишка, лет двенадцати, родившийся с заячьей губой. Его балкон впритык с моим. Когда я мастерил бриг, Ромка подолгу смотрел, как я работаю. Вначале он раздражал меня, но постепенно я привык к этому тихому соглядатаю. Парнишка оказался смышленый, добрый. И я подружился с ним. Стал травить ему морские истории, которые я выдумывал на ходу, вытачивая крохотные детали для такелажа. В этих байках я выступал главным героем, этаким отважным капитаном брига, наводящим ужас на пиратов. Ромка верил каждому моему слову, глядя мне в рот чистыми, как морская вода, глазами...
- Мы еще вернемся! – доносится до меня голос Черепа.
И я слышу удаляющийся рев мотоциклов. Клубы пыли медленно оседают на землю, на низкорослые корявые придорожные клены. Как душно! Город, окутанный знойным маревом, словно мираж. Чужой город, где мне предстоит как-то существовать. Знать бы, зачем?
В тоске я вытягиваюсь на балконной плите в узком пространстве между стеной и зеленым ящиком, на котором застыл мой бриг с обвисшими парусами. Хорошо, что Ромка не видел моего унижения, думаю я, и можно, наконец, уйти в мир грез. Но где же все – таки он? Впрочем, какое мне дело до него! Бедолага, наверно, собирает по кустам пустые бутылки, чтобы отдать «дань» Черепу, а самому остаться голодным. Ромкина мать, алкоголичка, совсем не заботится о своем сыне. Но что я-то могу поделать?
Мало – помалу мной овладевает странное ощущение, что я где-то далеко отсюда. Мою лодку покачивает на волнах – вверх, вниз. Солнце печет голову. Я перегибаюсь через борт, чтобы намочить голову морской водой, и вижу внизу мертвый город, по улицам которого реками струится пыль. Мой балкон начинает качаться... В страхе я вскакиваю и бьюсь о балконную дверь, но она заперта изнутри. Я хватаю бриг и разбиваю им стекло, осколки стекла со звоном летят вниз, и в пробоине появляется Череп. Скалясь, он тянет ко мне свои длинные в синих наколках руки, его липкие пальцы сдавливают мне горло...
- Нет... – пытаюсь вырваться я из его хватких рук.
- Ликвидация, – цедит Череп сквозь сжатые гнилые зубы, и в его побелевших глазах я вижу свою смерть...
Балкон наклоняется, и я соскальзываю вниз, лечу в бездну, белую, как молоко...
- Ромка?
Мое сердце стучит о грудную клетку. На меня смотрит Ромка. Он в темных очках. Но нет, это не очки...
- Кто? – хриплю я. – Кто тебя так разукрасил? А?
Молчит.
- Кто? – кричу я, вскочив.
- Череп... – расклеивает, наконец, свои спекшиеся губы Ромка.
- Вот что, Рома, - беру я бриг. – Этот корабль отныне твой. Да бери же ты! Я не шучу!
Ромка несмело принимает бриг. И мне делается стыдно, что я ни разу не позволил ему коснуться парусника. Боялся, что он повредит сложный, хрупкий такелаж.
- Так, так... – бормочу я, доставая из армейского ящика солдатский ремень с пятиконечной звездой на железной пряжке. – Жаль, конечно, что это не моя шпага, на которую я насадил столько негодяев, но ничего – ремень тоже сгодится...
Я надеваю ремень. Я спокоен. Даже весел. Ромка неотрывно смотрит на меня, прижимая к себе корабль. Вид у него страшен. Глаза совсем запухли, стали узкими, как у китайца.
- Ничего,Рома, - говорю я, завязывая шнурки на кроссовках. – Прорвемся. Кстати, ты не читал книжку «Пятнадцатилетний капитан»? Нет? Не беда. Я сам прочту ее тебе. Когда вернусь. Классная книга! А ты иди пока, умойся. Череп тебя больше не тронет...
Но Ромка не двигается с места. Из его глаз вдруг выкатываются слезинки...
Я сбегаю по лестнице вниз, в духоту, в зной. Город словно вымер. По широкой пустой дороге я направляюсь в парк, откуда доносится треск мотоциклов. Перед глазами стоит Ромкино лицо, слезинка-бусинка, катящаяся по его щеке... Мое сердце бьется где – то в горле. Но это не страх. Напротив – я жажду боя! И я сокрушу Черепа. Я должен это сделать. Иначе, зачем мне быть?
[b]
