Река
Неси меня, река, на север уноси
извилистым путем вдоль ветреного яра,
к малиновым волнам кипрейного пожара,
в девическую грусть березовой Руси.
Неси меня, река, сквозь нестеровский лес,
промеж холмистых гряд, где удит рыбу инок,
где утренник звенит на хрупких иглах льдинок,
и в облаках заря, как золотой обрез.
И дальше, в холода, вдоль пустозерских ям,
по бледной ширине Большеземельской тундры,
где облака плывут, как снеговые кудри,
и ветер их стрижет и гонит по полям...
Такой простой пейзаж - одна горизонталь,
насколько видит глаз, от моря до заката,
все выражено в нем с открытостью плаката, -
седеющая сталь, безмерная печаль.
И чувствуешь, как жизнь сливается с рекой,
и замедляет ход в извилистых протоках...
Подернулась вода вечерней поволокой...
Туман и тишина, пространство и покой.
извилистым путем вдоль ветреного яра,
к малиновым волнам кипрейного пожара,
в девическую грусть березовой Руси.
Неси меня, река, сквозь нестеровский лес,
промеж холмистых гряд, где удит рыбу инок,
где утренник звенит на хрупких иглах льдинок,
и в облаках заря, как золотой обрез.
И дальше, в холода, вдоль пустозерских ям,
по бледной ширине Большеземельской тундры,
где облака плывут, как снеговые кудри,
и ветер их стрижет и гонит по полям...
Такой простой пейзаж - одна горизонталь,
насколько видит глаз, от моря до заката,
все выражено в нем с открытостью плаката, -
седеющая сталь, безмерная печаль.
И чувствуешь, как жизнь сливается с рекой,
и замедляет ход в извилистых протоках...
Подернулась вода вечерней поволокой...
Туман и тишина, пространство и покой.
Тропа
Тропа
По медвежьей тропе ты ушла
в талый сумрак ольховой чащобы,
а в росе, ледяной до озноба,
остывала ночная зола;
и просветом пронзительно-синим
открывался воздушный простор,
мир незыблемых красок и линий,
снежных гор чёрно-белый узор.
Как вода, утекала беда
из ладоней, немевших от боли,
а вдали задыхались в неволе,
и в разлуке с тобой города,
где, не помня ни роз, ни сирени,
тёмно-пыльный асфальт площадей
провожал полусонные тени
обречённо спешащих людей.
Но текли первородным вином
время ветра, пространство заката,
и река, повечерьем заклята,
догорала в котле ледяном,
отдавая осеннюю негу,
принимая любви наготу,
улыбаясь холодному небу
и распадкам в лилейном цвету.
А тропа уводила назад,
в окаймлённую чащей долину,
и выбеливал мокрую глину
провожавший тебя снегопад...
Осыпались разлуки страницы,
золотые листы в седине,
и во сне задрожали ресницы –
это вспомнила ты обо мне.
По медвежьей тропе ты ушла
в талый сумрак ольховой чащобы,
а в росе, ледяной до озноба,
остывала ночная зола;
и просветом пронзительно-синим
открывался воздушный простор,
мир незыблемых красок и линий,
снежных гор чёрно-белый узор.
Как вода, утекала беда
из ладоней, немевших от боли,
а вдали задыхались в неволе,
и в разлуке с тобой города,
где, не помня ни роз, ни сирени,
тёмно-пыльный асфальт площадей
провожал полусонные тени
обречённо спешащих людей.
Но текли первородным вином
время ветра, пространство заката,
и река, повечерьем заклята,
догорала в котле ледяном,
отдавая осеннюю негу,
принимая любви наготу,
улыбаясь холодному небу
и распадкам в лилейном цвету.
А тропа уводила назад,
в окаймлённую чащей долину,
и выбеливал мокрую глину
провожавший тебя снегопад...
Осыпались разлуки страницы,
золотые листы в седине,
и во сне задрожали ресницы –
это вспомнила ты обо мне.
Взлет
Заря, и полоса аэродрома
в медовом обрамлении лугов,
как полноцветный разворот альбома
на столике журнальном у богов.
Расчерчено покрытие на соты –
шестиугольники бетонных плит,
блестящая сигара самолета
чревата и стройна, как сытый кит.
Встает рассвет, прозрачный и высокий,
румянцем отражаясь в облаках,
а мёд уже лучится на востоке
и плавится у неба на губах.
Подобно беглецу в китовом чреве,
я улетаю транспортным бортом!
Столицы, задохнувшиеся в гневе,
миры в столпотворении пустом
теряют облики, бессильно тают,
их дым, как ленты траурных венков,
и жажда бессловесная рыдает
обрывками несложенных стихов,
предчувствием непройденной дороги
в проталинах нетронутых снегов,
и книги, что читали только боги
на солнечных подушках облаков!
в медовом обрамлении лугов,
как полноцветный разворот альбома
на столике журнальном у богов.
Расчерчено покрытие на соты –
шестиугольники бетонных плит,
блестящая сигара самолета
чревата и стройна, как сытый кит.
Встает рассвет, прозрачный и высокий,
румянцем отражаясь в облаках,
а мёд уже лучится на востоке
и плавится у неба на губах.
Подобно беглецу в китовом чреве,
я улетаю транспортным бортом!
Столицы, задохнувшиеся в гневе,
миры в столпотворении пустом
теряют облики, бессильно тают,
их дым, как ленты траурных венков,
и жажда бессловесная рыдает
обрывками несложенных стихов,
предчувствием непройденной дороги
в проталинах нетронутых снегов,
и книги, что читали только боги
на солнечных подушках облаков!
Северный крест
На крепость камня, на лохмотья мха,
на белые пески, на чёрный уголь
поставить перекрестие стиха,
обозначая совершенство круга
Полярного. Вдыхая высоту,
в осеннем златосумрачном уборе
найти скалу – подножие кресту
меж синих губ сияющего моря.
Найти опору и окончить путь,
раскинув руки поперёк залива,
и благовест в полнеба распахнуть,
даруя многогласие призыва
грядущему – остановись, внимай!
Здесь мы рождались, жили и любили,
он наш, до горизонта, этот край,
в его красе, смирении и силе.
И по граниту трещиной укор,
когда глядишь, смолкая и старея,
на высеченный в дереве узор
священной монограммы Назорея!
Не ритуал, не символ, и не жест.
Простым поклоном до земли рукою
на камне сердца воздвигаю крест
над окоёмом вечного покоя.
На крепость камня, на лохмотья мха,
на белые пески, на чёрный уголь
поставить перекрестие стиха,
обозначая совершенство круга
Полярного. Вдыхая высоту,
в осеннем златосумрачном уборе
найти скалу – подножие кресту
меж синих губ сияющего моря.
Найти опору и окончить путь,
раскинув руки поперёк залива,
и благовест в полнеба распахнуть,
даруя многогласие призыва
грядущему – остановись, внимай!
Здесь мы рождались, жили и любили,
он наш, до горизонта, этот край,
в его красе, смирении и силе.
И по граниту трещиной укор,
когда глядишь, смолкая и старея,
на высеченный в дереве узор
священной монограммы Назорея!
Не ритуал, не символ, и не жест.
Простым поклоном до земли рукою
на камне сердца воздвигаю крест
над окоёмом вечного покоя.
Северо-Муйские огни, № 3 (40), 2013.
