Иду в аэропорт. Как много лиц, -
кто улыбается, а кто и нос воротит.
Но не виню ни тех, и ни других, -
мне хватит встреч, объятий, разговоров.
- Привет! - Привет! Давненько не видал!
- Как город наш стоит, и как ребята?
- Стоит и строится, хотя на тех же сваях.
Кто жив еще, а кто ушёл когда-то.
- А как Москва? Всё также дорога?
- Упадок, брат. И не хватает кадров, -
Воруют все мурзилки, генерал, -
и всё на запад дальше уплывает...
- Ну ладно, вот меня зовут на рейс.
- Давай, пиши, звони, и будем живы.
Нас будто бы разъединяет сеть,
хотя весь мир уже намного ближе.
Когда я сел, то за моей спиной
нашли три одиночества друг друга,
и весь полет делились простотой
чтоб дальше отдаляла их разлука.
И полыхало что-то за окном,
захлёбывался двигатель турбинный,
и я молитву возносил о том,
кто одинок всегда своей судьбиной.
Как ни смотри, ведь каждый одинок, -
в оценке дня, события и мира,
и лепту вносит в общий монолог
планеты древней и почти забытой, -
Поддерживая жизнь, она летит,
горя в лучах пылающих заката,
к мирам далёким в тишине орбит,
и просьбу о спасении посылает.
А в пустоте, вмещающей ничто, -
то вздохи раздаются, то стенания,
и взрывы новых и сверхновых звёзд, -
и в чёрных дырах гаснущее знание.
Вот протрясло, утихомирен рёв,
и старенький заходит на посадку
ведомый капитаном самолёт, -
а я дышу, и воздух этот, - сладок.
Аэропорт
