податливым казалось и пластичным.
Описывалось каждое мгновенье
так, словно пережито было лично.
И пусть детали, чуть шероховато -
во фразах ненароком выпирали,
к их улучшенью не искал возврата
наш автор, в порождённой пасторали.
Он был восторжен. И его хвалили,
превознося за искренность и душу.
Пусть рос не слишком в рифмах, да и в стиле,
немало было - пожелавших слушать.
А время шло, сеть из похвал сплетая.
Матёрой стала хватка графомана.
Уверенность поддерживала стая
живущего, в плену самообмана.
Твердела поступь, и самооценка
росла, как на дрожжах, в стихотвореньях.
Вот, только, грех назвать его "нетленки"
искусством, не боящимся горенья.
