Марина, остановившись, чтоб затянуть развязавшийся на кроссовке шнурок, вздохнула:
– Ну и чего ты скачешь, как коза, вокруг него? Он обычный толстокожий медведь, ты же для него темный лес со всеми своими нежностями, вот он и идет, ломая ветки, и даже не слышит, как они трещат. Ты, вместо того, чтоб про бабочек в животе ему рассказывать, включи сирену погромче – они же только на сильные раздражители реагируют…
Переступая с каблука на каблук, Ирэн вздохнула:
– Ты все правильно говоришь, Мариночка, и я тебя понимаю. Но ведь я не могу, как сирена. И не хочу. – Ветер теребил подол легкой, тонкой, как осенняя паутинка, юбки. – Я хочу, чтоб когда-нибудь он их услышал и почувствовал... моих бабочек…
Марина, завязав наконец шнурок, поднялась.
– Ты знаешь, Ирка, я тебе иногда завидую. И как ты умудряешься в своих босоножках перепорхнуть все лужи, когда я промочила насквозь водонепроницаемые кроссовки? Почему из всех цветов ты выбираешь розовый, а я коричневый? Ты вот и в медведе своем видишь плюшевого мишку, а я ничего в них не вижу, кроме грубой силы, когтистых лап и непредсказуемого характера.
– Ты, Мариночка, преувеличиваешь, – заторопилась переубедить подругу Ирэн, – просто ты еще не встретила своего, родного... – но Марина уверенными шагами уже ушла вперед. Вдруг, неожиданно развернувшись, она прошла несколько шагов и остановилась перед афишей. «Фотовыставка. Медведи в дикой природе».
– Ты посмотри, Ирка, – Марина взялась за ручку тяжелой двери, – им тут целая фотовыставка посвящена. Даже не думай, что мы пройдем мимо. – И, потянув дверь на себя, пропустила Ирэн вперед.
В зале было пусто. Черно-белые фотографии, казалось, повторяли один и тот же вид с разных ракурсов. Ирэн остановилась у одной из них, разглядывая, словно видела что-то кроме медведя, стоящего в горной реке. Марина обошла небольшой зал за пару минут и заглянула в следующий.
Высокий, не очень приветливый и почему-то казавшийся лохматым мужчина стоял у дальней стены, наблюдая за ней. Марина, довольно быстро переходя от одной фотографии к другой, постоянно ощущала на себе его взгляд и старательно делала вид, что ей это совершенно неинтересно – ни он сам, ни все эти картинки. Дойдя до него, она вдруг неожиданно для самой себя спросила:
– Вам не кажется, что все эти работы похожи одна на другую, и все медведи одинаковые?
– Вовсе нет, – его голос оказался глухим, и приходилось прислушиваться, чтобы расслышать. – Все эти медведи разных пород, и фотографии сделаны в разных частях света и разное время года. Вот, например, этот медведь – самый маленький из всех медведей. Он называется солнечным из-за бело-оранжевого пятна на груди, напоминающего восход солнца. Эти снимки сделаны в Юго-Восточной Азии.
Марина слушала и с удивлением отмечала, что на фотографии, в самом деле, совершенно необычное животное со светлой мордой и ярким полукругом-воротником на черной шкуре.
– А этот приятель совсем не похож на своих братьев, – продолжал мужчина. – Панда или бамбуковый медведь. У них своеобразная бело-черная окраска, это полумедведь-полуенот.
Марина словно в первый раз видела фотографию этого смешного белого медведя с черными лапами и черными кругами-очками вокруг глаз.
– Знаете ли вы, например, что в Китае предусмотрена смертная казнь за убийство панды?
Мужчина переходил к следующей фотографии, и Марина, как завороженная, шла за ним, вслушиваясь в каждое слово.
– Очковый медведь – единственный живущий в Южной Америке, самый растительноядный и не впадающий в спячку экземпляр…
На фотографии большой черный медведь с желтыми кольцами вокруг глаз смешно грыз обыкновенное яблоко.
Подойдя к следующему снимку, Марина рассмеялась и повернулась к незнакомцу:
– Вы очень, ну просто очень похожи на этого медведя! – и тут же, испугавшись своей бестактности, зажмурилась и отвернулась, ожидая его реакции.
Ей показалось, или он усмехнулся?
– Вы не первая, кто говорит мне об этом. Медведь-губач, известен и как медведь-ленивец. Меня так часто называют друзья. Может быть, поэтому у меня особое отношение к представителям этой породы, и почти половина моих работ посвящена именно ленивцам-губачам.
– Значит, это все ваши работы? – спросила подошедшая к ним Ирэн. – Очень неожиданная и интересная выставка. Вы, вероятно, много путешествовали, чтоб собрать такую коллекцию?
Мужчина улыбнулся, и Марине захотелось, чтоб он теперь рассказывал про свои поездки, про страны, где живут медведи, о чем угодно, но снова слышать этот хриплый глухой голос…
Неужели она произнесла это вслух? Он смотрел на Марину:
– Вы заходите еще. Я выставляюсь до конца недели. У меня довольно много историй, и я люблю их рассказывать…
Марина шла за Ирэн, прислушиваясь к своей внутренней тишине. Ирэн что-то говорила о фотографиях, о свете, о композиции...
– Ты чего притихла? – Ирэн перепорхнула очередную лужу.
– Ты знаешь, – задумчиво пробормотала Марина, – этот губач такой интересный…
– Какой губач? Ты о ком?
– Это такой медведь…
– О чем ты говоришь? – не понимала Ирэн, придерживая подол от играющего с ним ветра.
Но Марина, погрузившись в свои мысли, не ответила. Она вспоминала недавний разговор и думала: «Наверное, я смотрела среди неправильных медведей... Губач – он не похож на других...»
