Беременность у нас протекала легко, врачи все время говорили, что ребеночек (то есть я!) – развивается нормально, поэтому я родов ни капельки не боялся, это ведь как в другой город переезжать, многие вот бояться летать на самолетах, ну а если разобраться, чего тут бояться-то?
В общем, люди мы были здоровые, довольные жизнью и своею семьей, ни в каких больницах не лежали и платить за роды не собирались. Для меня это вообще было оскорбительно, как это появление на свет расчудесного меня, счастья и надежды, можно сравнить с “услугой, которая продается”, с маникюром или солярием.
В общем, денег официально мы не заплатили никакому роддому. Как оказалось потом– видимо зря.
В первый роддом, куда нас привез усатый врач, нас не взяли: “Она не рожает, а мест все равно нет”, и всучили бумажку со странным названием “Отказной лист”.
Во втором роддоме мне долго стучала двумя пальцами по голове какая-то старуха (ей бы так постучать), и в итоге предложили заплатить 30 тысяч (я не знаю, много или мало) за то, чтобы нас госпитализировали.
Денег у нас с собой не было, и уже не такой веселый матерящийся усач повез нас дальше по светлеющим улицам Васильевского острова.
-Че надо? - очередная дверь распахнулась смесью водки и чеснока.
-Да вот у нас, кажется, воды текут, – робко сказала моя мама.
-Кажется - креститься надо, - проворчал охранник и повел нас темными холодными коридорами, заваленными всяким хламом.
В приемной, помимо нас, оказалось еще несколько мамочек: таких же молодых и таких же беззаботных. Здесь же я познакомился и с другими плодами: у матери Дибди уже начались схватки и врачи повели ее наверх, как говорили “в святая святых”, в родильное отделение… Дибдя была уверена, что появится на свет раньше всех и очень, поэтому, расстраивалась, доктор назвал ее “крупный плод”, а ей не хотелось быть толстой. Йоку был большеголовым, длинным и немного грустным, у его матери был диабет, она постоянно соблюдала диету, а Йоку постоянно хотел есть. Мать Бена устало ругалась с дежурным доктором, всю беременность она планировала кесарево сечение (первый ребенок у нее тоже родился через животик), а тут врачи заявили ей, что с рубцом рожать она будет сама.
-Ну доктор, ну посмотрите на меня, мне 38 лет, куда мне еще дети! Я даже хотела, чтобы вы мне трубы перевязали.
Однако врач был неумолим и заключил, что по желанию у них кесарево не делают, что их за это будут ругать, и если ее что-то не устраивает, она может ехать в любой другой роддом. Вроде бы, она так и уехала, по крайней мере, Бена я больше не слышал.
Был еще Спланх, с преждевременным излитием вод в 25 недель, но он был так мал и глуп, что говорить нам было не о чем.
Между тем, время шло, к нам никто не подходил, а плоду без вод в мамином животе быстро становится как-то совсем неуютно.
-Чё сидишь, трусы снимай – прозвучало где-то над головой. – Что, неясно было сказано, всю домашнюю одежду надо снять, - промычала надо мной дежурная санитарка, похожая на медведя из мультика. Только тот медведь был добрым.
-Но здесь очень холодно – ответила моя мама, а к нам так долго никто не подходил.
-Ничё, скоро тебе будет жарко, - гоготнула санитарка и повела нас с мамой куда-то наверх. По ногам у мамы текли воды. Мои воды. Никакой подходящей мягкой тряпочки в приемном покое не нашлось.
На втором этаже я очутился в одной комнате с уже знакомыми мне плодами: оказалось, что рожающие бесплатно или, как здесь нас интеллигентно называли “рожающие по сертификату”, находились в одной комнате по три-четыре человека до самых родов, И рожали прямо тут же.
Потом пришел молодой красивый доктор, посмотрел нас всех, сказал, что нужно ждать схваток, а пока их нет, лучше всего поспать, ибо путь предстоит долгий. А еще он записал, как стучит мое сердце, и сказал маме, что оно хорошо стучит.
Однако уснуть в родильном зале трудно, по крайней мере, у нас с мамой это не получилось. Дибдя уже просилась на свет Божий, однако, как сказал врач, что-то ей мешало, девчонкой она оказалась, и вправду, не стройной, и выбираться на свет не хотела.
-Тужься, сука, - вдруг неожиданно громко закричала на Дибдину маму пожилая невысокая дама в очках, в то время как два здоровенных парня (я подумал, что это были санитары) с двух сторон давили ей сверху на живот. – Тужься, или мертвяка домой повезешь.
Я видел что Дибдина мама очень-очень старается, но получалось у нее, честно говоря, неважнецки.
-Дидбя, - тихо позвал я, - тебе больно?
-Нет, разве что чуточку, знаешь, только ощущение что я засыпаю…
Родившись, Дибдя не закричала. Не кричала она ни через минуту, ни через пять. Я видел как над ней колдовали детские врачи, как быстро и осторожно большие ласковые руки вставляли в маленькое тельце разноцветные трубочки. “А она ведь и правда очень толстая”, подумал я и мне стало стыдно от своих мыслей.
Наконец нас отгородили ширмой, и вкололи какой-то укол, чтобы мы, хоть немного, поспали.
Когда я проснулся, в комнате не было ни Дибди, ни ее мамы. В палате оставались только я и Йоку, который тоже не спал.
-Где она? – спросил я у него, - она живая?
-Живая, только переломанная вся, - ответил он, - бабка в очках говорила, какая-то дистоция, типа бывает у толстых.
-А почему тогда доктора не сделали ее маме кесерево сечение? – спросил я.
-Почему, почему, я откуда знаю, почему, - пробурчал Йоку и отвернулся от меня. Видать обиделся. Или боялся, потому что сам немаленький был.
-Слушай, ну не обижайся, а где Спланх?
-Вон в лотке под батареей в тряпочку завернут, сказали, 470 грамм всего, таких они не лечат.
Я поглядел в указанный угол. Там под батареей в белом лотке с отбитой эмалью, накрытый ветошью, копошился Спланх. Вскоре он затих.
-Отмучился бедолага, - сказал кто-то сверху.
Между тем схватки у моей мамы не начинались и доктора решили их стимулировать – ей поставили капельницу с каким-то раствором, который должен был усилить схватки.
Прошло часа три, наши мамы дремали, нанервничавшись ночью, а мы с Йоку обдумывали то, что нас ожидает.
-Ты боишься рождаться сам? - спросил я его. - Я - не очень, я маленький, авось, проскочу.
-Боюсь, конечно, видел, во что они Дибдю превратили.
-Слушай, а вот если бы Дибдиной маме сделали кесарево сечение, такого бы с ней не случилось, – не унимался я.
-Что ты ко мне привязался? – вспылил Йоку. - Не знаю я ничего, наверное бы, не случилось, - видимо я его порядком достал.
Мы помолчали.
-А почему тогда не сделали? – опять спросил я.
-Плоды говорили, за какие-то там проценты они борются, чтобы дети сами рождались побольше, а кесаревых вообще не было, их за это хвалят очень.
-Но ведь не могут же хвалить, если ребенок родился такой больной, как Дибдя?
-Ну что ты ко мне пристал, - вконец обозлился Йоку.
Мы помолчали еще.
-У тебя есть брат или сестра? - смилостивился, наконец, Йоку.
-Да, сестра старшая есть, но она совсем большая уже, ей скоро два года.
-Ну и как ты думаешь, может быть всем мамам делать кесарево сечение, ведь редко у кого больше, чем два-три ребенка. Зато детки здоровые все будут. А не такие… как Дибдя. Видел деток маленьких на колясках возят в парке, где наши мамы беременные гуляли, которые не ходят и не говорят, я слышал такие последствия имеет эта, черт, как ее, родильная травма.
-Я не хочу так!
-Я, думаешь, хочу?
Тем временем, маму Йоку перевели в какую-ту другую палату (зачем, они не знали), и мы с мамой остались вдвоем.
Схватки начинали усиливаться, и временами мне становилось не по себе.
-Вы видели, что воды окрашены меконием? – спросил один врач, он, видимо, был здесь за главного, у другого, молодого врача.
-Да, конечно, и мы проводим профилактику гипоксии плода, если будет кислородное голодание, сделаем кесарево сечение, - ответил молодой.
Дальше пошел долгий разговор, густо разбавленный медицинскими терминами, из которого я понял, что кесарево сечение нам делать пока рано, надо наблюдать.
-Сердцебиение у плода вполне нормальное, компенсаторные возможности плода (то есть мои) великолепные, мой тебе совет, не торопись, что, объяснять директору, зачем сделали кесарево и ухудшили наши показатели, с утра сильно хочется? – пробурчал старый. - Нам, тьфу-тьфу-тьфу, пока докладывать нечего, кроме этой поганой дистоции (“это он о Дибде” – догадался я).
Однако вскоре мне стало совсем худо (видать, старый врач переоценил мои компенсаторные возможности), закружилась голова, стало нечем дышать, сердце как будто замирало, я куда-то проваливался, а потом внезапно просыпался.
-Тужься, сука, себе урода рожаешь, - услышал я уже знакомые слова. Два добрых молодца опять навалились сверху. – Почему раньше на стол не взяли? Где последняя запись сердцебиений? Да он уже часа полтора у вас уряжает! Весь в говне, обосрался, - орал пожилой врач. -Где щипцы? Зовите ответственного хирурга! Что ж за блядство-то за такое, - было последнее, что я услышал, успев еще подумать: “Права была Дибдя, роды - это совсем не больно”…
Переводной эпикриз: Доношенный мальчик от 1-ых срочных родов здоровой женщины 24-х лет, родился весом 3340 грамм, ростом 51 см и оценкой по шкале Апгар 1/1 балл.
Состояние ребенка с рождения крайне тяжелое за счет родовой травмы. Кожные покровы с множественными гематомами. Перелом шейного отдела позвоночника в родах. Смещение первого позвонка влево. Перелом второго шейного позвонка. Перелом теменной кости черепа слева вследствие выжимания плода. Интубация трахеи с пятой попытки. Искусственная вентиляция легких в родильном зале.
Со 2-х суток жизни состояние ребенка прогрессивно ухудшается за счет дыхательных нарушений и выраженной неврологической симптоматики. На искусственной вентиляции легких 100% кислородом в течение 14 дней. Коррекция нарушений свертывающей системы крови. Неоднократные переливания крови. Антибактериальная терапия (3 антибиотика).
Консультирован нейрохирургом: произведена операция №1: пункционное удаление сгустков крови из головного мозга.
К 7-м суткам мальчик не мочится, не какает. При УЗИ головного мозга выявлено прогрессирование гидроцефалии за счет закупорки путей оттока спинномозговой жидкости как результат родовой травмы вследствие применения полостных акушерских щипцов.
14-е сутки жизни – операция №2: дренирование головного мозга слева.
Послеоперационное течение – крайне тяжелое.
На ИВЛ с жесткими параметрами 100% кислородом.
Повторные переливания крови.
Добавлен 4-й антибиотик.
Для дальнейшего ведения переводится в реанимационное отделение детской городской больницы №1.
-В переводке-то его как записать? – безразлично спросила толстая рыжая медсестра. - Назвали его как-то?
-А пес его знает! - ответил кто-то, - нет у него имени, напиши новорожденный Н-й. Да и не один ли фуй? Все равно потенциальный мертвяк. Или урод. Неизвестно еще, что хуже... Пресвятая Богородица прости и сохрани, - медсестра наскоро перекрестилась.
Но имя у меня было. Меня звали Тяптя. И я все слышал, и все понимал.
