На восток от Алма-Аты, пробившись сквозь горы, нарезав себе русло по степи и мелкосопочнику бежит река с чарующе-очаровательным именем «Чарын».
И есть в Алма-Ате некоторое количество странных людей, которым недостаточно не только услышать о ней много раз, не только просмотреть многие килограммы фотографий, но и увидеть реку один только раз для них недостаточно.
И прутся, и прутся. Каждый год, да не по одному разу. Две сотни километров! Чего хлебать, если там даже питьевой воды нет?
Рыба?
Рыба есть! Ту, что помельче отпускают, а крупную в майонезные банки фасуют… Рыбакам раздолье.
Самое популярное место на побережье реки называется «Долина Замков».
Долина, конечно, еще та... От склона до склона камень добросить можно. А в некоторых местах даже уазику развернуться негде. Песок, песчаник и саксаул. И все изрезано, исковеркано как будто какой-то титанический недоучка-сюрреалист упражнялся в резьбе по камню, да так и бросил, недоучившись. Такие то замки.
Не приведи Господь, в лунную ночь отлучится от костра дальше пределов слышимости струи. Скалы корявые. От них тени – не лучше. Ветерок реденькие кусты покачивает и тихонечко так в пещерках-дырочках подвывает… Не только отструишься, но чего посерьезней наделать можно.
Чего туда народ несет? Нас в том числе?
Логическому объяснению здравомыслящего человека сие не поддается.
Прибыли. Устроились. Заночевали.
Ночевали, как в последний раз!
Пока светло было, мальчики – налево, девочки – направо, все нормально. А когда солнце село… Организмы молодые, почки-печень работают исправно… Джентльмены - ладно. Примешь для храбрости, от костра семь шагов в любом направлении …
В компании «для храбрости» – тот еще вопрос. В одиночку не будешь. Друзья поддерживают. Одного поддержали, другого… Третий не заставил себя долго ждать… Девушки долго терпели, потом воспользовались нашим опытом…
К полуночи все расхрабрились до полуобморочного состояния!
Утром выглядываю из спальника… Меж палаток бродят несколько человекообразных сомнамбулической наружности… Надругавшись над собой посредством фокусировки зрения на объектах движущихся в его поле, в некоторых из них с трудом узнаю своих с трудом товарищей.
У Влада от ночной храбрости с утра аппетит разыгрался. Аппетит у него всегда разыгранный, но поводов не всегда достаточно и доступ к пище в силу врожденной дремучей лени весьма ограничен.
- Я вечером здесь кастрюлю с макаронами видел, - бубнит Влад, - вкусные такие были, с кетчупом… Вот народ – ни кастрюли, ни макарон! Полбанки майонеза грохнули мимо салата, как теперь его есть? Это же есть невозможно! - бродит он вокруг костра в поисках хлеба насущного, типа супы, каши, салаты, какие-нибудь соусы.
- Ру-у-сс, - с максимально возможным в таком случае дружелюбием в голосе, обращается он ко мне, - может чайку попьем? – подразумевается, что Я выскочу из спальника, раздую угли, запалю костер, вскипячу-заварю, а после МЫ попьем.
- …? – достаю из своего спальничка бутылочку минералочки с газиком и демонстративненько отпиваю половиночку. Больше не влезло – бутылка большая двухлитровая, а меньше не получились – не мог остановиться. Руки алчущих вырвали заветный сосуд с остатками вожделенной влаги.
- Пацаны! У вас вчера банка каши была?
- …!
- Неужели все сожрали? – продолжает свои поиски Влад, в руках его полбулки хлеба и пучок зелени. Семь пудов мамочкиного счастья такими хлебами не накормишь.
- Девчонки! Где кастрюля с мака… - не успевает закончить Влад.
- !!!
- !!!!!
- !!!!!!!!!!
- !!!!!!!!!!!!!!
Ответили девчонки…
Скитания продолжались.
И вдруг... О чудо! Банка тушенки. Семипалатинского мясокомбината. НЕТТО 525 грамм! И срок годности еще почти не вышел.
«Спасен!» - громко подумал Влад. Широким шагом подходит к кострищу, разгребает пепел, добирается до углей и мостит туда баночку. Тушеночка она горяченькая завсегда вкусней. Да с хлебушком. Да аппетита ни у кого кроме него нет…
«Сейчас, сейчас, сейчас!!! Я свое личико побалую!» - читается на челе гурмана.
- Банку открой, - по доброте душевной советую ему, - взорвется.
- Не взорвется!
- Хотя бы дырочки в крышке проделай. Без завтрака останешься.
- Сам без завтрака останешься! – огрызается черепановец.
- Взорвется!
- Я ее раньше сниму.
- Не успеешь.
- Успею.
- Как горячую открывать будешь? – пытаюсь спасти друга и тушенку альтернативными аргументами.
- А это уже мое дело!
- Давай, давай, cosanostra... – далее комментирую голосом всесоюзного переводчика зарубежных видеофильмов, - Ваша тушенка заминирована, и вы сами включили детонатор!
- Поцелуй меня в затылок! – тем же голосом парирует товарищ, берет скальный обломок килограммов на пять и придавливает свой завтрак на углях, дабы обеспечить лучший контакт поверхностей.
- Кинематику форсируете, Владислав Олегович? – вежливенько интересуюсь я.
- Сам, пошел…
Я ему:
- Хватит! Вынимай!
- Отвали…
- Достаточно! Теплая уже!
- Я горячую люблю.
- Три минуты прошло, любитель.
- Отлезь, говорю!!! Тебе все равно не дам!
- «Верещагин! Не заводи барка-а-ас!»
Поворачивается ко мне спиной, что называется «первой комплектности».
- «Уходи с баркаса-а-а! Взорвешься!!!»
Вразвалочку подходит к предмету вожделения, типа «Ваше благородие, госпожа Удача…». Кланяется ей в пояс, дабы вынуть из костра и …
Сдавленно из-под камня: «Бух-х-х!»
Камушек, этак лениво над тушенкой приподнялся и пиротехнику в ясны очи путь держит! Тот как стоял в позе «за грибами», даже вздрогнуть не успел.
Груз, получивший тушенко-импульс, тем временем приблизился к цели своего путешествия на расстояние самой плоской грани спичечного коробка! В задумчивости замер… Как впрочем все и всё вокруг. И, видимо передумав, вернулся к тушенке, но уже не «на», а «в». Даже не в тушенку, а в ее остатки.
Не меняя позы, захлебываясь обильно выделяемой слюной, друг поворачивает немаленькое лицо в мою сторону и с глубочайшим упреком произносит одно только слово:
- НАКАРКАЛ!
Часть вторая. Трёпка, трёп и Трептовпарк
В том же походе, когда уже выбирались из ущелья к машинам и автобусам, дунул ветерок.
Ветерок обычный для «Джунгарских ворот» (проход такой между двумя горными массивами), самый заурядный для этих мест и в это время года. Обычно в такой бриз лошадки поворачиваются попой к ветру, что бы не упасть, а верблюды ложатся от греха…
И мы бы легли и переждали бы. Но первое дуновение застало нас на середине пути по наклонному гребню со дна ущелья к плато, на котором стоял прибывший за нами транспорт. «И в воздух чепчики…»
Компания буржуев отдыхавшая по соседству, кажется немцы, приперли с собой двух пацанят. Одному лет шесть, второму, как в последствии выяснилось, два с половиной. Предки со шмотками вверх убежали, а у детишек ножонки покороче будут. Поотстали…
За мной Леха шел. Впереди, метрах в пятнадцати, ребятишки карабкались. Ветерок из-за гор подкрался незаметно, дунул – меня половозрелого покачнуло по-взрослому, салажата баварские на карачки бух и с попутным ветром с гребня в расселину и заскользили.
Мы за ними. Как кутят за шкирки похватали, обратно на гребень. Мне тот что помельче достался, Лехе – потяжелей. Я своего подмышку засунул и где на двух, где на четырех верх лезу. Лешка старшего вроде бы за руку ведет, и тот вроде бы ногами перебирает, но курточку как парус надуло и тащит в направлении перпендикулярном желаемому. Пацаненка по воздуху вымпелом треплет.
Сами варвары повыскакивали, мамаша ихная сперва на воссоединение рванула, ее циклоном под пышные формы, в овражек кубарем и потащило. Папке то ли к детям бежать, то ли мамку вынимать. Да его самого сквознячком норовит обо что-нибудь приложить. Пошел жену доставать. Видимо решил, что до жены поближе, а русские (это я и Лешка-Алихан), как это исторически сложилось, немецких детишек из беды завсегда выручат, а если вдруг не дай бог чего, так со своей фрау новых настрогают. Так, наверное, рассудил немецкий herr.
Наверх выбрались вшестером одновременно. Фрау сволочат своих облапила, лобызает и верещит, типа «майн гот, майн либер киндер», и дальше не по нашенски.
Нам, вроде «данке, данке шон» и чего-то про «руссиш фроинд». И с ребятишками к машине лыжи вострит.
Ветерок на убыль пошел, с ног не валит, а только пихается слегка, типа, ладно вам, я ж только пошутил…
Папаша расчувствовался, очёчки от налипшего на слезы песка протирает:
- Как я можно вас благодарайт? – портмоне трясет.
Он же не в курсе, что …туристы денег не берут… Он же привык, что у нас если буржуй, то «Давай деньги! Деньги давай! Тебе танцую!».
Леха весь в песке, слезо-слюно-сопли грязными руками по грязной роже развозит. На руке ссадина, от нее вся рожа в кровище. Тоненько так намекает:
- Да пошел ты в жопу со своими баксами! Водка есть?
Я на немецкий перевожу...
- Найн деньги, комрад! Хэв ю гот водка или шнапс по-вашему?
- Водка? – вылупился комрад, потом чего-то про медицину, про стресс, понимающе покивал. И убежал.
- Он чё, козел, - возмутился, было Леха, - за спасение пацанов свечку в церкви ставить будет? А пузырь?!
- Не вопи, он тебе медицинскую помощь организовывает.
- Мне из всей его медицины сейчас кроме спиртового раствора перорально ничего не нужно.
Немец шныряет между посольскими джипами. Фрау в окошко Гелентвагена мило так улыбается, лепечет чего-то, молодежи сопельки утирает.
Мы разочаровано почапали к своему ПАЗику.
- Хрен с ними с капиталистами. Говорят, за каждую спасенную душу, Аллах тысячу грехов прощает, - утешился Лешка.
- За малолетство спасенных, процентов двадцать добавить должен, - предполагаю я, - плюс "горные", плюс "безводные". По полторы тыщщи грехов на каждого. Нормально выходит. До ближайшей цивилизации доберемся, там гастрономы, - продолжаю мечтательно, – у меня полштуки заначено. Там за спасение спасенных и оскоромимся.
- Точно! – веселеет Лешка. – Я же тоже не пустой. Так за спасательство спасателей добавим.
Только сели в автобус, ветер, прихвостень империализма, кончился. Как и не было.
Уже трогались. Подбегает немец, радостный такой, «J&B» несет.
В ПАЗике на каждое сидячее место пришлось по сорок капель виски, но…
Ближайший поселок добавил "радости" в организмах.
Вечерело. Когда подъезжали к городу, захорошевший Лешка выдал:
- Вот разбогатею, статую в Трептовпарке поменяю.
- На что поменяешь? – не понял я.
- Берлин. Трептовпарк. – втолковывает Леха, - Монумент воину освободителю. Мужик военный, наш.
- Ну...
- У него на руках девчонка маленькая, не наша.
- Ну? – еще больше недоумеваю.
- Представляешь, на постаменте ты и я, с рюкзаками. Арийцев малолетних тащим. А их, как бы, ветром параллельно земле треплет…
