Отмыв с мылом козу в речке до бела, расчесав ее гребенкой, Поля стала с нетерпением ждать скотовозку. Чувство неприятной тревоги, смешанное с надеждой обрести деньги, не покидало ее.
За козу ей заплатили шестьсот рублей, таким торгом она осталась довольна. Нюрка, беленькая, пушистая стояла в кузове и тихонько жалобно блеяла, глядя вниз на свою хозяйку и на деток. Поля, улыбаясь ей и поглаживая козлят, приговаривала: «За деток не расстраивайся, Нюрочка, не обижу я их, сама знаешь».
В кузове было с десяток коз, примерно столько же овец и одна корова, все они вели себя беспокойно и кричали, как будто знали, что их повезут на бойню. Водитель убрал настил и закрыл борт. Грузовик медленно тронулся с места. Нюрка, свесив голову за край борта, закричала так громко, что у Поли от жалости защемило сердце. Она увидела, что по щекам козы текут крупные, с горошину, слезы. Бабка Поля, забыв о больных ногах, рванула вперед. Обогнав грузовик, она встала посреди дороги, с поднятыми вверх руками. Водитель, притормозив, и высунувшись из кабины, закричал на нее: «Ты что, старая ведьма, под колеса бросаешься, тебе что, жить надоело? Анна Каренина хренова нашлась! Чего тебе надо, или мало заплатил?!»
Поля, опустившись на колени, протянула ему деньги: «Сыночек, миленький, прости, не могу я продать тебе свою козочку. Посмотри на нее, плачет ведь, как человек плачет, козлят ей, наверное, жалко. Отдай ее мне назад. С тоски ведь умру, не прощу себе, что продала кормилицу, не знала, что обе так страдать будем. Не серчай уж на меня, дуру старую, и прости», - рыдая, умоляла она его. «Вот уж точно, дожила до старости, а ума не нажила. Свяжешься с такими…, и сам не рад будешь. И чего ты так, бабка, убиваешься, это же ведь не человек, а всего лишь скотина, Все люди, как люди, давно уже разошлись по домам, торги обмывают, а ты чудная какая-то», - возвращая Нюрку хозяйке, ворчал он. «Для меня, сынок, она скотина особая потому, что моя. Вот ты, милый, попробуй, вырасти ее с измальства, тогда и поймешь меня. А хошь, я тебя Нюркиным молочком угощу, густое, жирное, не сравнить с коровьим. А какое оно, пользи-и-тельное, любые хвори лечит», - предложила она, пытаясь загладить свою вину. Шофер, сморщившись, недовольно отмахнулся: - «Отстань, бабка, брезгую я. Козьего молока мне и даром не надо, говорят, оно козой пахнет». Бабка Поля не унималась: - «Вот мне уже, миленький, девятый десяток пошел, а видал, какой прытью я твоего коня обогнала, это козье молочко силы дает».
Дрожащими от волнения руками, Баба Поля обняла за шею свою любимицу, прижавшись щекой к ее морде, приговаривая: «Бедненькая ты моя Нюрушка, прости меня, я ведь чуть не согрешила против тебя. Пойдем скорей домой, я тебя вкусненьким накормлю. Ты мне и самой такая нужна, красавица ты моя, никому и никогда больше я тебя не отдам». Нюрка сначала стояла спокойно, как будто внимая словам хозяйки, а затем, высвободившись из ее объятий, понеслась вприпрыжку к дому, игриво взбрыкивая задними ногами, увлекая за собой свое семейство. Сердце бабы Поли наполнилось радостью, тревога улетучилась. Она, смеясь, не чуя под собой ног, и тоже почти вприпрыжку побежала за своим стадом, не замечая удивленных взглядов односельчан.
