Красавица

Мне пять лет. Смотрю, как бабушкина родственница тетя Наташа собирается на танцы в клуб. Из недр восхитительной лаковой сумочки она достаёт всё новые и новые красивые коробочки. Вот овальная с нарисованным лебедем. Тетя Наташа открывает её и лёгкое белое облачко на миг поднимается в воздухе. Помакнув ватку в это белое, похожее на муку для бабушкиных оладий, она легонько постукивает ею по сморщенному носику и неожиданно чихает. Я хочу сказать: "Будте здоровы!", но тут облачко долетело до меня и в носу защекотало, не выдержав я оглушительно чихаю, забыв прикрыв ладошкой нос, как учила Лидия Ивановна, наша воспитательница. От этого взлетает новое облачко... Теперь уже чихает тётя Наташа. Не выдержав, я хохочу, снова забыв, что смеяться над взрослыми нельзя. Но тётя Наташа не обижается. Она молчит, так как в руках у нее какой-то удивительный предмет, похожий на карандаш. Она смотрит в круглое зеркальце  и проводит этой трубочкой  по губам. Губы вмиг становятся красными, как раздавленная брусника. Потом открывается чёрная коробочка. Тетя Наташа берёт маленькую щёточка и ... плюёт на неё, а затем проводит по черному внутри коробочки и наносит всё это на ресницы. Они сразу становятся длинными и густыми. Я завороженно смотрю на чудесное превращение... 

 Тетя Наташа всё больше напоминает сказочную принцессу. А она достаёт теперь уже настоящий чёрный карандаш и снова слюнявит...  Я хочу сказать, что так делать нельзя, что нас в детском саду всегда ругают, если мы при рисовании незаметно заталкиваем кончик карандаша в рот, чтобы рисунок был ярче. Но вовремя вспоминаю, что нельзя (а почему?) поучать взрослых. А тетя Наташа рисует! Рисует прямо над ресницами. Она проводит карандашом и черная полоска  почему-то делает глаза больше...  Тетя Наташа роется в сумочке и открыв очередную баночку, огорчённо вздыхает. Там пусто. Только тут она кажется замечает, что я давно бросила своего пластмассового пупса и раскрыв рот, удивлённо наблюдаю за ней. "Иришка-малышка! А у бабушки есть свекла?"  "Есть! В подполье в углу ящик рядом с картошкой. Только я крышку не могу поднять. И мне бабушка не разрешает туда залезать. Мы с Васькой играли в прятки в том году. Я залезла в подполье. А крышка закрылась. А Васька не мог открыть. Я простыла. У меня ангина вот такущая была с нарывом и мне горло разрезали!",  - я увлечённо собираюсь рассказать, как в больнице мне ставили укол прямо в горло, и стало сразу холодно, как я кричала, хотя больно уже не было. Но тётя Наташа уже не слушает. Она достала из подполья свеклу, моет под умывальником и разрезает. И половинкой... проводит по щекам! Я забываю про свою прошлогоднюю ангину. Щеки становятся румяными, как у матрёшки! А тетя Наташа ваткой собирает остатки свеклы со щёк. Ещё раз придирчиво осмотрев себя в зеркальцо, и, взглянув на настенные часы с кукушкой, охнув, она бежит к двери, на ходу крикнув: "Скажешь бабе Кате, что я приду поздно!. Крючок в сенях, как в прошлый раз снаружи щепочкой открою." 

Все богатство из сумочки остается лежать на столе. Я, приподнявшись на цыпочках,  смотрю на коробочки, трубочки, щёточки и принюхиваюсь к запахам... Я знаю, что трогать чужое нельзя. Но, на ходу придумывается первая обходная мораль. Нельзя, когда воруешь! Но, я же не собираюсь воровать! Рука непроизвольно тянется к тётинаташиному богатству . Вот он, похожий на карандаш предмет...  Для губ? Я открываю и не удержавшись слизываю языком капельку краски. Фу! Пахнет конфетой, а на вкус, как сырая картошка. Ищу глазами зеркальцо. Но тётя Наташа взяла его с собой! А настенное бабушкино слишком высоко. И я наугад провожу по губам. Так... А где же та чёрная,  как  сапожный крем? Вот! Я старательно плюю на кисточку. Если взрослым можно, значит и мне тоже! И закрыв глаза вожу щёточкой там, где должны быть мои ресницы! Теперь черный карандаш... Снова закрываю глаза и рисую черточки, сначала над одним, затем над вторым глазом. Что ещё? Ах, да! Свекла! Натираю половинкой щеки. Предвкушая, что теперь я точно похожа на деревянную матрёшку в детском саду. Она там одна единственная и стоит у воспитательницы в шкафу. Нам редко достают её, потому что всем хочется её подрогать, разобрать. И самая маленькая матрёшка нечаянно скатилась в щель в полу. Потом эту щель забили, но матрёшка до сих пор там! Я вспоминаю про овальную коробочку, от которой мы чихали... Но почему-то не могу её открыть... Я уже чуть не плачу. Но неожиданно решение находится само собой. Вот он в углу шкафа мешочек с мукой! Ватки нет и я почерпываю муку ладошкой и осторожно "умываю" лицо. Всё! Теперь я точно стала красивее тети Наташи. 

Но, как же увидеть себя? Ведь даже с табуретки я не достаю до зеркала. "От горшка два вершка" - это обидное прозвище придумал Васька, когда мы с ним разругались. Он забрал у меня бумажкуот конфеты с самолётиком. "Пилот", так они называются, и не захотел возвращать. Я тогда огрела его детской деревянной лопаткой. И на лбу у Васьки была здоровенная шишка. К бабушке прибежала его мама, она кричала и ругалась, именно она первой и назвала меня так. "От горшка два вершка, а уже пацанов гробит!" Что такое гробит, я не знала. Но вспомнила, что дедушка лежал в таком вот красивом ящике и этот ящик называли гроб. Я представила Ваську в таком ящике и мне почему-то стало его жалко. Ведь дедушку куда-то увезли и он уже не вернулся. А вдруг и Васька не вернётся... Он же всё равно добрый. Он мне потом другие бумажки от конфет принёс и золотинки - блестящие такие -зелёные, синие. Я заревела, затопала ногами и закричала на Васькину маму: "Не гроблю я Ваську!  Не гроблю. Это вы его хотите гроблить!" Это я, наверное, от испуга устроила истерику. Взрослые сами испугались и зачем-то обрызгали меня холодной водой. Так вот... Мой рост никак не давал мне дотянуться до зеркала.

 И тогда я решила сбегать к подружке Таньке. Она жила всего через два дома и мне разрешали к ней ходить в гости в любое время. Я натянула на себя свитер и выбежала на улицу.  Бабушка искала корову, и поэтому я просто подставила к дверям в сенях палку, как это делает обычно она сама. Вот я уже у Танькиных дверей. Кое-как избавилась от её Тузика, он всё-таки успел лизнуть два раза меня в лицо. Стучусь. Открываю дверь. "Здрасьте!", - ну вот, вежливость я всё же усвоила. Танька в кухне. Она смотрит на меня и вдруг, заревев во весь голос, убегает в другую комнату. Оттуда выглядывает Танькина мама - тётя Маша - она повар в нашем детском саду. Она сначала молча вглядывается в меня, а потом вдруг начинает хохотать... Она хохочет до слез, икая и приговаривая: "Ой, не могу! Ну надо же так учудить, ой, мамочки, ты не на танцы ли собралась..."  Танька, убедившись, что ничего страшного сейчас не произойдёт, осторожно выглядывает из-за её спины и тоже начинает тихонько хихикать. А Танькина мама, не переставая хохотать и всхлипывать, подводит меня к зеркалу, ставит на табуретку. У них зеркало висит ниже, тетя Маша совсем маленькая, как колобок, а Танька вообще даже мне только -до носу.  И я вижу в зеркале... Нет я ничего не вижу... Там кто-то разноцветный, как мыльный пузырь на солнце. Или, как рисунок, когда все карандаши послюнявить и по бумаге кругами водить. Ничего похожего на матрёшку! И на принцессу! Картину довершают две, размазанные языком Тузика, полосы...  Красавица...