1
- Ещё с детства учил меня отец – за «бабками» надо ехать в деревню! – Настаивал бригадир.
- Не за «бабками», а за бабами. Возможно, раньше это было актуально. А бабулосы все в городе крутятся. – Упирался Лёха. Ему не хотелось целый месяц торчать в деревне. Ведь в городе после работы, вечером, смыв усталость и наполировав носки туфель-скороходов, можно, когда захочется, истоптать кафель ни одной молодёжной кафешки или ночного клуба, а тут…
- И всё же, хорошо в деревне. Особенно летом!
- Ага. После дождя – по уши в грязи, после засухи – по уши в засухе!
- Зато, как бабочки порхают! – Продолжал нащупывать эстетический подход бригадир.
- Дневные, они же и ночные, от козы к корове порхают: молока подоить, корма дать. Потом свиней с курами покормить. Потом навоз почистить. Потом утке голову отрубить…
- Зато какая в деревне трава, какая зелень!
- Откуда в деревне «трава», откуда «зелень»?! Или ты про лопухи меж тропинок, на которых гусеничный трактор и тот буксует?
- Ты работать едешь или ночных бабочек ловить, энтомолог хренов?
- Одно другому не помеха…
- Откуда ты так хорошо всё о деревне знаешь?
- Так я родом из Зачухаровки…
- Ладно! Всё! Разговор окончен! – Надоело бригадиру сюсюкаться. - Я уже договорился. Нормально платят. Завтра приступаем копать фундамент. Ты говорил, у тебя там есть копальщики… Нормальные ребята?
- Ды нормальные.
- Опыт?
- Могилы.
- Лучше не придумаешь!
Краски этой деревни оказались не такие уж густые, какими вчера полосовал холст воображения Лёха. Почти в каждый дом подведён газ, следовательно, по центральной улице проложен асфальт, по которому они с момента как въехали в деревню, по-прогулочному не спеша, и катились. Сельский клуб в зарослях бурьяна издали подавал себя руинами Акрополя, не меньше. Только вот до сих пор нет экскурсионных троп к этим архитектурным развалинам. Около бывшего медпункта на земле куча шприцев валяется без признаков стерильных спиртовых тампонов, но вперемешку с другими использованными средствами предохранения. На выцветшей вывеске «медпункт» когда-то местный пасечник две веские точки над «е» поставил и устроил свой медовый бизнес. Хотя теперь и это в прошлом, но мёдом тут, видимо, хорошо намазано…
О! Здесь есть даже цветочный магазин! Молодящаяся, очень зрелого возраста блондинка, с классической мочалкой на голове, курила на крыльце. Между коротеньким до нельзя платьем и новым бзиком моды – летними сапогами до колен, с обрубленными, как у босоножек носками, хлюпали белые целлюлитные ляжки. Она успела одобрительно разглядеть ускользающего Лёху, но не видела уже, как он, отвернувшись от неё, сморщился. «Слава богу, - подумал Лёха, - цветы мне здесь не покупать, это не хлеб.»
- Что-то не видно продуктового магазина…
Автомобиль приостановился около бабульки, созерцающей все проезжающие по деревне незнакомые легковушки. Мутная физиономия, по мере открывания окна, становилась четкой, и Лёха, наконец протиснул свою чёткую голову на улицу.
- Бабуль, а где здесь магазин?
С крашенным чубчиком, коротко стриженный, но с оставленным, наподобие крысиного, хвостиком по шее, с серьгой в правом ухе и одним чёрным ногтем на левом мизинце, он не смутил бабульку, напротив:
- Ой, какой красавчик! Прямо дальше будет и магазин. – Лыбилась она. – А вы не строители?
- Да. А как Вы догадались?!
- Да у тебя ж вон, чуб в побелке, да по пальцу куёлдой, видать, херакнул. Ну, да это не главный палец! Но аккуратность важна изначально. А то дети – неграми получатся... Хи-х… Да в багажнике «конверты» строительные торчат, вот и догадалася!
- Ай, да бабуля! Да, коттедж будем тут строить.
- Остолбняк у Семёновых?
- Да, вроде, так их зовут. Только тс-с! Никому об этом!
Тут мимо проскочил «Свежий хлеб». Метров через пятнадцать, в разрыве полосы, вдруг развернулся и поехал обратно.
- Да-да-да, да-да-да… - Пропела бабулька.
Беседу с бабулькой прикончила подъехавшая вторая машина с копальщиками. Оба седана свернули с асфальтовой дороги к месту назначения и гуськом удалились за декорированный цветущими лопухами и пыльной кроной американского клёна, поворот.
Наскоро бросив вещи в специально сохранённой для рабочих времянке, бригадир, не переодеваясь, кинулся делать разметку фундамента, так как у могильщиков чесались руки. Они в непринуждённой беседе обронили, что без работы, могут кого угодно даже бесплатно закопать. Бригадир поприкинул: Лёху тоже было жалко. Не очень точно, но очень быстро в этот раз шнурки пересеклись, и над образовавшимися крестами возникли с лопатами двое в чёрном. Они перекрестились и понеслись создавать рай для будущего фундамента.
Жарко было даже смотреть. И Лёха ушёл. Сделал кофейку и занялся обустройством жилища. Подмёл пол, стол застелил газетами, шрифтом строго в одну сторону и на краю поставил бутылку, в которую напихал сухой сорняк. Это икебана. Наконец, на стенке над кроватью прилепил картинки из журналов. В порядке: Моника Беллуччи, Анджелина Джоли, Николь Кидман и «Бугатти». Потом поверх «Бугатти» налепил всё-таки «Феррари».
Некрофоры скинули свои чёрные футболки и стали будто в фиолетовых. Кожа из-под наколок, практически, не проглядывалась. Бригадир вдруг вспомнил аватаров и теперь поверил в их реальность. Толстые серебряные цепи кандалами гремели во время работы. И вот парадокс: висели они на них, а сковывали бригадира.
- Лёха, ну у тебя и знакомства!
(Откуда-то из-под земли стало доноситься внутриутробное «Ой, мороз, моро-оз…»)
- Да это мне порекомендовали. Сам не ожидал. Ладно, зато дело к финишу.
По темноте уже, заканчивая работу, старатели царства Аида по привычке кинули на дно траншеи по горстке земли, получили расчётные и напевая «Ты меня никогда не забудешь…», под непросчитываемые синкопы икоты, ввалились в свой катафалк и укатили.
Пора было ложиться спать, но не спалось. Залетела игриво настроенная муха. Но Лёха на лету поймал её и с такой силой бросил на пол, что это лёгкое насекомое (рука с трудом о мухе пишет это слово «насекомое») булыжником грохнулась о скалу досок и рассыпалась в щебень. Затем позаимствовал у бригадира подушку и вежливо пожелав «Споки ноки!» начал гнездиться под одеялом. Долго ворочались на новом месте Лёха и бригадир, пока уснули.
2
С утра небольшой дождь прибил, ещё не успевшую оживиться пыль, освежил флору, раскидал кое-где зеркальными осколками лужицы, и сам же с ними позабавился, коверкая отражения. Сейчас тихо.
Медленно раскрывая слипшиеся за ночь глаза, Лёха вначале через узенькие щелки запустил в себя утро нового дня. И лишь затем, осознанно вдохнул его посветлевший воздух. Бригадир уже был на ногах. Он протянул руку и сказал:
- На яблоко с ветки.
- Какой Светки? – Сразу оживился Лёха.
Зарубив пару «козлов» на чистой газете, удалось за утренним кофе ещё сварганить и пару «рыб», и «яйца», и даже один раз «протухшие яйца».
- Да, Лёх! Научили тебя играть, но не научили выигрывать…- Бригадир замуровал офсетного Обаму под холмиком домино.
- Я на гитаре получше играю…
- Там что ли выигрываешь?
- Ага. «В траве сидел кузнечик» чётко выигрываю… каждую нотку!
Довольный бригадир спокойно теперь перепроверил разметку и облегчённо вздохнул: сильных отклонений нет. Так – метров пять в сторону ещё прокопать, плёвое дело.
Он спрыгнул в траншею, которая вчера возникла из ничего и начал копать. Лёха, удостоверившись, что в яме не заночевало никаких гостинцев, приступил на другом краю. Чем глубже, тем труднее начинать от края. Приходится малыми дозами завоёвывать там пространство, вначале вминая лопату на одну треть, затем, обчесав вертикали, ещё на треть. И когда, опуская качелью древко, стальное полотно, с отрезанным ломтем земли может провернуться, не упираясь в переднюю стену, тут уже становится легче.
Бригадир присел на штабелёк иссушенных ожиданием дубочков отдохнуть. Не то в ушах, не то в висках зазвенели вчерашние кандалы. Ему подумалось: «Они б уже, наверное, докапали…» Сбоку, около колена, соседом оказался чистотел. Этот тоже был весь обвешанный. Только не серебром, а золотом. Один его крестик точно развёрнут для обзора. Его лепестки хаотично украшены ровными прозрачными мелкими каплями. Такими каплями из эпоксидной смолы сейчас часто украшают одежду.
Подлетел шмель. На ходу ткнулся о пестик и улетел, понимая, что тут его уже проигнорировали. Золотого соседа слегка покачивает. Его листья дрожат неровно, с разной силой. Так же невнятно пытаются уловить музыку ветра и другие растения вокруг. Но в этом отсутствии ритма и темпа и есть гармония всей природы.
Лёха поднатужился, и у него лопнула резинка.
- Бригадир, я вот думаю: резко – да, рвётся резинка, но если медленно-медленно её растягивать, то расстояние между молекулами будет постепенно увеличиваться, увеличиваться. В конце концов молекулы будут так далеко друг от друга, что уже каждая сама по себе зависнет в воздухе, как например, от испарившейся ртути. Выходит, если медленно-медленно растягивать резинку, то она растворится в воздухе!
- Тут, надо полагать, ключевое слово «медленно-медленно»? Это надо долго тренироваться. Не один год. И как шаолиньские монахи, медитировать и медитировать.
- Не, я этим не занимаюсь. Мне девок хватает.
Каждое усилие на лопату, отмечалось украшением чела новой прозрачной бусинкой, наподобие той, на которую только что смотрел. День разогревался. Бригадир, поймав себя в области холки за футболку, стянул её и, широким театральным жестом, небрежно кинул на брёвна.
- Бригадир, солнышко припекать начинает. Ты бы панамку надел. – Позаботился Лёха.
- Уже белые волосы не позволяют солнцу перегревать макушку… - Отмахнулся бригадир, действительно начавший слегка седеть.
Закончив копать, бригадир снова подсел к чистотелу. Он был уже полностью сухой. «Видимо, я вобрал в себя всю окружающую влагу.»
- Конечно, конечно! – Кивнул чистотел.
3
Обломав полдник, приехали Серёга с Генкой. Они закончили доделки на прошлом объекте, и теперь вся бригада была в сборе.
Вместо спагетти и вилок, бригадир незаметно подсунул им арматуру и «болгарку». А сам, вместо развлечения, занялся изготовлением подушки. Песчаной. И Лёха ему помогал. Нашинковав пачку металла, ребята присоединились растаскивать песок и мельче делать траншею. Пролив всё это дело водой, отправились на ужин.
Не из-за одного «козла» быстро потемнело в глазах: солнце беспощадно прощалось. Вся арматура была довязана только на следующий день и спрятана в окопах.
К назначенному времени приехали три бетономешалки и хладнокровно замуровали траншеи вместе с армокаркасом. Серёге не понравилось, как сбилась при этом в одном месте завязочка на нижнем пруте, и он, опустившись на колени, окунул руки в бетон по самые плечи, нащупал там и поправил вязальную проволочку. Никто его не отговаривал при этом. Все знали, что иначе Серёга не заснёт и не даст спать никому. Да, не видит, но знает, что там она сбилась! Всё должно быть эстетично! Он поднялся уже в образе фантомаса и счастливо сплюнул. Что-то глухо шмякнулось под ногами, наполовину утонув в пыли. Нет, не зуб – это оказался, к счастью, кусок щебёнки. Серёга подобрал его, обтёр о футболку и аккуратно указательным пальцем впихнул в бетон. Нельзя ослаблять фундамент.
- Я думал, камни из организма по-другому выходят, - сказал бригадир и все засмеялись, а Серёга пошёл отмываться.
- Сегодня я поварю! – Вызвался Генка. Он накипятил полный чайник воды и распределил в четыре тарелки с «Роллтоном» и четыре чашки с растворимым кофе. Ужин готов.
Накидавшись кипяточком, Лёха сгорнул со стола в посудомойку, мешавшую посуду, с целью поиска свежих новостей в прошлогодних газетах. Но глаз не цеплялся. Что-то не давало сосредоточиться, то ли протухшие статьи, то ли болтливые соседи. Печатные слова на странице сливались в темно-серую массу, а пробелы между ними образовывали то каскад ручейков, то сплетение ветвей, а то иногда тропы в джунглях.
- Хорошо на небольшом объекте – быстро отделались. – Серёга вдруг засмеялся. - Лёх, а ты помнишь, как-то мы перекрытие заливали огромное ночью, до четырёх утра. И Косяк предложил подвезти нас на своём свежеслепленном детище.
- Кто это? Я его знаю? – Спросил Генка.
- Да, это Андрюха. Ты на том объекте к нам попозже присоединился.
- О, знал только как Андрюха. А чего Косяк?
- Фиг его знает. Сам так представился. Так вот, его машина – это его гордость и случай особый! – Стал уже как бы Генке рассказывать. - Более двух деталей одного производителя в этой тачке, кажется, нет. Двери, крылья, крышки капота и багажника все имели свой цвет, а точнее, как это ни парадоксально звучит, имели отсутствие своего цвета. Вместо номеров наклейка «КОСЯК».
- Ага! Это я ему сам печатал – подключился Лёха.
- Любимый в детстве конструктор «Лего», видимо, своими шипами глубоко проскрёб тогда его неокрепшую душу. – Продолжал Серёга. – Я потом днём увидел этот самоход. И, если бы точно не знал, то подумал, что это в кустах безжалостно выброшенная скульптором-конструктивистом его же арт-черепаха. Но в полной темноте, очень уставшим, на ощупь она показалась нам царской каретой.
- Далее, как в классике: прежде чем сами поехали на ней, мы вначале то толкали, то толкали её.
- Ехали, как какая-то шантрапа. Вместо фар включены аварийки, так как фары – не работают, а эти, типа, что-то освещают!
- А освещали только столбы, и то, в полуметре от них. Все мы сидели, вдавленные в кресла, сжав кулаки и стиснув зубы. Зато Косяк был дово-о-лен!!! Потом он к своей радости ещё вспомнил: «О! У меня же поворотники работают! Надо включать! На поворотах хоть посветлее будет!» А поворотник оказался рабочим только правый…
- Да… Если бы Косяк был до тошноты прилежным водителем, к моему дому мы бы так и не повернули – потому что там есть пару поворотов налево! По закоулкам пёр, скорость не сбрасывал. Мотивировал: «Умные полпятого утра не шляются, а других, если что – не жалко!»
- Во Андрюха даёт! – Хохотал Генка.
- Минут через пятнадцать я был дома. Для меня закончилось реалити-шоу «Тоннель страха» … А пацанам еще дальше надо было ехать… Кстати, как вы добрались тогда? – Обратился Серёга к Лёхе.
- Ды как… Эмоционально! А Косяк до финиша так и не доехал – бензин закончился. Сидел, говорит, думал. Потом, говорит, забил косячишку, вынюхал до дна и без того пустой бензобак и… улетел! Проснулся уже дома…
- Я недавно с Косяком, кстати, виделся. – Подытожил красочный рассказ бригадир, эксгумируя Обаму и начав тасовать карты домино. – Он сейчас автослесарем работает… Ходите. Кто?
- Вон у Генки…
- Ген, не тормози.
И понеслось время: дни в работе, вечера в турнирах.
4
Коттедж рос в норме, соответственно возрасту. Среди шумового фона обычной стройки: выскабливания мастерком ведра, откалывания кирками кирпичиков, лёгкой болтовни и доброго смеха, отдельными звуковыми пиками доносились фразы «А-а, сойдёт и так!», «Штукатуры подправят» и самая веская «Не Байконур строим!»
Иногда Лёха в свободные моменты мурлыкал с кем-нибудь по телефону в духе «Да?!! Угу… Ты моя киска, я твой пупсик… Ну и как?.. А что же ты не зовёшь меня на дегустацию твоего загара?!!» А иногда за ним наблюдалось, что он что-то пописывает. И вот торжественный, должно быть, момент:
- Пацаны, слушайте!
Ты знаешь… тебя я не знаю,
Но понял, что дюжа страдаю.
Намедни не сплю, а мечтаю,
Как в сенцах тебя поджидаю.
А ты идешь – словно летаешь.
И фиг тебя нафиг, поймаешь.
Ты даже и не понимаешь,
Что вилами в сердце тыкаешь.
Глаз правый сверкает алмазом.
А левый… он, всё-таки, левый.
В губах твоих тонет мой разум
И я не такой уже смелый.
Мене ты дороже мопеда,
Пирожного и мармелада.
Ты вся у меня непоседа,
Но табе я люблю, и ладно!
- Лёха, твой разум, видно, действительно тонет?! Что за хренатень? – Не поскупился обгадить Серёга.
- Прежде чем скептически относиться к чувственному, надо бы знать предысторию! Как-то мне пришлось съездить на пару дней в Холобудино. Там, где я жил, была… то есть, и сейчас есть, соседка Манюня. Глаза такие!.. Замутило меня к вечеру…
- От океана её глаз морская болезнь открылась?
- Не… Замутило меня с ней по знаку, видимо, невидимому… А она вся деревенская такая! И я решил по приколу стихи ей почитать. Самого на смех пробирает от этого факта. Точно, думаю, будет потом что вспоминать! Но, чтобы она не заметила, обниму её крепко, вдаль тайком высмеюсь, и читаю. Чуть вслух не гыгыкнул, еле удержался.
- Либо, я помню чудное мгновенье? – Зря добавил Генка.
- Это ты дальше этих четырёх слов, больше-то и не знаешь, а я ей Бунина прочёл.
Мы встретились случайно, на углу.
Я быстро шел — и вдруг как свет зарницы
Вечернюю прорезал полумглу
Сквозь черные лучистые ресницы.
На ней был креп,- прозрачный легкий газ
Весенний ветер взвеял на мгновенье,
Но на лице и в ярком свете глаз
Я уловил былое оживленье…
- Ни чо себе ты замочил!
- Так же, как и ты она не дала мне дочитать последнее четверостишие и сказала: «Мене тэто не понятное стихотворенье. Это ты сам сочинял, да?» Пришлось сказать «да». «Ну это не очень удачное. Это ты там своим городским, нябось, такое выдумываешь. А ты можешь для мене понятными словами, по-нашему, по-деревенски, поэму свою составить? – Потом призадумалась и добавила – Давай я табе поцалую?!» «Это ещё зачем?» «Я знаю, так надо, чтобы легче табе писалось – я буду табе Музой!» Короче, на этом разъяснительном вопросе я сказал, что мне пора! Стих табе сочинять! А ведь до сегодняшнего дня, я этого не сделал! Выходит, я тряпка?..
- Ты теперь молоток! Такую поэму вколотить! - Оценил теперь по достоинству эстет и переколол над Лёхиной кроватью в ровную линеечку его картинки. – У тебя тут Джоли в соплях что ли? Надо бы тряпочкой попробовать оттереть.
- Лёха, теперь без предисловий можешь брать её в охапку! – Веско заключил бригадир. Развернулся, плюнул на Джоли и стёр пальцем. - Видишь, я и так вытер! У меня руки, как тряпки!
- Ей не такой орёл как я нужен, а попроще. – И искренне с сожалением добавил, - А могла бы быть такой красавицей!..
- Лёх, а что это ты тут засиделся, даже в магазин не ходишь? Тебя там в цветочном, пожалуй, давно заждались.
- Да вот, думаю, отдыхать так отдыхать в деревне.
И Лёха мечтательно улегся на кровать. И вспомнилось ему, как ходил в магазин за куриными потрошками на супчик, но ребятам тот случай так и не рассказал. Денег было уже не густо, а захотелось сильно свежего, типа домашнего, супчика. В магазине у девушки-продавца в зале хотел уточнить, где найти куриные потроха. Подошёл… Она настолько оказалась симпатичная, что он постеснялся такое спрашивать (такой мачо, как Лёха, должен был спросить, как минимум «Хеннесси» и горький шоколад) и прошёл мимо. Дальше ещё одна девушка. Думает: «У этой точно спрошу.» Зря она раньше времени повернулась в его сторону! Она оказалась настолько страшная, что Лёхе перехотелось даже про потроха спрашивать. Пошёл сам искать.
5
Давно эта бригада каменщиков закончила свою работу и трудилась на других объектах. Кровельщики поставили крышу. И вот стою я в этом, пока ещё пустом коттедже, готовом к любым идеям и, даже жаждущим как можно скорее преобразить формами, напитать цветом и залить светом свои интерьеры, и в выплеснувшейся из котла трудовых часов, лёгкой порции болтовни с узбеком Ильхамом, вспомнилось мне: лет семь назад, когда я активно работал на стройках, было много разных знакомств и, соответственно, разговоров по делу и без дела. Новый тогда знакомый Николай, делился своими трудовыми наработками: «Я набираю узбеков, и они пашут.» И вот, только что узбекский бригадир Ильхам поведал мне, что у него на данный момент здесь, в Курской области, несколько объектов. Работа разная, но в основном, отделка. Говорю ему:
- Вы молодцы! Наверное, штукатурно-шпаклёвочные работы у ваших ребят уже в крови?!
- Да нет, - отвечает с их фирменным акцентом. - Просто жизнь некоторых заставляет. Но я русских набираю, и они пашут. А узбеков не беру, - ну их!
Но на этом объекте мне довелось познакомиться ещё с Азотом, Наби, Сардором, далее, чтоб без обид, по алфавиту: Абдуллой, Азизом, Ахмадом, Ахмедом, Гайратом, Омадом.
Сменились и эти, потому что сменились виды работ. В очередной раз прихожу полюбоваться изменениями внутреннего убранства, слышу:
- Ребят, валик никто не видел?
- Работай вот так! Я ему двух лучших Валек дал, Нафигевну и Побарабанову, а он их профуфукал!
- Да нет… эти сидят, пиво угрюмо цедят. Я про тот, что катают.
- Знавал я одного Валика. Катала ещё тот был! Его теперь на нарах катают…
- Главное, когда клеишь обои, чтобы пузырей не было. А то взяли мы как-то два пузыря…
Затихли теперь технические шумы, услышанные этими стенами разные истории и безликие диалоги, творческие согласия и разногласия. Вывезен строительный мусор, выметена пыль, вытянуло сквозняком специфические запахи шпаклёвок, лаков, клеев. Собрана и расставлена мебель. Семёновы готовятся к новоселью!
Отлично!