Заключалась же вся соль в его высокой должности - для простого люда завидной и де-факто ответственной, а также в его никому непонятном предпочтении самостоятельно отовариваться каждую неделю на базаре для своей холостой семьи, из него одного состоящей. На базаре с ним всегда здоровались, а некоторые порою и низко кланялись, что самому господину Скрипникову решительно не нравилось. Положением своим он нисколько не кичился, и глубоко смущался каждый раз, когда на него «снизу вверх» смотреть пытались. Персоной он прослыл загадочной, но две вещи о нём известны наверняка: Иван Семёнович был человеком одиноким и жутко охотливым до хорошей рыбы. Покупал он её, рыбу, то есть, всегда в одном и том же месте, у одного и того же торговца, в одном и том же количестве.
Что же касается рыбника этого, что регулярно снабжал нашего Ивана Семёновича свежей рыбешкой, то он был парнягой более скромной наружности и популярности, однако немало известным малым среди местных. Все его знали, как «дядю Толю» - он был честным и добродушным мужичком, никого не обсчитывал и всем улыбался. Своих покупателей он знал, как облупленных, многих – по имени-отчеству. Иван же Семёнович интересовал его особенно и значительно более остальных – он часто читал в глазах его какую-то скорбь, совершенно ему непонятную. «Не может, не может такой человек, как Иван Семёныч с эдакой кислой миной расхаживать»,- думалось дяде Толе.
Та узенькая, раздолбанная дорога, по которой в тот день шествовал господин Скрипников, вела прямиком к базарной будке дяди Толи, а это значило одно – для нашего дипломата в очередной раз наступил рыбий час.
И вот, перед его взором выросла та самая будочка, а с ней и дядя Толя, с улыбочкой «на все тридцать два». Подле него виднелась какая-то баба – сварливая женщина местного разлива. Тотчас же, как эта баба была замечена Иваном Семёновичем, послышался её сдавленный, но достаточно звонкий голосишко:
- Меленькой мне вот этой килограммчик взвесь-ка. Да только не больше, балда! Ты слышал? Ровно один килограмм.
- Ты чего злая такая, Степановна? Понял я. Один килограмм вот этой меленькой. Что ж тут непонятного-то? – отозвался дядя Толя.
- Ай, знаем мы вас, рыбников! Торгашей эдаких! Все вы надурить горазды!
- Эх, Степановна, Степановна… Никого я ещё в жизни своей не надурил. Рыба – это дело святое!
- Ой, куда там! Праведник ты наш! Давай взвешивай, кому говорят? Раскудахтался…
За время работы своей дядя Толя немало народу повидал всякого – разношерстного. И сколько же дури ему попадалось! Он для себя давно решил: улыбка – лучшее оружие против невежества. Лицемерить ему не приходилось – натура позволяла быть приветливым и снисходительным. Пока дядя Толя взвешивал один килограмм «меленькой» для Степановны, за спиной у сварливой женщины выросла фигура господина Скрипникова.
- Ой, Иван Семёнович! Здравствуйте, дорогой! А я вас сразу и не заметила! Простите, ради Бога! – засуетилась тут же Степановна.
- Здравствуйте, Ольга Степановна. И вам день добрый, дядя Толя,- выдавил из себя Иван Семёнович.
- Я тут килограммчик буквально меленькой прикупить решила… Вы, должно быть, торопитесь? Так извольте же… туточки, передо мною…
- Нет-нет! Всё в порядке. Я подожду.
- Ну как же? Вы, право, торопитесь! Я понимаю, должность… Дел невпроворот!
- Да успокойся же ты, Степановна! – вмешался дядя Толя,- вот твоя рыба! Ровно килограмм. Червонец с тебя!
Та обернулась, кинула на рыбника пару косых взглядов, и вытащила из своего кошелька червонец.
- На, прохвост! Смотри, коль обсчитал, так я тебя… ладно, спасибо. Но дома я обязательно твою рыбу на кантере своём взвешу! И не дай Бог ты меня обсчитал!
- Приятного аппетита! – кинул ей вслед дядя Толя.
- До свиданья, Иван Семёнович! – захихикала она в сторону господина Скрипникова.
- До свиданья,- промолвил тот.
Дядя Толя выдохнул с облегчением и, мысленно перекрестившись, обратился к Ивану Семёновичу:
- И так каждый раз!
- Женщины… - ответствовал тот.
- Иван Семёныч, родненький, ну при чём же тут женщины? - возмутился торговец,- тут дело ведь в похабном воспитании и дурном обществе. Вот жена моя, голубушка, совсем не такая, как эта Степановна. Она у меня – золото!
- Не такая, говорите?
- Ну да! Нас вот когда с квартиры в прошлом месяце выселили, она мне сцен никаких не закатывала. Расстроилась, конечно, как и я равно, но тут же смирилась, как женщина благоразумная. Но главное – это глаза! Её глаза всегда полны любви – и в радости, и в горе. Хороший она человек, женушка моя, воспитанный. А вы говорите – женщины!
- С квартиры вас, значит, выселили? – переменил тему Иван Семёнович.
- Верно. В прошлом месяце.
- И где же вы теперь живете?
- На другой квартире.
- Пха! – вырвалось у Ивана Семёновича.
- Что значит это ваше «пха»?
- Да так… Вы уж извините меня, но как же это паршиво… знаете, рыбником, ещё и на съемной квартире!
- Хм… Ну, оно-то, может, и паршиво в каком-то смысле, но совсем не постыдно. Рыбу ведь тоже кому-нибудь продавать надобно. А то что же? Коль все на должностях будут, то кому же прикажете за прилавком стоять? Нет, Иван Семёныч, я работы своей не стыжусь. А квартира съемная… не самый плохой вариант, между прочим. К тому же, это явление временное.
Господин Скрипников помолчал с пару секунд, дух перевел, и беседу продолжил:
- На жильишко своё, стало быть, копите?
- Пока не копим. Но скоро начнём. Непременно.
- А взвесьте-ка вы мне, дядя Толя, полтора кило карася.
- Карася? Это можно. Но Иван Семёныч, куда же вам столько? Одному да полтора кило… Всегда же меньше брали! Не многовато ли будет?
- Нормально будет. Давай полтора! – несколько возмущенно выпалил Иван Семёнович. Дядя Толя молча полез за рыбой и стал упаковывать.
- Извините меня, дядя Толя, что я так… резковато…
Тот захватил ещё одну рыбешку и взвалил на весы.
- Ничего, Иван Семёныч, ничего. Всё нормально. А позвольте-ка вопросик маленький?
- Вопросик? Да, конечно, задавайте пожалуйста.
- Отчего вы всё такой грустный ходите? Будто в воду опущенный…
Иван Семёнович был несколько ошарашен. Такого вопроса он уж точно не ожидал.
- Я-то?
- Вы, вы.
- Ну… как вам сказать… А что, действительно грустный?
- О, не то слово! Мне на вас жалко смотреть становится. Может, приключилось у вас чего?
- Ха! Да, дядя Толя, приключилось! Жизнь, знаете ли, приключилась.
Дядя Толя раздался пронзительным смехом – почти хохотом. Вскоре, однако, ему удалось с собой совладать и успокоиться почти полностью. Немного подхихикивая, он спросил:
- Что же не так… хи-хи… с вашей жизнью? Уж вам-то жаловаться!
- Да всё не так, дядя Толя, решительно всё. Вам смешно, а мне плакать хочется,- вздохнул господин Скрипников.
Лицо рыбника в миг обрело серьёзное выражение.
- Расскажете?
Иван Семёнович колебался, колебался, всё помалкивая, не решаясь продолжить разговор – тот явно обретал откровенный характер. Откровенничать с рыбником? Немыслимо! Но дядя Толя – этот миленький, вечно улыбающийся мужичок так располагал к себе! Он всё решался, решался, и… наконец решился. Вот каким вышел его рассказ:
- Понимаете, дядя Толя… Судьба сыграла со мной злую шутку. Вот вы скажите мне, кто я, по-вашему? Высокая птица, успешный человек! А оно, знаете, как бывает? Школа, лицей, университет, стажировка… и дальше по карьерной лестнице. А потом раз – дипломат! Дядя Толя, мне уже сорок четыре года… Сорок четыре! У меня должность, высокий оклад, я пользуюсь уважением в обществе! В голове – куча знаний – нужных и ненужных, в записной книжке – тьма каких-то фамилий… всё коллеги, знакомые, временные друзья. Домик у меня, знаете, прехорошенький, сад и бассейн имеются, авто заграничное, а в душе… пустота. Вам известно это чувство? Помню себя молодым – сколько амбиций, энтузиазма! Я был полон идей и целей… А сейчас что? Идеи воплощены в жизнь, цели достигнуты, а в душе – пустота. Ну и на кой чёрт мне, спрашивается, все эти деньги? О, дядя Толя, я так одинок! Знаете, у меня было немало женщин – всё одни сучки и стервы продажные. Может, оттого я и не люблю их, женщин этих, что попадалась мне одна только шушера… А что, есть на свете женщины непродажные и несварливые? Дядя Толя, расскажите мне о вашей жене…
Рыбник выслушал господина Скрипникова молча, не перебивая, не хихикая, и вообще едва подыхивая. С его лица испарилась всегдашняя улыбка, он только-только моргнул – впервые с момента начала рассказа его собеседника. Дядя Толя попытался сглотнуть – в горле, казавшийся намертво замершим, ощущался ком, весьма неприятный. Помолчав ещё с пару секунд, он таки отважился на несколько слов:
- Мда, Иван Семёныч… Вот это вы выдали.
- Что я выдал? Я вам туточки… как на духу – всю подноготную! – несколько обиженным голосом защебетал господин Скрипников,- и это всё, что вы можете мне сказать?
- Нет-нет, Иван Семёныч, погодите… Я вот что… Спросить хотел. Вы что же, выходит, совсем несчастны?
- Несчастен! Нес-час-тен! Совершенно и абсолютно!
- Как же так? У вас ведь такая должность…
- Да пропади она пропадом эта должность! – он перевёл дыхание,- я ненавижу свою работу.
- Ох и удивили вы меня сегодня, Иван Семёныч… Ох и удивили! – отвечал дядя Толя,- чего же вы, в таком случае, хотите? Чего желаете?
- Если бы я знал, дядя Толя. Если бы я только знал…
Рыбник уставился на него печальными глазами – в тот момент он ему пытался сострадать. Университетов дядя Толя не кончал, книжек умных не читывал и должностей высоких в жизни своей занимать ему не приходилось. Он никогда не был несчастен. Понять Ивана Семёновича ему было не дано, но он действительно пытался ему сочувствовать, искренне старался сострадать.
- Вы всё ещё хотите услышать рассказ о моей жене? – осведомился человек за прилавком.
- Нет, дядя Толя, не хочу. Боюсь, я вам тут же стану завидовать. А зависть – штука нехорошая. Одно скажите мне – вы счастливы?
- Да. Счастлив. Я по-настоящему счастлив.
- Я так и знал. Мне всегда так больно смотреть в ваши весёлые глаза… Я всё гадал: лицемерите вы или нет.
От дяди Толи повеяло лёгким возмущением.
- Как же? Как же? Никакого лицемерия. Я никогда не дурил людям голову, Иван Семёныч, в моей жизни всё действительно хорошо. К тому же, глаза не могут врать. Какое же тут лицемерие?
- Вам повезло встретить достойную женщину…
- Хм… Мне, Иван Семёныч, конечно, повезло, по-крупному повезло, но дело тут не только в этом.
- А в чём же ещё?
- Да я всегда по жизни с высоко поднятой головой шагал – в хорошем смысле, то есть. Знаете ли вы, какого это – довольствоваться малым? Ну там, ценить то, что имеешь…
- Это вроде как у Омара Хайяма…
Дядя Толя вопросительно на него уставился.
- Ну, там, где про чёрный хлеб.
- Не читал.
Иван Семёнович махнул рукой.
- Что вы хотели этим сказать?
- Не страшно, говорю, что не читали. Вы это всё и так понимаете. А вот я – читал, а толку-то? Хлеб мой – не чёрный, а вот душа… О, это ещё большой вопрос!
- А что – душа?
- Пустая и чёрная.
- Отчего же чёрная?
- От «чина» высокого.
- Вот как…
- Да, дядя Толя. Большая должность и большие деньги развращают людей. Я страшно испорчен.
Разговор их был прерван неожиданно нагрянувшим из ниоткуда прохожим – он вихрем пронесся подле господина Скрипникова, и неслабо задел того плечом. Товарищ этот тотчас же выругался по матери.
- Чего стоишь тут в развалочку, козёл? – добавил он, оборачиваясь к господину Скрипникову,- ой, это вы, Иван Семёнович? Я так торопился, что совсем не заметил… Простите меня, Иван Семёнович! Вы не ушиблись?
- Спасибо, со мной всё в полном порядке,- ответствовал Иван Семёнович.
- Ох, слава Богу! Слава Богу! Ну, я побежал… тороплюсь! Ещё раз простите! – провинившийся удалился быстрым шагом, сменив его впоследствии на бег.
Иван Семёнович вновь заговорил, к дяде Толе обращаясь:
- Люди – они такие создания… знаете, двуличные. Такие себе хамелеоны. Порою я даже жалею, что уродился человеком.
- Это вы зря, Иван Семёныч, зря… Человеком ведь не рождаются, человеком становятся. Это ещё заслужить надобно!
Господин Скрипников молчал, дядя Толя – тоже. В воздухе повисло жалкое ощущение неуюта – пауза уже начинала затягиваться, как тишину нарушил голос из-за прилавка:
- Вы рыбку-то свою возьмите, Иван Семёныч! Уверен, останетесь довольны! И знаете… платить не нужно. Считайте, что это мой вам подарок.
Иван Семёнович уставился на собеседника удивлённым, вопрошающим взглядом.
- Шутить изволите? Ну уж нет! Это вы, будьте так любезны, возьмите вот… так сказать, от всей души,- он достал из кармана свой бумажник, вынул оттуда его содержимое и протянул рыбнику – виднелись купюры отечественной и иностранной валюты. Сумма приличная.
- Обидеть меня надумали? Уберите ваши деньги! Мне чужого не нужно!
- Бросьте, дядя Толя… Вам с женой не помешает ведь!
- Нет! Не возьму и не просите! Деньги мы и сами как-нибудь заработаем.
Иван Семёнович убрал деньги обратно в бумажник и в оскорбленных чувствах будучи, промурлыкал:
- Как вам будет угодно…
- Вы у меня, Иван Семёныч, рыбки ровнёхонько на двадцать шесть рублей взяли. Так дайте же мне мои заслуженные двадцать шесть рублей и заберите свою рыбу.
Господин Скрипников снова полез в свой бумажник и отсчитал запрашиваемую сумму.
- Вот, пожалуйста,- он протянул руку,- ваши двадцать шесть рублей.
- Благодарю покорнейше! Возьмите ваших карасиков,- дядя Толя вручил своему покупателю пакет с рыбой.
- Спасибо и вам.
Помолчали. Иван Семёнович уходить не спешил. Дядя Толя вновь заговорил первым:
- Ну, Иван Семёнович, до следующей недели?
- До следующей недели,- ответил господин Скрипников и отправился домой – обратно по узенькой, раздолбанной дороге.
