Дары феи

Коля Калякин – длинный, сутуловатый студент, в вечных джинсах и серой толстовке, уныло брел по серой набережной, размышляя о своей, несомненно, серой судьбе. Унылости его мыслям прибавлял и противный моросящий дождь, и совсем не по-весеннему холодный ветер. 

Навстречу Коле попалась старушка с зонтиком, одетая по моде начала прошлого века. Из-под смешной шляпки-котелка виднелись завитые седые букли, а к вороту жакета был приколот букетик флердоранжей. Коля поравнялся со старушкой, когда порыв ветра вдруг вывернул наизнанку зонтик престарелой модницы, сорвал шляпку-котелок и помчал в самый конец улицы. Хозяйка шляпки не улетела вслед только потому, что на плече у нее висела огромная, совсем не по росту, сумка.

Коля проявил сочувствие и вмиг догнал шляпку, помог старушке привести зонтик в порядок и подержал его, пока женщина приглаживала волосы и возвращала сбежавший головной убор на место.

- Спасибо, молодой человек, - сказала старушка, хихикая. – Одной мне пришлось бы туго!

- Ничего особенного, - вздохнул студент. – Любой на моем месте поступил бы так же.

Он повернулся, чтобы уйти, но старушка цепко схватила его за локоть. Глаза ее смотрели озорно и внимательно.

- Что же вы ничего не требуете в награду, герой? – спросила она. – Просите, я могу выполнить любое ваше желание!

Коля  криво усмехнулся:

- Вряд ли вы можете помочь…

- Кто знает, кто знает, - нараспев сказала старушка. – Вижу, что вы грустите. Вас бросила девушка?.. Да-да, понимаю… Лера… Милое имя, милое личико. Поход в кино, в кафе – и она не желает иметь с вами дела. И еще мама – постоянно недовольная, критикующая, читающая нотации мама. То вы не так одеты, то не так сидите, то жуете всякую гадость… 

- Откуда вы знаете?!

Старушка одарила его улыбкой, понюхала флердоранжи и хитро прищурилась:

- Я много чего знаю, молодой человек! Все дело в том, что вы не правильно относитесь к женщинам! Вы воспринимаете их, как противника, с которым нужно бороться. Поменяйте тактику! Думайте о них… как о еде! И жизнь наладится!

«Сумасшедшая!..»  - понял Коля и повернулся, чтобы уйти. Но старушка с неожиданной ловкостью извлекла из сумки пухлый фолиант, на обложке которого красовалась надпись «Поваренная книга», привстала на цыпочки и стукнула фолиантом Колю по макушке.

- Теперь все будет в порядке, герой! – сказала она, хихикая и запихивая книгу обратно в сумку. - Помните: женщина – лакомый кусочек! Главное, прочувствовать его вкус!

Потирая голову, Коля оторопело смотрел ей вслед. Она побежала по улице легко, как девчонка, весело потряхивая зонтиком, и вскоре пропала из виду, а Коле ничего больше не оставалось, как пойти домой.

Съемная квартира, в которой обитал студент с серой жизнью, сдавалась по комнатам. В одной из комнат проживал признанный Дон Жуан университета – Боря Бобурков. По возвращении домой, Коля застал Бобуркова в компании двух девиц со второго курса. Все трое весело смеялись, рассматривая фотографии в ноутбуке. Бобурков заливался соловьем, комментируя снимки, а девицы не сводили  с него сияющих глаз. Коля только вздохнул. 

- Колян! – позвал Бобурков. – Мы тут надолго засели, может, сварганишь красавицам чаю? Я там конфет купил и фруктов – принеси, дружище!

По-обыкновению, буркнув что-то в ответ, Коля пошел на кухню, достал чашки и украдкой посмотрел в комнату. Девчонки были красивые. Одна – блондинка с огромными синими, как у куклы, глазами. Кожа у нее была белая, как... сливочное мороженое. Коля нахмурился от странного сравнения, пришедшего на ум, но не придал этому значения, а стал разглядывать вторую гостью. Эта была брюнетка, золотистая и медовая от загара, с глазами – чернее черники. В ней чувствовалась экзотическая терпкость и стервозность, и духи ее пахли, как кумкват.

На этот раз Коля не нахмурился, а открыл рот. Странный «кумкват» поверг его в состояние ступора. Он был уверен, что в его словарный запас подобное слово никогда не входило, но память услужливо предоставила ответ: кумкват – фрукт из семейства цитрусовых, употребляется в пищу вместе с кожурой. 

Далее произошли еще более удивительные события. Ноги сами поднесли Колю к холодильнику, руки распахнули дверцу и извлекли на свет пакеты, пакетики и коробочки, которыми запасся предусмотрительный Бобурков.

Блондинка была сливочная, с алыми, как клубника, губами, и Коля, словно по чьей-то воле, вылил в мисочку сливки и стал умело орудовать венчиком, взбивая пышную, нежную пену. Ванильный сахар, немного лимонного сока, порезанные на половинки ягоды – и вот уже в креманках фигурными горками возвышается десерт. Коля прищелкнул пальцами и украсил взбитые сливки листиками мяты. Потом настала очередь апельсинов и лимонов. Делом одной минуты было выжать из них сок, смешать с коричневым сахаром и каплей коньяка, разбавить крепко заваренным чаем, добавить ложечку меда и бросить в каждую чашку по щепотке корицы. Установив все на поднос, Коля грациозно, как официант из ресторана с мишленовскими звездами, перенес приготовленное угощение в комнату. Блондиночка первая потянулась за креманкой со сливками, попробовала, вскинула синие глаза на Колю, и заработала ложкой со сверхзвуковой скоростью.

- Удивительно! – лепетала она. – Как раз так, как я люблю! 

Брюнетка тем временем принялась за чай, и с первого же глотка закатила черничные глаза:

- Божественный вкус! – ее голос был похож на патоку – сладкий и тягучий. – Я пробовала что-то подобное в Доминикане!

Вскоре Коля оказался на диване между блондинкой и брюнеткой, а забытый Бобурков только хлопал глазами, глядя, как его поклонницы щебечут в оба уха Коле Калякину – ходячему недоразумению в серой толстовке. Загостившихся девиц удалось выгнать из квартиры только поздно вечером, но даже на пороге они всячески намекали Коле, что не прочь продолжить знакомство.

После того, как закрылась дверь, в квартире произошел серьезный мужской разговор. Бобурков, со свойственной ему прямотой, обвинил Колю в нарушении всех канонов дружбы. Коля слушал молча и внимательно. То, что произошло сегодня было важным событием. До этого дня друзья не воспринимали его как хоть сколько-то опасного соперника. Теперь же получалось, что он перебежал дорогу самому Боре Бобуркову! Это было удивительно и… восхитительно.

На выходные Коля отправился к маме. У нее был день рождения, и она ждала сына на праздничный ужин. Купив на сэкономленные со стипендии деньги несколько хризантемок, очаровательных в своей чахлости, Коля сел в электричку и отправился в пригород.

У мамы в гостях собрались три ее самые близки подруги. Первая - библиотекарь Катя, которую все, даже родственники, звали Марусей. Это имя подходило ей гораздо больше, чем энергичное имя Катерина. Маруся была полненькая, румяная, с толстой русой косой до попы, хохотушка и болтушка, каких поискать. Никто лучше ее не умел порадоваться чужой радости или поплакать над чужими печалями. Но мало кто интересовался ее собственной жизнью, считая, что у Маруси не может быть никаких проблем, как не бывает их у детей, и забывая, что Маруся уже далеко не ребенок. 

 Вторая подружка была завучем. Клара Петровна учила еще Колю, и он до сих пор ее побаивался – колючий взгляд поверх узких очков, вечно насупленные брови, волосы, собранные в узел на макушке – она внушала ужас не только школьникам, но и учителям, и родителям школьников и даже директору. Она любила спокойно, безо всяких эмоций, критиковать всех и вся по любому поводу. Говорили, что муж сбежал от нее через неделю после свадьбы и до сих пор скрывался где-то на Крайнем Севере. Так или нет, но спрашивать об этом у Клары Петровны никто бы не рискнул, а она никогда не упоминала о бывшем муже или о каких-либо мужчинах в ее жизни, каждым своим поступком показывая, что прекрасно обходится и без них. 

 Третья подруга – тихонькая и незаметная, как мышка, Светочка, работала секретарем в какой-то государственной организации. Она так старалась быть со всеми приятной и услужливой, и так проникновенно улыбалась при этом, что окружающие испытывали непонятный стыд, хотя ни в чем не были виноваты. А жалеть Светочку было, в принципе, не за что – очень умненькая, очень добренькая, очень правильная, вобщем, клад, а не женщина. Но клад потому и остается кладом, что никто не знает, где он зарыт, и никто его не ищет. Вот так и Светочку мужчины не замечали и замечать не хотели.

Все это Коля вдруг ощутил на интуитивном уровне и, ощутив, удивился, почему он раньше не догадывался о подобных тонкостях женской натуры.

Проследовав на кухню, он отодвинул маму от плиты и приступил к приготовлению праздничного обеда, время от времени поглядывая в зал, где расположились подружки.   

Маруся – она была, как пышный, ноздреватый блинчик. Румяный, приготовленный на сырых дрожжах, с нежнейшей творожной начинкой. Коля добавил в эту начинку щепоть ванильного сахара и чуть-чуть лимонной цедры, после чего свернул блинчики толстыми трубочками. Поглядев на Клару Петровну, Коля плеснул в кастрюльку с водой оливкового масла, бросил четверть ложки морской соли и вытряхнул из пакета длинные спагетти – длинные, как самая длинная история. Пока они варились, он из сыра, базилика и круглых мясистых помидоров сварганил соус а-ля-итальяно, добавив в самом конце несколько зубчиков чеснока, раздавленных ножом. Потом наступил черед солянки – вкуснейшего супа, незаслуженно долго недооцененного гурманами. Суп получился густым, сытным, с дразнящим ароматом вяленых томатов, черного перца и паприки. Не поскупившись, Коля порубил «лапшой» три сорта колбасы – вареную, сервелат и копченую, добавил вымоченные и вываренные свиные почки, половинку говяжьего сердца и ножку курочки, горсть зелени, подрумяненный лук и черные оливки, придающие бульону особый вкус. Вкус чего-то загадочного, изысканного, превращающий простую крестьянскую похлебку в блюдо аристократов. 

И еще – торт для мамы. Бисквитный, замешанный на стакане сухого молока, тающий во рту, утолявший одновременно и жажду, и голод. Сладкое тесто гармонично соединилось с кисловатым сметанным кремом, похожим на гору кружев.

Когда стол был накрыт - и именинница, и гостьи потеряли дар речи. Маруся поглощала блинчики, жмурясь, как сытый котенок, а потом вдруг рассказала, что в последние два года она жила, как ломовая лошадь, вытягивая на себе троих детей, больную маму и безработного мужа, а все вокруг только и делали, что сюсюкали с ней и дарили плюшевых зайчиков по поводу и без повода.

Светочка, осторожно попробовав ложку солянку, замерла и некоторое время сидела, глядя прямо перед собой. Потом щеки ее порозовели, глаза заблестели, а сама она, словно поняв что-то важное о себе, принялась уплетать суп за обе щеки, впервые забыв о заискивающей улыбке. Она, в отличие от Маруси, не стала раскрывать душу, но про себя решила, что отныне даже на порог не пустит бывшего мужа, когда он в очередной раз притащится просить деньги на «фуфырик» и никогда больше не станет угощать коллег чаем и кофе за свой счет. 

 Клара Петровна долго не решалась приняться за спагетти –  она вертела вилку и так, и эдак, а потом все-таки изловчилась и втянула в рот несколько макаронин, совершенно неприлично причмокнув при этом губами. Потом она загрустила, сняла очки и впервые за последние лет тридцать заплакала, прижавшись к плечу Колиной мамы. Сквозь всхлипывания и сморканье в платочек она сказала, что устала так жить, и намерена при первой же возможности закрутить роман с соседом, который вот уже третий год каждый день дожидается ее после работы у подъезда, но осмеливается только поздороваться, как-будто она – огнедышащее чудовище.   

Вечер прошел душевно, а когда единственный мужчина в компании отправился мыть посуду, мама Коли получила массу комплиментов по поводу замечательного сына.

- Он один меня понимает, - говорила Маруся, то заплетая, то расплетая косу.

- Настоящий джентльмен! – горячо сказала Клара Петровна. 

А Светочка тайком пожала Колиной маме руку и сказала:

- Как я тебе завидую, Даша!

- Вот ты и вырос, сынок, - сказала мама, проводив подруг. – А я, глупая, все с тобой, как с ребенком!

Губы у нее задрожали, она обняла Колю, а он впервые почувствовал себя большим и сильным. 

- Я тебе завтра пирогов с капустой напеку, - сказал он, прижимая маму к себе, и укачивая, как младенца. – Таких, как ты любишь. 

С этих пор жизнь Коли переменилась. Странная старушка, ударившая его по голове кулинарной книгой, подарила ему удивительную способность понимать женскую сущность. Коля стал популярным сначала в студенческой среде, а затем – потрясающе популярным за ее пределами. За ним ходили, бегали, постоянно звонили, приглашали на клубные и приватные вечерники. Он обзавелся кругом поклонниц и поклонников, сменил джинсы на брюки со стрелками и больше не сутулился.   

Под новый год Коля смешивал коктейли, окруженный стайкой щебечущих девушек, и впервые увидел ЕЁ. Она сидела в уголке комнаты и с улыбкой поглядывала в его сторону. Коля сразу определил ее вкус – немного ликера Бэйлиз, колотый лед, разрезанная пополам вишенка. Сладость с небольшой примесью горечи, нежность и загадка.

Ему сказали ее имя – простое, невыразительное, совершенно ей не подходящее. Он отстранил девушек, пересек комнату и поднес ей бокал. Она сжала губами соломинку, кивнула и отставила напиток. Потом они о чем-то разговаривали, но Коля не запомнил ни слова. Только смотрел и думал о тех блюдах, которые приготовит для нее.

- Приходите ко мне в гости? – предложила она. – На выходных я совершенно свободна.

К этой встрече Коля Калякин готовился целую неделю. Он перерыл все блоги, перечитал самые изысканные рецепты. Накануне свидания он купил свежайшие травы, овощи и даже – дав взятку зеленщику – раздобыл настоящую французскую спаржу. Наконец, он – надушенный и напомаженный – застыл у дверей ее дома, обнимая пухлые пакеты с продуктами. Она открыла сразу, Коля не успел даже постучать.

- Проходите, - сказала она, жестом пприглашая в гостиную.

- Если позволите, лучше в кухню! – ослепительно улыбнулся Коля.

- Раз вам так больше хочется… - пожала она плечами.

Коля поставил на подоконник пакеты, оглянулся – и забыл, зачем пришел.

Она повязала фартук – белоснежный, в оборках, убрала пепельные волосы под косыночку, достала из холодильника кусок нежнейшей телятины, похожей цветом на розовый жемчуг, и, улыбаясь одними глазами, ловко разрезала мясо и развернула его «книжкой», растолкла в ступке розмарин, тимьян, горошины черного и душистого перца. После смазала смесью пряностей мясо, положила внутрь кусочек сливочного масла, и отправила все в духовку. 

- Я кисель сварила, - сказала она. – Мне привезли таежной клюквы. Зимней. Она самая сладкая. Вы любите кисель?

- Обожаю… - прошептал Коля.

Она зачерпнула что-то пурпурное, прозрачное, с кристалликами сахара на поверхности, а когда Коля взял кружку, приоткрыла духовку. По квартире поплыл удивительный аромат запекающегося мяса со специями – запах, лишавший воли и разума. 

Коля Калякин зажмурился, открыл глаза, коротко вздохнул и сказал:

- Выходите за меня замуж?..

Пакеты со спаржей сиротливо простояли на подоконнике все выходные.

Прошло около десяти лет. Коля, вернее, уже не Коля, а Николай Александрович, счастливый семьянин, трижды счастливый папа, солидный мужчина с наметившейся лысиной, сидел в кухне, с удовольствием наблюдая за женой, которая порхала от плиты к столу, похожая в белом фартуке с оборками на бабочку.

 - Пуня! – сказал Николай Александрович, принимаясь за обед. – Все время хотел спросить и стеснялся – где ты научилась так божественно готовить? Или это природный талант?..

Жена очаровательно покраснела и на минуту отвернулась к плите, сделав вид, что помешивает соус.

- Знаешь, - сказала она, наконец. – Только не смейся!.. Я ведь до восемнадцати лет даже яичницу толком пожарить не могла. Но однажды весной, гуляя по набережной, я встретила смешную старушку в шляпке-«котелке» и с зонтиком. Ветер унес ее зонтик…

Читатель избавит меня от дальнейших  подробностей.